Сценарист.РУ
Старый 13.03.2008, 15:58   #1
Вячеслав Киреев
Супер-модератор
 
Аватар для Вячеслав Киреев
 
Регистрация: 29.05.2006
Сообщений: 5,497
По умолчанию

Выделил материалы по детективам в отдельную ветку. Буду наполнять по мере возможностей.
Обсуждение запрещено.


Хичкок о Хичкоке

Однажды, когда мне было четыре или пять лет, отец отправил меня в полицию с запиской. Начальник участка прочел ее и запер меня на несколько минут в камеру, сказав: «Вот так мы поступаем с непослушными детьми». Ума не приложу, что я такого тогда натворил. Я всегда был примерным ребенком. На всех семейных торжествах смирно сидел где-нибудь в уголке и не раскрывал рта. Смотрел оттуда и многое подмечал. Эта привычка сохранилась у меня на всю жизнь. Я всегда был одинок и не припомню, чтобы у меня когда-нибудь был товарищ. Я играл в одиночестве и сам придумывал себе игры.

Меня очень рано отдали учиться. В колледж св. Игнатия, школу иезуитов, в Лондоне. Наша семья была католической, что для Англии случай из ряда вон выходящий. Наверное, именно там, у иезуитов, во мне развилось чувство страха морального свойства — страха оказаться вовлеченным в нечто греховное. Всю жизнь я пытаюсь избежать этой опасности. Отчего? Может быть, из боязни физического наказания? В мое время для этого служили жесткие резиновые дубинки. Кажется, иезуиты до сих пор ими пользуются. И проделывалось это не как-нибудь, а с толком, в виде судебной инсценировки. Провинившегося направляли после уроков к отцу-настоятелю. Он со зловещим видом записывал фамилию в журнал, после чего следовало томительное ожидание исполнения приговора.

Я получил суровое религиозное воспитание. Вряд ли меня можно припечатать штампом «католический художник», но вполне вероятно, что воспитание в детские годы оказывало влияние на мою жизнь и помогло обуздать инстинкты. Так или иначе, безбожником меня не назовешь, хотя и прихожанин из меня не слишком ревностный.

Я был запуган полицией, отцами-иезуитами, физическим наказанием, множеством других вещей. Это и есть корень моего творчества...
Детям вечно надоедают с расспросами, кем они хотят стать, когда вырастут, и к моей чести следует сказать, что я никогда не мечтал быть полицейским. А когда однажды заявил, что хочу стать инженером, родители приняли мои слова всерьез и устроили в Инженерно-навигационную школу, где я изучал механику, электричество, акустику и навигацию. Одновременно я учился в Лондонском университете, изучал искусство.

В 16 лет я открыл для себя Эдгара Аллана По. Сначала мне попала в руки его биография, и судьба его меня потрясла. Я почувствовал великую жалость к человеку, которому талант не помог стать счастливым.

До сих пор помню чувство, которое овладело мной, когда я закрыл «Убийство на улице Морг». Мало сказать, что мне было страшно. Я понял нечто важное: испытывать страх, находясь в безопасности,— приятно. Пусть у того, кто сидит дома за чтением романа ужасов, бегают по спине мурашки, но раз он пребывает в привычной среде, раз он знает, что это всего-навсего игра воображения, он доволен и спокоен.

Весьма вероятно, что как раз увлеченность новеллами По привела к тому, что позднее я стал делать фильмы саспенса. Не хотел бы показаться нескромным, но, думается, в моих фильмах есть то, что характерно для произведений Эдгара По: оба мы рассказываем совершенно невероятные истории с такой завораживающей логикой, что у читателя или зрителя возникает ощущение, будто нечто подобное буквально завтра может случиться с ним самим. Это ключевой момент: необходимо заставить читателя или зрителя поставить себя на место персонажа, поскольку людям в конце концов интересны только они сами или то, что с ними самими может произойти. Я никогда не пренебрегал этим правилом. И я, как и По, оказался пленником жанра. Если бы я экранизировал «Золушку», в карете искали бы труп...

Я обожаю кино и театр, часто ходил на премьеры, с шестнадцати лет регулярно читал киножурналы. Не массовые издания, а профессиональные. А работа в рекламном отделе компании по производству электрических кабелей помогла мне войти в будущую профессию. Точнее, эта работа стала первой ступенькой на пути к кино.

Хотя я часто хаживал в театр, все же предпочитал кино, и более был привержен американским фильмам, чем английским. Я видел ленты Чаплина, Гриффита, всю продукцию студии «Парамаунт феймос пик-черз», Бастера Китона, Дугласа Фербенкса, Мэри Пикфорд, а также немецкие фильмы студии «Декла-биоскоп», которую потом сменила УФА.

Однажды я прочитал в газете, что американская компания «Парамаунт феймос пикчерз — Ласки» открывает филиал в Лондоне. Кроме прочего в планах значилась постановка по какой-то книжке, забыл название. Я ее читал и сделал несколько рисунков, которые могли бы послужить иллюстрациями к титрам. Я показал им рисунки, и меня взяли. Чуть позже я уже возглавлял отдел титров, который входил в редакторскую службу студии. Составление титров завершало работу над фильмом, причем тогда считалось вполне позволительным совершенно менять смысл сценария с их помощью. К примеру, если драма была снята нелепо, вводились соответствующие титры и получалась смешная комедия. Вообще с фильмом можно было тогда делать все, что заблагорассудится — менять местами начало и конец, да что хотите!

Тогда-то я познакомился с некоторыми американскими сценаристами и научился писать сценарии. Иногда мне поручали досъемку второстепенных эпизодов. Тем временем на студии обосновался Майкл Бэлкон. Ему понадобился сценарий, и тут я заявил: «Я хотел бы его написать».— «Ты? А разве ты умеешь?» Я ответил: «Могу кое-что показать». И показал им сценарий, который написал. Он произвел впечатление, и я получил заказ. Шел 1922 год.

В 1925 году я приехал в Берлин, ни слова не зная по-немецки. Это были великие дни немецкого кино. Эрнст Любич снимал Полу Негри, Фриц Ланг ставил «Метрополис», Ф.-В. Мурнау делал свои классические ленты. Студия УФА, на которой я работал, была гигантской, больше, чем нынешняя «Юниверсл». Язык мне все же пришлось учить... Германия стояла на пороге гибели, а кино процветало. Немцы стремились по возможности обходиться без титров. В «Последнем человеке» Ф.-В. Мурнау их почти совсем не было, воображение зрителя дорисовывало все необходимое, и это произвело на меня неизгладимое впечатление.

Первым «настоящим фильмом Хичкока» стал «Жилец», и он же был первой картиной, на которой сказалось мое пребывание в Германии. Я переписал пьесу Беллок Лаундес, как бы увидев события глазами хозяйки дома, обитатели которого подозревают, что новый постоялец — Джек Потрошитель. Я стремился максимально визуализировать действие — фильм ведь был немой. Начали мы с крупного плана кричащей молодой блондинки. Я помню, как это снималось. Я взял кусок стекла, положил под голову девушки и разметал по нему ее волосы, так что они заполнили весь кадр. Потом стекло осветили сзади, и цвет волос таким образом сразу бросался в глаза. Встык с этим кадром дали световую рекламу пьесы «Сегодня вечером — «Золотые локоны» и ее отражение, дрожащее на воде. Девушку утопили. Ее вытаскивают из воды мертвой. Испуг на лицах случайных прохожих говорит о том, что тут имело место убийство. Появляется полиция, затем пресса. Камера следит за молодым человеком, направляющимся к телефонной будке. И дальше я показываю, как распространяется страшная весть.

Вот сообщение появляется на телеграфной ленте; вот его передают по телетайпу. Завсегдатаи клубов читают его в газетах. Звучит объявление по радио. Наконец известие вспыхивает на электрическом табло, вроде тех, что установлены на Таймс-сквер. И с каждым разом мы все больше узнаем о преступнике. О том, что он убивает только женщин. Всегда блондинок. Неизменно по вторникам. Сколько жертв на его счету. Домыслы по поводу мотивов. Становится известным, что он одет в черное пальто и носит черный портфель. Что в этом портфеле?

Одновременно с тем, как информация расходится по разным каналам, зритель наблюдает эффект ее воздействия. Светловолосые девушки в панике. Брюнетки посмеиваются. Некоторые блондинки подцепляют под шляпки черные локоны.

Камера следит за одной из девушек, спешащей домой, где ее ждет семья и возлюбленный, детектив из Скотланд-Ярда. Над ним подтрунивают: «Что же вы не арестуете Джека Потрошителя?» Внезапно атмосфера резко меняется: свет заметно слабеет. Мать оборачивается к мужу: «Газ кончается. Брось шиллинг в счетчик». Теперь уже окончательно темнеет. И раздается стук в дверь. Мать идет открывать. (Здесь вмонтирован кадр: в счетчик бросают шиллинг.) Открывается дверь, ярко вспыхивает свет, на пороге стоит мужчина, указывающий на табличку «сдаются комнаты».

Итак, через 15 минут после начала фильма я ввел главного героя.

Его провожают в свободную комнату.

Отец резко встает со стула, который, падая, производит громкий шум. Новый жилец резко реагирует на этот шум, что вызывает к нему подозрение. Он меряет шагами комнату. Напомню, что фильм немой, и, чтобы зритель мог наблюдать за поведением жильца, мы сделали пол в его комнате из стеклянной плитки, поэтому, когда он ходил взад-вперед по своей комнате, люстра в гостиной внизу раскачивалась. Сегодня, когда в нашем распоряжении есть звук, необходимость в таких зрительных приемах отпала сама собой. И вообще стиль стал скупее.

В финале наш герой пытается перелезть через ограду, его хватают, надевают на него наручники. Наручники несут с собой глубокий психологический подтекст. Состояние прикованности к чему-либо... Обратите внимание, как пресса любит показывать людей, сопровождаемых в тюрьму в наручниках! Есть тут и сексуальный оттенок смысла. В Парижском музее криминалистики я обратил внимание на сексуальный символизм в инструментарии насилия. Он бросается в глаза в ножах, в гильотине.

Напряженность «Жильца» обеспечивалась темой обвинения невинного. К тому же легче отождествить себя с подобным персонажем, чем с настоящим преступником, скрывающимся от погони. А я всегда принимаю во внимание реакцию аудитории.

Кстати, в «Жильце» я впервые сам появился на экране. Задача была вполне утилитарная: заполнить кадр. Потом это превратилось в суеверный предрассудок и наконец в гэг. Правда, в последнее время этот гэг стал причинять немало хлопот; я стараюсь показаться на экране в первые 5 минут, чтобы дать людям спокойно смотреть фильм, не выискивая меня в толпе статистов.

После показа фильма на студии был вынесен вердикт: невероятно слабая картина.

И ее положили на полку, а все предварительно заключенные контракты расторгли. Несколько месяцев спустя решено было вновь посмотреть фильм и сделать в нем некоторые поправки. Я согласился на две. Когда же его выпустили на экраны, оказалось, что это величайший из всех английских фильмов, поставленных к тому времени.

Мой первый звуковой фильм — «Шантаж». Я использовал там одну забавную штучку, это стало своеобразным прощанием с немым кино. На немом экране злодеев принято было изображать с усами. Мой был гладко выбрит, но медный подсвечник бросал такую тень, что над верхней губой явственно различалась стрелка устрашающих усов. Немое кино — самая чистая форма кинематографа. Ему, конечно, не хватало звука человеческого голоса и шумов. Если раньше недоставало только звука, то с его введением мы лишились всех достижений, завоеванных чистым кинематографом. Например, пьеса Шона О'Кейси «Юнона и Павлин» сама по себе отличная; я снимал ее со всем присущим мне воображением, отзывы на фильм были самые благоприятные, но я испытывал стыд, потому что к кино это не имело никакого отношения. У меня было такое чувство, будто я совершил бесчестный поступок, украл. Возьмись я за «Преступление и наказание» Достоевского, из этой затеи тоже ничего хорошего бы не вышло. Романы Достоевского очень многословны, и каждое слово несет свою функцию. И чтобы эквивалентно перенести роман в экранную форму, заменяя письменную речь визуальной, нужно рассчитывать на 6 — 10-часовой фильм. Иначе романисту не следует браться за переложение собственной вещи для экрана. Драматургу в этом смысле легче. Но и у него возникают на этом пути трудности. Он привык писать пьесы, рассчитанные на то, чтобы удержать зрительское внимание в течение трех актов, прерываемых антрактами, во время которых публика отдыхает. В кино же необходимо удерживать ее внимание два часа или более, причем беспрерывно. Это диктует необходимость нарастающего развития сюжета и создания захватывающих ситуаций.

Тут мы подходим к понятию саспенса.

Для саспенса, как правило, необходимо, чтобы публика была хорошо осведомлена обо всех происходящих на экране событиях. По моему разумению, тайна редко обеспечивает саспенс. В классическом детективе, например, саспенса нет, там всего лишь загадка для ума. Детектив вызывает любопытство, лишенное эмоциональной окраски, а саспенс без эмоции немыслим. Вот вам пример. Некий субъект проникает в чужую комнату и начинает рыться в вещах. Хозяин дома поднимается по лестнице — камера это показывает, а потом возвращается в комнату. В этот момент в душе зрителя наверняка шевельнется предостережение: внимание, сюда идут! То есть даже если речь идет о малосимпатичном человеке, публика все же будет волноваться за его судьбу. А уж если персонаж привлекателен, как, например, Грейс Келли в «Окне во двор»,— зрительские симпатии усиливаются.

Часто путают саспенс и потрясение, хотя они имеют между собой массу различий. Поясню, что я имею в виду.

Представьте, что мы с вами вот так мило беседуем. А под столом, за которым сидим, пристроена бомба. Все тихо-мирно, и вдруг — взрыв! В этот момент публика поражена, но перед этим ее эмоции были совершенно нейтральными, потому что ей про бомбу ничего не было известно. А вот как будет выглядеть ситуация с саспенсом. Бомба опять под столом, но теперь публика об этом знает. Может быть, мы показали ей, как ее туда подкладывает какой-нибудь анархист. Известно и то, что бомба взорвется в час дня, и на экране появляются часы. Видно, что они показывают без четверти час. В этих обстоятельствах самый невинный разговор становится многозначным, из души каждого зрителя рвется крик: «Хватит трепаться о пустяках! Сейчас бабахнет!»

Отсюда заключение: публику следует информировать как можно полнее.

Я обычно избегаю детективов, потому что самое интересное там сосредоточено в самом конце. Один из немногих, что я поставил — «Убийство» по роману Клеменс Дейн из театральной жизни. Там был своего рода вызов — в финальной сцене убийца явно выглядит «голубым», признаваясь, что убил свою жертву из опасения, что она расскажет невесте о его особой склонности. А в «Богатых и странных» была сцена, в которой молодой человек купается с девушкой, и она расставляя в воде ноги, предлагает ему проплыть между ног. Парень ныряет, а она внезапно зажимает его голову ногами, и видно, как из его рта вырываются к поверхности воды пузырьки воздуха. Наконец она его освобождает, и когда он выныривает, жадно глотая воздух и выкрикивая: «Ты чуть не утопила меня!», она отвечает: «Разве эта смерть не была бы прекрасной?» Сегодня эту сцену цензура не пропустила бы.

Вообще там было много выдумок. Когда корабль с путешествующими молодоженами достиг Дальнего Востока, он потерпел крушение. Их подобрала китайская джонка. Китаец подал еду. Вкусно, ничего подобного они не пробовали. Покончив с ней, молодожены прогуливаются по палубе и вдруг видят кошачью шкурку, пришпиленную для просушки. Ее содрали с корабельного кота, вместе с которым они спаслись. Приступ тошноты бросает их к борту.

Жаль, что прокатная судьба «Богатых и странных» оказалась не такой счастливой, как хотелось бы. Никто всерьез не принимал того, что я делаю. Мне пришлось привыкать к роли судьи самого себя, беспристрастного и самокритичного. И оставаться достаточно твердым, чтобы не хвататься за предложения, в отношении которых у меня не возникало абсолютной уверенности в результате. Я бы сравнил это со строительством дома. Я имею в виду не архитектонику повествования, а общий замысел. Если главная идея основательна, фильм получится. Каким он будет — другой вопрос, но фундамент должен быть прочным, иначе он просто рухнет.

Правдоподобие не занимает меня совершенно. Требовать от рассказчика, чтобы он строго придерживался фактов жизни, столь же смешно, как настаивать на том, чтобы живописец сохранял верность натуре. Во что в конечном итоге выльется такая живопись? В цветную фотографию. Существует жесткое различие между созданием художественного и документального кино. В документалистике исходный материал создан Господом Богом, а в художественном кинематографе бог — сам режиссер. Но чтобы работать по своей воле, нужна абсолютная свобода, не ограниченная вплоть до тех пределов, в которых можно творить, оставаясь нескучным. Критик же, толкующий о правдоподобии, навевает на меня безысходную тоску.

Видите ли, когда режиссер получил от критиков не один ушат холодной воды, когда он чувствует, что к его работе относятся с непростительной легкостью, ему остается искать признания у публики. Конечно, если кинематографист думает только о кассовом успехе, он обречен на производство поточных фильмов, а это ужасно. Но на этот путь его иной раз толкают именно критики; это они вынуждают режиссеров ставить фильмы, которые, что называется, принимает народ. Нет, я не собираюсь снимать «куски жизни»; удовольствие такого рода люди могут в избытке получить дома, на улице, да и в любом кинотеатре. Но зачем за это платить деньги? Правда, я избегаю и безудержной фантазии, потому что зрители должны иметь возможность отождествлять себя с персонажами. Создать фильм — это прежде всего рассказать историю. История может быть невероятной, но ни в коем случае не банальной. Она должна быть драматичной и человечной. А что такое драма, если не сама жизнь, освобожденная от своих наиболее скучных подробностей?

...Знаете, стержень большинства шпионских историй Киплинга составляет охота за какими нибудь секретными бумагами — то, что стали называть Мак Гаффином. Теперь этим термином обозначается любой предлог для разработки сюжета. Бесполезно пытаться постичь природу Мак Гаффина логическим путем, она неподвластна логике. Вам, может быть, интересно узнать, откуда взялось это слово. Есть такой шотландский анекдот. В поезде едут два человека. Один спрашивает: «Что это там на багажной полке?» Второй отвечает: «О, это Мак Гаффин». «А что такое Мак Гаффин?» — «Ну как же, приспособление для ловли львов в Горной Шотландии».— «Но ведь в Горной Шотландии львы не водятся».— «Тогда, значит, и Мак Гаффина никакого нет». Так что Мак Гаффин — это, в сущности, ничто. Мой лучший, а для меня это означает — пустейший, незначительнейший и даже абсурдный — Мак Гаффин тот, что использовался в фильме «На север через северо-запад». Это шпионский фильм, и главный вопрос, на который нужно ответить,— за чем же охотятся шпионы. В чикагском аэропорту человек из ЦРУ спрашивает, чем занимается его коллега, и ему отвечают, что, мол, вопросами экспорта и импорта. «Но что же он продает?» — «Государственные тайны». Вот видите, Мак Гаффин предстает здесь в своем чистейшем выражении — он не представляет собой ровным счетом ничего!

В Англии я привык сотрудничать с фигурами первой величины, с тончайшими кинодраматургами. В Америке поначалу все обернулось по-другому. Толпы «звезд» и заносчивые сценаристы, воротившие нос от фильмов моего жанра, буквально смяли меня. Поэтому так отрадно было узнать, что один из самых выдающихся американских драматургов Торнтон Уайлдер не погнушался работать со мной над фильмом «Тень сомнения» и что он всерьез относится к этому предприятию. А над сценарием «Дурной славы» мы работали с Беном Хектом и начали с поиска Мак Гаффина. Основной замысел определился сразу. Ингрид Бергман предназначалась роль героини, Кэри Гранту — сотрудника ФБР, который сопровождает ее в Латинскую Америку, где она внедряется в шпионскую нацистскую сеть для выяснения их замыслов. Поначалу мы предполагали ввести в фильм правительственных чиновников, полицейских агентов и целые группы немецких иммигрантов, занимающихся в секретных лагерях Латинской Америки созданием армии. Но мы терялись перед перспективой того, что же последует в результате формирования такой армии. И отказались от этой идеи в пользу Мак Гаффина, который был проще, но конкретнее: уран, спрятанный в винных бутылках.

Продюсер вопрошает: «Ради бога, объясните, что это значит?»

Я отвечаю: «Это уран, такая штука, из которой пытаются сделать атомную бомбу».

И тогда он задает вопрос: «А что такое атомная бомба?»

На дворе стоял 1944-й, до Хиросимы оставался год. Мой друг-писатель рассказывал о том, что ученые работали над секретным проектом где-то в Нью-Мехико. Они были так засекречены, что, раз оказавшись в этом месте, уже оттуда не выходили. Мне было также известно о том, что немцы производили эксперименты с дейтерием в Норвегии. Вот эти сведения и подсказали мне уранового Мак Гаффина. Продюсер смотрел на это скептически, ему казалось нелепой затея с атомной бомбой как основа сюжета. Я отвечал в том духе, что это вовсе не основа сюжета, а всего лишь Мак Гаффин, и что не следует придавать ему слишком серьезного значения.

Но мне так и не удалось убедить продюсеров, и через несколько недель проект был продан студии «РКО». Другими словами, Ингрид Бергман, Кэри Грант, сценарист Бен Хект и ваш покорный слуга — все мы были проданы в одном пакете.

Но история с урановым Мак Гаффином имела продолжение. Через четыре года после выхода на экран «Дурной славы» я плыл на «Куин Элизабет» и познакомился на борту с человеком по имени Джозеф Хейзен, ассистентом продюсера Хола Уоллеса. Он сказал мне: «Я всегда мечтал дознаться, как вам удалось выведать про атомную бомбу за год до Хиросимы? Когда нам предложили сценарий «Дурной славы», мы отвергли его, потому что нам показалось идиотизмом строить фильм на такой ерунде».

Другой случай произошел до начала съемок. Мы с Беном Хектом посетили Калифорнийский технологический институт в Пасадене, чтобы побеседовать с доктором Миликаном, одним из ведущих американских физиков. Нас проводили в его кабинет, и там в углу стоял бюст Эйнштейна. Очень выразительный. Первое, что мы спросили, было: «Доктор Миликан, а каких размеров будет атомная бомба?»

Он бросил взгляд в сторону Эйнштейна и ответил: «Вы хотите, чтобы нас всех арестовали?» И потом целый час толковал о том, насколько невозможен наш замысел и т. п. Ему показалось, что он нас разубедил, а как я потом узнал, ФБР взяло меня на три месяца под контроль.

С Беном мы работали еще и на «Завороженном». Поскольку Хект был помешан на психоанализе, мой выбор оказался очень удачным. Роман «Дом доктора Эдвардса» рассказывает о сумасшедшем, которому поручают возглавить психбольницу. Персонаж клиники был навербован из душевнобольных, и они там творили всякие безумства. Но мне хотелось поставить первый разумный фильм о психоанализе.

Я решительно настроился покончить с традицией изображения эпизодов снов и галлюцинаций в виде неких туманных образов. Я осведомился у своего продюсера Дэвида Селзника, не может ли он устроить так, чтобы с нами поработал Сальвадор Дали, и он мне обещал, хотя вряд ли понимал, зачем это нужно. Наверное подумал, что мне это понадобилось в рекламных целях. На самом же деле затея была связана с моим стремлением передать галлюцинации с особой визуальной остротой и ясностью — ярче, чем эпизоды реальной жизни. Дали нужен был мне потому, что его творчество отличает архитектурная стройность композиции. Таким же свойством обладал Кирико, знаете — эти его длинные тени, неопределенность пространства, сходящаяся перспектива...

Но Дали придумал для нас нечто чересчур экстравагантное: статую, которая трескалась как скорлупа ореха, оттуда выползали муравьи, а под всем этим скрывалась Ингрид Бергман, покрытая насекомыми.

Мне хотелось снять галлюцинаторные сцены, придуманные Дали, на натуре, так, чтобы при естественном освещении они казались до жути реальными. Но продюсеров беспокоила финансовая сторона дела, и в результате съемки велись в павильоне.

Зато «Веревкой» я дебютировал как продюсер. Для меня «Веревка» — всего лишь трюк. В театральной пьесе Патрика Гамильтона сценическое время и время ее разыгрывания совпадали. Действие начинается в тот момент, когда подымается занавес, и полностью , завершается, когда он падает. Меня заинтриговала мысль осуществить подобный эксперимент на экране. Я решил воплотить свою безумную идею в виде одного цельного непрерывного план-эпизода. Оглядываясь теперь назад, я вижу, насколько абсурдным был мой замысел, ибо я порывал с собственными принципами, для которых первостепенное значение имеет монтаж как основное средство визуального повествования. Естественно, на этом пути пришлось преодолеть массу трудностей. Поскольку действие начинается белым днем, а кончается затемно, нам пришлось позаботиться о постепенном изменении освещения в течение этих двух часов. Не менее трудно было поддерживать развитие действия без наплывов и временных скачков. Были и другие сложности, например, перезарядка камеры, когда в кассете кончалась пленка, которую необходимо было зарядить, не прерывая сцену. Мы справлялись с этим так: кто-нибудь из персонажей проходил прямо перед камерой, на секунду закрывая собой площадку, а мы тем временем начинали снимать другой камерой. То есть останавливались на крупном плане чьего-нибудь пиджака и с него же возобновляли съемку. Когда до конца фильма оставалось снять четыре-пять роликов, иначе говоря, «на закате», я сообразил, что солнечный свет у нас слишком интенсивный, и последние пять роликов пришлось переснять.

Проблема освещения в цветном кино еще не решена. Ведь, строго говоря, цвета как такового не существует, как нет, например, лица, пока на него не ляжет свет. Работая в цвете, мы забываем об источнике света. И вот то в одном, то в другом фильме видим, как персонажи двигаются по обычно сумрачному коридору, соединяющему, скажем, сцену и гримерные, отбрасывая на стены угольно-черные тени. И не перестаешь удивляться, откуда же за кулисами столько света.

Добавлю, что звук в «Веревке» мы записывали синхронно — вещь немыслимая в 1948 году! Нам пришлось настелить специальное покрытие на пол. Стены убирались по бесшумным рельсам. (В фильме двое молодых людей душат третьего и прячут его тело в сундук. Действие происходит в гостиной и на кухне.) Я так боялся, что у нас что-нибудь да сорвется, что первые несколько минут съемки просто не мог смотреть на площадку. Первые восемь минут все шло гладко, и вдруг, когда камера панорамировала проход убийц к сундуку, прямо в фокусе оказался осветитель, стоявший у окна. Так что первый дубль был загублен. Всего же 10 дней у нас ушло на репетиции и 18 на съемку — в том числе 9 потратили на пересъемку из-за слишком оранжевого солнца, о котором я говорил.

И еще о звуковой дорожке. Когда в финале Джеймс Стюарт открывает окно, чтобы выстрелить в ночную тьму, становится слышно подымающийся снизу шум. Чтобы добиться этого эффекта, я установил микрофон на шестом этаже, поставил статистов внизу на тротуаре и велел им разговаривать. Вой полицейской сирены сначала взяли в фонотеке. Но я спросил звукооператора: «А как вы добьетесь ощущения дистанции?» И мне ответили: «Сначала дадим звук тихо, потом погромче». Мне этот путь не понравился. Мы сделали иначе. Арендовали карету «скорой помощи» с сиреной. Установили микрофон у ворот студии, отвели «скорую» за пару миль — и записывали звук по мере приближения к дому.

Отзывы на фильм были благоприятны, затраты вознаградились, но все же я стою за монтажное кино. Как эксперимент «Веревку» можно простить, но настаивать на исключительности этого принципа было бы ошибочным.

«Психоз» тоже стал в своем роде экспериментом: мне хотелось Проверить, смогу ли я сделать фильм ; в финансовых пределах телевизионной ленты? Ради этого я пригласил себе в компанию телевизионную команду, которая умеет работать быстро. Задержки были связаны только со съемкой эпизодов убийств и уборки. Все прочее снималось в телевизионном темпе. «Психоз» обошелся в 800 000 долларов. Прибыль составила 15 миллионов. Но удовлетворение мне принесло прежде всего то, что фильм оказал свое воздействие на зрителей. Мне, в сущности, безразлична тема; неважна актерская игра; но я отвечаю за съемки, звуковую дорожку и те технические уловки, которые заставляют зрителей взвизгивать. Нашему тщеславию чрезвычайно льстит способность киноискусства влиять на чувства масс. И «Психоз» в этом отношении может считаться удачей. Людей потрясли не сюжет, не великое актерское искусство и не любовь к бестселлеру, по которому поставлен фильм. Это сделало чистое кино.

Моя задача — обеспечить публике благодетельный шок. Цивилизация отняла у нас способность непосредственно реагировать на что бы то ни было. Избавиться от омертвения и восстановить душевное равновесие можно только с помощью искусственных приемов, действующих на грани шока. Наилучшим образом эта цель достигается с помощью кино. И успех достигается не содержанием, а техникой. В «Психозе» камера доминирует. Правда, поскольку критика более всего озабочена сценарной основой, на этом пути добиться ее благосклонности нелегко. Но делать фильмы следует так, как Шекспир писал свои пьесы — для публики.

Привлекла меня и определила решение ставить этот фильм по роману Роберта Блоха внезапность убийства в ванной. Всего-навсего. Таинственная атмосфера, ко*торой я обычно избегаю, возникла в неко*торой степени случайно. Действие происхо*дит в Северной Калифорнии, где очень распространен такой тип дома, в котором у нас молодой человек прячет труп мате*ри. Этот стиль называется «калифорнийской готикой» или, презрительно, «имбирный пряник». Я не собирался воспроизводить старомодную «академическую» атмосферу фильмов ужасов. Я всего лишь хотел быть точным в деталях, поэтому и дом, и мебель — абсолютно верные модели реально существующих построек.

Практически первая часть истории — обманка. Нужно было отвлечь внимание зрителей в сторону, чтобы усилить впечатление от неожиданного убийства. Мы нарочно затянули экспозицию с кражей денег и бегством, чтобы зрители сосредоточились на том, поймают воровку или нет. Линия с украденными 40 тысячами пунктиром прошла через весь фильм, чтобы публика по инерции продолжала думать, что же сталось с деньгами.

Привлекла меня и определила решение ставить этот фильм по роману Роберта Блоха внезапность убийства в ванной. Всего-навсего. Таинственная атмосфера, которой я обычно избегаю, возникла в некоторой степени случайно. Действие происходит в Северной Калифорнии, где очень распространен такой тип дома, в котором у нас молодой человек прячет труп матери. Этот стиль называется «калифорнийской готикой» или, презрительно, «имбирный

Публика любит опережать события, предсказывать, что будет дальше. На этом можно ловко сыграть, контролируя стереотипный ход мыслей. Чем больше подробностей путешествия девушки мы узнавали, тем глубже аудитория погружалась в слежку за ее бегством. Ради этого мы включили сцены с полицейским на мотоцикле и сменой автомобилей. Когда хозяин мотеля рассказывает девушке о своей жизни и они обмениваются понимающими взглядами, зрители все еще думают о том, удастся ли ей уйти от преследования. Некоторые из них предполагают, что этот «приятный молодой человек» заставит ее принять правильное решение. А мы манипулируем мыслью зрителя и держим его как можно дальше от того, что на самом деле случится.

Композиция «Психоза» весьма причудлива, и игра со зрителем очень меня позабавила. Я режиссировал зрителя. Можно сказать, играл на публике как на органе. «Психоз» — серьезная история, пересказанная тем не менее с юмором. Одна английская журналистка написала, что этот фильм замыслен варваром. Кто знает, может, она и права. Если бы «Психоз» задумывался как абсолютно серьезный фильм, его следовало бы разворачивать как клинический случай без всякой тайны или саспенса, как документ, историю болезни. А кино саспенса немыслимо без иронии.

Я всегда удивлялся, отчего меня не волнуют истории с будничными конфликтами. Возможно, в силу того, что они скучны визуально.

Впрочем, может быть, дело в другом: я не писатель. Я могу сочинить сценарий, но мне лень этим заниматься изо дня в день, поэтому на эту роль я приглашаю профессионалов. Но, несмотря на это, я считаю, что фильмы саспенса, создающие особую атмосферу, все же в подавляющей степени принадлежат мне одному. Мне недостаточно просто взять чей-то сценарий и снять его на пленку. К лучшему или к худшему, я все должен перелопатить своими руками — но при этом следует соблюдать осторожность, чтобы не разрушить целостность замысла.

Как любой художник, независимо от того, пишет он или рисует, я ограничен определенными рамками. Не пытаясь сравнивать, напомню все же, что старина Руо довольствовался в качестве персонажей узким кругом судей, клоунов, нескольких женщин и распятого Христа. Это определило его творческий путь на всю жизнь. Сезанну было достаточно для натюрмортов небольшого числа предметов, а для персонажей — несколько видов. И все же: сколько может продержаться режиссер, изображая одно и то же?

Тем не менее мне кажется, что передо мной еще масса неиспользованных возможностей. В настоящий момент я пытаюсь преодолеть главную слабость в моей работе: поверхностность проработки характеров в фильмах саспенса. Это не так-то просто, потому что когда работаешь над сильными характерами, они сами ведут тебя, куда хотят. Я оказываюсь в положении старушки, которую бойскауты вознамерились перевести через дорогу.— «Но мне туда не надо!» Это идет наперекор моей воле. Вместо этого меня все время тянет вводить всякие штуки-трюки. Может быть, это межеумочная форма сочинительства, извращенная форма достижения цели.

Я — пленник собственного успеха. Не то чтобы я был совсем безвольным узником, но моя свобода ограничена узким жанровым кругом. Триллер, криминальная история... Если бы я делал кино для собственного удовольствия, мои фильмы были бы совершенно иными. Более драматичными, может быть, лишенными юмора, более реалистичными. Но по причинам сугубо коммерческого свойства я пребываю в ранге специалиста по саспенсу. Публика ждет от меня своего, и я не хочу ее огорчать.

Владеть искусством режиссера — значит знать, как далеко можно зайти в том или ином случае. Сегодня я во многом чувствую себя свободнее, чем несколько лет назад. Надеюсь, в будущем располагать еще большей свободой — если зритель мне это позволит.

Конечно, никто не ставит кино ради зрителей в первом ряду ложи или на лучших местах партера. Постановщик всегда должен иметь в виду все две тысячи кресел в кинозале. Потому что кино — величайшее из всех средств массовой коммуникации и наиболее могущественное. Если правильно поставить фильм с точки зрения его эмоциональной силы, японские зрители будут взвизгивать в тех же местах, что и индусы. Кинематограф всегда бросает вызов режиссеру.

Роман может много потерять при переводе на другой язык, а пьеса, прекрасно , разыгранная на премьере,— утратить стройность при последующих представлениях, но фильм всегда одинаков в любой точке земного шара. Даже если он лишается пятнадцати процентов своего обаяния при титровании и десяти при сносном дубляже, образность остается неприкосновенной, каково бы ни было качество проекции. Это ваше создание, и ничто не в силах изменить его — и вы одинаковым образом выражаете себя повсюду.

Составление и перевод Н. Цыркун

В подборке использованы следующие издания:
1. Hitchcock/Truffaut. The Definitive Study of Alfred Hitchcock by Fransois Truffaut. N. Y., 1983.
2. Hitchcock A. My Own Methods. "Sight and Sound". 50th Anniversary Selection. L., 1982.
3. Spoto D. The Life of Alfred Hitchcock. The Dark Side of Genius. L., 1983.
4. Freeman D. The Last Days of Alfred Hitchcock. L., 1985.

Обсуждение.
__________________
Более всего оживляет беседы не ум, а взаимное доверие.
Ф. Ларошфуко

Чтобы сделать великий фильм, необходимы три вещи — сценарий, сценарий и еще раз сценарий.
А. Хичкок
Вячеслав Киреев вне форума   Ответить с цитированием
2 товарища(ей) поблагодарили:
Старый 14.03.2008, 01:37   #2
Вячеслав Киреев
Супер-модератор
 
Аватар для Вячеслав Киреев
 
Регистрация: 29.05.2006
Сообщений: 5,497
По умолчанию

Двадцать правил для писания детективных романов
С. С. Ван Дайн

Детективный роман - это своего рода интеллектуальная иг¬ра. Больше того, это спортивное соревнование. И создаются детективные романы по строго определенным законам - пускай неписаным, но тем не менее обязательным. Каждый уважаемый. и уважающий себя сочинитель детективов неукоснительно со¬блюдает их. Итак, ниже сформулировано своего рода кредо детективщика, основанное отчасти на практическом опыте всех больших мастеров детективного жанра, а отчасти на под¬сказках голоса совести честного писателя. Вот оно.
1. Читатель должен иметь равные с сыщиком возможности для разгадки тайны преступления. Все ключи к разгадке должны быть ясно обозначены и описаны.
2. Читателя нельзя умышленно обманывать или вводить в заблуждение, кроме как в тех случаях, когда его вместе с сы¬щиком по всем правилам честной игры обманывает преступник.
3. В романе не должно быть любовной линии. Речь ведь идет о том, чтобы отдать преступника в руки правосудия, а не о том, чтобы соединить узами Гименея тоскующих влюбленных.
4. Ни сам сыщик, ни кто-либо из официальных расследователей не должен оказаться преступником. Это равносильно от¬кровенному обману - все равно как если бы нам подсунули блестящую медяшку вместо золотой монеты. Мошенничество есть мошенничество.
5. Преступник должен быть обнаружен дедуктивным пу¬тем - с помощью логических умозаключений, а не благодаря случайности, совпадению или немотивированному признанию. Ведь, избирая этот последний способ разгадки тайны преступле¬ния, автор вполне сознательно направляет читателя по заведомо ложному следу, а когда тот возвращается с пустыми руками, преспокойно сообщает ему, что разгадка все время лежала у не¬го, автора, в кармане. Такой автор ничем не лучше любителя примитивных розыгрышей.
6. В детективном романе должен быть детектив, а детектив только тогда детектив, когда он выслеживает и расследует. Его задача состоит в том, чтобы собрать улики, которые послу¬жат ключом к разгадке и в конечном счете укажут на того, кто совершил это низкое преступление в первой главе. Детектив строит цепь своих умозаключений на основе анализа собранных улик, а иначе он уподобляется нерадивому школьнику, кото¬рый, не решив задачу, списывает ответ из конца задачника.
7. Без трупа в детективном романе просто не обойтись, и чем натуралистичней этот труп, тем лучше. Только убийство де¬лает роман достаточно интересным. Кто бы стал с волнением чи¬тать три сотни страниц, если бы речь шла о преступлении менее серьезном! В конце концов, читатель должен быть вознагражден за беспокойство и потраченную энергию.
8. Тайна преступления должна быть раскрыта сугубо мате¬риалистическим путем. Совершенно недопустимы такие спосо¬бы установления истины, как ворожба, спиритические сеансы, чтение чужих мыслей, гадание с помощью “магического кристал¬ла” и т. д. и т. п. У читателя есть какой-то шанс не уступить в сообразительности детективу, рассуждающему рационалистиче¬ски, но, если он вынужден состязаться с духами потустороннего мира и гоняться за преступником в четвертом измерении, он об¬речен на поражение ab initio [с самого начала (лат.)].
9. Должен быть только один детектив, то бишь только один главный герой дедукции, лишь один deus ex machina [“Бог из машины” (лат.), то есть неожиданно появляющееся (как боги в античных трагедиях) лицо, которое своим вмешательством распу¬тывает положение, казавшееся безнадежным.]. Мобили¬зовать для разгадки тайны преступления умы троих, четверых, а то и целого отряда сыщиков — значит не только рассеять чи¬тательское внимание и порвать прямую логическую нить, но и несправедливо поставить читателя в невыгодное положение. При наличии более чем одного детектива читатель не знает, с которым из них он состязается по части дедуктивных умоза¬ключений. Это все равно что заставить читателя бежать напере¬гонки с эстафетной командой.
10. Преступником должен оказаться персонаж, игравший в романе более или менее заметную роль, то есть такой персонаж, который знаком и интересен читателю.
11. Автор не должен делать убийцей слугу. Это слишком легкое решение, избрать его — значит уклониться от трудностей. Преступник должен быть человеком с определенным достоинством — таким, который обычно не навлекает на себя подозре¬ний.
12. Сколько бы ни совершалось в романе убийств, преступ¬ник должен быть только один. Конечно, преступник может иметь помощника или соучастника, оказывающего ему кое-какие услуги, но все бремя вины должно лежать на плечах од¬ного человека. Надо предоставить читателю возможность сосре¬доточить весь пыл своего негодования на одной-единственной черной натуре.
13. В детективном романе неуместны тайные бандитские общества, всякие там каморры и мафии. Ведь захватывающее и по-настоящему красивое убийство будет непоправимо испорче¬но, если окажется, что вина ложится на целую преступную ком¬панию. Разумеется, убийце в детективном романе следует дать надежду на спасение, но позволить ему прибегнуть к помощи тайного общества — это уже слишком. Ни один первоклассный, уважающий себя убийца не нуждается в подобном преимуще¬стве.
14. Способ убийства и средства раскрытия преступления должны отвечать критериям рациональности и научности. Иначе говоря, в roman policier недопустимо вводить псевдонаучные, гипотетические и чисто фантастические приспособления. Как только автор воспаряет на манер Жюля Верна в фантастические выси, он оказывается за пределами детективного жанра и рез¬вится на неизведанных просторах жанра приключенческого.
15. В любой момент разгадка должна быть очевидной — при условии, что читателю хватит проницательности разгадать ее. Под этим я подразумеваю следующее: если читатель, добрав¬шись до объяснения того, как было совершено преступление, перечитает книгу, он увидит, что разгадка, так сказать, лежала на поверхности, то есть все улики в действительности указыва¬ли на виновника, и, будь он, читатель, так же сообразителен, как детектив, он сумел бы раскрыть тайну самостоятельно за¬долго до последней главы. Нечего и говорить, что сообразитель¬ный читатель частенько именно так и раскрывает ее.
16. В детективном романе неуместны длинные описания, ли¬тературные отступления на побочные темы, изощренно тонкий анализ характеров и воссоздание “атмосферы”. Все эти вещи несущественны для повествования о преступлении и логиче¬ском его раскрытии. Они лишь задерживают действие и привно¬сят элементы, не имеющие никакого отношения к главной цели, которая состоит в том, чтобы изложить задачу, проанализиро¬вать ее и довести до успешного решения. Разумеется, в роман следует ввести достаточно описаний и четко очерченных харак¬теров, чтобы придать ему достоверность.
17. Вина за совершение преступления никогда не должна взваливаться в детективном романе на преступника-профессио¬нала. Преступления, совершенные взломщиками или бандита¬ми, расследуются управлениями полиции, а не писателями-детективщиками и блестящими сыщиками-любителями. По-настоя¬щему захватывающее преступление — это преступление, совер¬шенное столпом церкви или старой девой, известной благотво¬рительницей.
18. Преступление в детективном романе не должно оказать¬ся на поверку несчастным случаем или самоубийством. Завер¬шить одиссею выслеживания подобным спадом напряжения — значит одурачить доверчивого и доброго читателя.
19. Все преступления в детективных романах должны совер¬шаться по личным мотивам. Международные заговоры и воен¬ная политика являются достоянием совершенно другого литературного жанра — скажем, романов о секретных разведыватель¬ных службах. А детективный роман про убийство должен оста¬ваться, как бы это выразиться, в уютных, “домашних” рамках. Он должен отражать повседневные переживания читателя и в известном смысле давать выход его собственным подавленным желаниям и эмоциям.
20. И наконец, еще один пункт для ровного счета: перечень некоторых приемов, которыми теперь не воспользуется ни один уважающий себя автор детективных романов. Они использова¬лись слишком часто и хорошо известны всем истинным любите¬лям литературных преступлений. Прибегнуть к ним — значит расписаться в своей писательской несостоятельности и в отсут¬ствии оригинальности.
а) Опознание преступника по окурку, оставленному на ме¬сте преступления.
б) Устройство мнимого спиритического сеанса с целью на¬пугать преступника и заставить его выдать себя.
в) Подделка отпечатков пальцев.
г) Мнимое алиби, обеспечиваемое при помощи манекена.
д) Собака, которая не лает и позволяет сделать в силу это¬го вывод, что вторгшийся человек не был незнакомцем.
е) Возложение под занавес вины за преступление на брата-близнеца или другого родственника, как две капли воды похо¬жего на подозреваемого, но ни в чем не повинного человека.
ж) Шприц для подкожных инъекций и наркотик, подмешан¬ный в вино.
з) Совершение убийства в запертой комнате уже после того, как в нее вломились полицейские.
и) Установление вины с помощью психологического теста на называние слов по свободной ассоциации.
к) Тайна кода или зашифрованного письма, в конце концов разгаданная сыщиком.

1928

Перевод В.Воронина

СПРАВКА ОБ АВТОРЕ

С. С Ван Дайн - псевд., наст. имя Уиллард Хантингтон Райт (1888—1939) — американский журналист, издатель, искусство¬вед, писатель. Автор детективных романов. В 10-е гг. Райт поль¬зовался хорошей репутацией в области театра и изобразительно¬го искусства (им написан ряд статей для Британской энцикло¬педии) . Вместе с Г. Л. Менкеном и Дж. Дж. Нейтаном издавал журнал “Смарт сет” (1912-1914), вместе с ними написал книгу “Чему учил Ницше” (1914). Райт опубликовал несколько сбор¬ников критических статей и “серьезный” роман. После перене¬сенной им в 1923 г. тяжелой болезни стал писать детективные романы под псевдонимом Ван Дайн и довольно быстро стал од¬ним из наиболее широко читаемых в Америке авторов. Постоян¬ный его герой — сыщик-любитель Фило Ванс, сноб, эрудит и по¬клонник изящных искусств.
В 1928 г. Райт выпустил составленную им антологию “Луч¬шие детективные рассказы”, на три четверти заполненную анг¬лоязычной продукцией (из четырех новелл, отведенных на “ос¬тальной мир”, одна — чеховская “Шведская спичка” — представ¬ляла Россию). В обширном предисловии, где рассматривались история и теория детектива, Райт настаивал на игровом характе¬ре детектива, полагая излишней роскошью и утонченность сти¬ля, и любовный интерес, и социальную направленность. По его убеждению, повседневность могла присутствовать в детектив¬ных сюжетах постольку, поскольку придавала им определен¬ное жизнеподобие. Как и его коллеги по детективному цеху Д. Сейерс и Р. О. Фримен, Райт полагал, что детектив утратит свою специфику — и очарование, — если взвалит на себя допол¬нительное бремя проблем, занимающих воображение тех, кто ищет “серьезную прозу”. “Двадцать правил” выражают теорети¬ческие установки Райта в наиболее сжатом и ироничном виде и перекликаются с “Десятью заповедями” Р. Нокса.


Текст дается по изданию:
Как сделать детектив. Пер. с англ., франц., нем., исп. Послесловие Г. Анджапаридзе. М.: Радуга, 1990, с. 38-41, 298
__________________
Более всего оживляет беседы не ум, а взаимное доверие.
Ф. Ларошфуко

Чтобы сделать великий фильм, необходимы три вещи — сценарий, сценарий и еще раз сценарий.
А. Хичкок
Вячеслав Киреев вне форума   Ответить с цитированием
Старый 29.03.2008, 14:41   #3
Вячеслав Киреев
Супер-модератор
 
Аватар для Вячеслав Киреев
 
Регистрация: 29.05.2006
Сообщений: 5,497
По умолчанию

Как писать детективы

16.06.2006 г.

Как писать детективы.
Пособие для начинающих авторов

Предисловие,
в котором автор пособия не претендует на глубокое исследование в жанре детективной литературы, а предназначает его в качестве необременительной инструкции при хронической нехватке времени для лиц, решивших вкусить успеха на литературном поприще.

Я не претендую в данном опусе на глубокое исследование в жанре детективной литературы, оно предназначено в качестве необременительной инструкции при хронической нехватке времени для лиц, решивших вкусить успеха на литературном поприще.

1.Персонаж.

Для начала обратимся к персонажу. Не будем открывать здесь Америку. Существуют проторенные дороги признанных мастеров детективного жанра, открывших для себя (а значит и для нас) секрет, как удовлетворить вкус искушенного читателя. Главный персонаж — обычно прямоватый, грубоватый и вместе с тем обаятельный малый, атлетического телосложения, лет тридцати, испытывающий очередные жизненные неурядицы. Оно и понятно, как же человека благополучного и вполне довольного жизнью окунуть в такие переделки, чтобы вызвать интерес у читательской аудитории. Юмор должен быть незайтелив и выдавать в герое придурка («Эй, Билли, держу пари, что в детстве тебя называли Барбарой!») Наиболее привлекательные типажи: частный сыщик, уволенный несправедливо полицейский, журналисты и адвокаты также подойдут, но здесь желателен небольшой багаж специфических знаний. Действие (для того чтобы сразу же завлечь читателя и не дать ему взяться за другую книгу) должно разворачиваться сразу же.

2.Начальные декорации.

Переходим к начальным декорациям. Их немного:

а) герой мрачно сидит в конторе (здесь уместно небольшое описание — скрипящий стул, обшарпанный стол, заваленный счетами за свет, телефон, аренду помещения, грязноватый стакан с виски) и, ковыряя в носу, размышляет о несправедливости распределения материальных ценностей в обществе,

б) герой просыпается после грандиозного вчерашнего бэмса, ощущая бесконечные провалы в памяти. Вкратце опишем трясущиеся руки и разламывающуюся голову. Вообще, герой просто обязан выпивать и напиваться на протяжении всего действия. Никаких коктейлей, коньяка и изысканных вин — это придаст ему долю снобизма, а персонажу это навредит. Вообще, некоторая ущербность героя поможет читателю оправдать свое лежание на диване за Вашим незайтеливым чтивом.

Из состояния этой глубочайшей отрешенности героя выводит

а) телефонный звонок,

б) визит эффектной, а главное, материально обеспеченной гостьи, к которой герой сразу же начинает испытывает явную симпатию («Держу пари, другой такой попки не сыщешь до самого Арканзаса!»),

в) визит неэффектного, но еще более материально обеспеченного гостя с бегающими глазками, к которому герой начинает испытывать явную антипатию («Держу пари, мистер, у вас изо рта несет, как из сортира моего папаши, а тот знал толк, как пожрать!»).

Уяснив суть проблемы и получив авансом некоторую небольщую сумму денег (размер аванса очень важен — он указывает на глубину пропасти, в которую пал герой), он начинает неохотно действовать, как бы в глубине души, предчувствуя те неприятности, которые обязательно свалятся на его голову.

3. Антигерои.

Безжалостные и расчетливые типы, хладнокровные убийцы, разговаривают сквозь зубы, постоянно преследуют и избивают героя, неоднократно пытаются его устранить физически, ближе к финалу получают хорошую трепку от героя и проводят остаток жизни за решеткой. Обычно их двое, один гориллоподобный громила, другой красавчик с нервным лицом. Подчиняются Боссу.

4. Трупы.

Рецепт один: чем больше, тем лучше. Переборщить здесь нельзя. Уставший от непрерывных погонь герой снимает номер в дешевом отеле: в шкафу обнаруживает труп, знакомится с девушкой — утром находит ее мертвой в своей постели, заходит в уборную:

— « Вдруг сверху на него упало что-то тяжелое. Присмотревшись, он понял, что это труп.»

5. Полиция.

После пары трупов и страниц 10–15 Вашего повествования героя начинает преследовать полиция. («Держу пари, все копы (флики, фараоны) от Чикаго до Майями мечтают разглядеть поближе мою задницу»).

6. Описания природы.

Особой необходимости в этом нет. Согласен, увеличивает объем книги, но подавляющее большинство читателей пропускает в книге эти места.

С другой стороны, для эрудиции (такая полезная блестящая штука), автор нашумевшей «Лолиты» в своих лекциях (он еще кого-то учит!) не считал Федора Михайловича Достоевского (автора детектива «Преступление и наказание») великим из-за отсутствия описаний природы.

Мы горды, но в меру, так что, пожалуйста!:

«Стоял жаркий солнечный день, легкий ветерок практически не давал прохлады, и даже вечно спешащие куда-то прохожие двигались как-то вяло и безжизненно. Дж. (здесь вы приводится имя главного героя) надвинул шляпу практически себе нос и поглубже запахнулся в свое драповое пальто.»

Некоторое описание природы в финале опишем в следующей части.

7. Любовь.

Герой изводит избранный объект своими сексуальными поползновениями. После совместно пережитых опасностей героиня отвечает ему взаимностью. Герой становится более серьезным («Держу пари до 131-ой страницы я молол всякую чушь!») и внимательным («Отдохни, детка, у тебя усталый вид после совместно пережитых нами опасностей»). В финале героиня (скажем так), мучимая раскаяниями совести от того, что заварила немыслимую кашу, принимает яд, топится, в общем, всячески сводит счеты с жизнью, либо ее настигает пуля бывшего любовника-мафиози. Главный герой отрешенно созерцает ее прекрасное бездыханное тело, попутно замечая прочие детали пейзажа либо интерьера:

«Стайка мелких рыбешек резвилась в прозрачной воде, течение играло с волосами Натали, моей прекрасной златокудрой Натали, которые обрамляли словно венком зеленые водоросли». Или так: "Легкий ветерок врывался в открытое окно, играл с занавесками, задумчиво перебирал листки книги, лежащей рядом с неподвижным телом моей Пат. Внезапно, словно одумавшись, он затих, и я машинально прочитал название захлопнувшейся книги: «Прости за мою любовь!»

Таким образом, в финале герой снова приближается к тому своему состоянию, в котором он находился в начале книги. Следовательно, возможно продолжение с уже полюбившимся читателям персонажем.

P. S. Писалось это пособие давненько, до появления всяких донцовых. После напишу руководство и по этому жанру детективной литературки.

Источник.
__________________
Более всего оживляет беседы не ум, а взаимное доверие.
Ф. Ларошфуко

Чтобы сделать великий фильм, необходимы три вещи — сценарий, сценарий и еще раз сценарий.
А. Хичкок
Вячеслав Киреев вне форума   Ответить с цитированием
Старый 29.03.2008, 14:50   #4
Вячеслав Киреев
Супер-модератор
 
Аватар для Вячеслав Киреев
 
Регистрация: 29.05.2006
Сообщений: 5,497
По умолчанию

Воробьев В.В.

Принципы Шерлока Холмса

Эта страница содержит цитаты из всех произведений Артура Конан Дойля о Шерлоке Холмсе. В приведенных ниже 105 цитатах содержится все, что было написано о системе сильного мышления и методах работы Шерлока Холмса. Поскольку цитаты вырваны из контекста, в некоторых случаях пришлось их изменить, однако это не повлияло на их смысл. Рассказы и повести о Шерлоке Холмсе можно рассматривать как первую в истории публикацию по проблеме сильного мышления. С этой точки зрения это не только детективы, но и научная фантастика, которая предвосхитила появление систем сильного мышления, таких как ТРИЗ и ТРНЗ. Методика Шерлока Холмса основана на отказе от метода проб и ошибок при разработке гипотез, описывающих преступления, в этом ее сходство с ТРИЗ и ТРНЗ. Задачи, которые решал Шерлок Холмс, это задачи на синтез гипотез, т.е. по сути научные задачи.
Наиболее интересные цитаты выделены цветом.


1. Относительная бессистемность в изучении наук.
2. Чтобы узнать человечество, надо изучить человека.
3. Тщательно отбирать то, что поместить в свой мозговой чердак. Ненужные сведения не должны вытеснять собой нужных. Придет время, когда, приобретая новое, будешь вынужден забывать что-то из прежнего. Не засорять голову знаниями, которые не нужны для достижения целей.
4. По мимолетному выражению лица, непроизвольному движению какого-нибудь мускула или по взгляду можно угадать самые сокровенные мысли собеседника. Человека, умеющего наблюдать и анализировать обмануть просто невозможно.
5. По одной капле воды человек, умеющий мыслить логически, сможет сделать вывод
о существовании Атлантического океана или Ниагарского водопада, даже если он не
видел ни того, ни другого. Всякая жизнь - огромная цепь причин и следствий, и природу ее можно познать по одному звену.

6. Объекты наблюдения [при осмотре человека]: руки, ногти, обувь, сгиб брюк на коленях, утолщения на большом и указательном пальцах, обшлага рубашки, выражения лица.
7. Преступления имеют большое фамильное сходство.
8. Специальные знания для каждого конкретного случая.
9. Наблюдательность - вторая натура.
10. [Шерлок Холмс] лентяй, когда нападает лень, а вообще-то человек проворный.
11. Строить предположения, не зная всех обстоятельств дела - крупнейшая ошибка.
Это может повлиять на дальнейший ход рассуждений.

12. Самое ценное - показания очевидцев. Надо узнать все, что только можно.
13. Человечество научилось создавать музыку и наслаждаться ею гораздо раньше, чем обрело способность говорить. Оттого нас так глубоко волнует музыка.
14. Все теории, объясняющие явления природы, должны быть смелыми, как сама природа.
15. [Шерлок Холмс использовал] Архив из газетных вырезок.
16. Надо больше доверять себе.
17. Если какой-нибудь факт идет вразрез с длинной цепью логических заключений, его можно истолковать по-иному.
18. Странные подробности облегчают расследование.

19. Неважно, сколько вы сделали - главное - суметь убедить людей, что вы сделали много.
20. Только 2% людей способны рассуждать ретроспективно, аналитически - по факту получить его причины.
21. [Шерлоку Холмсу было свойственно] Умение наблюдать и на основе наблюдений
строить выводы.

22. Применять гипс для сохранения отпечатков.
23. Отбросить все, что не могло иметь места, и оставить один-единственный факт, который и есть истина.
24. Никогда не гадать. Привычка гадать гибельно действует на способность логически мыслить.
25. Не могу жить без напряженной умственной работы. Исчезает цель жизни.
26. Какая польза от исключительных способностей, если нет возможности применять их?
27. Главное, чтобы личные качества человека не влияли на логические выводы. Клиент - некоторое данное, один из компонентов проблемы.
28. Эмоции враждебны чистому мышлению.
29. Никогда не делать исключений. Исключения опровергают правило.
30. Счастливый случай может оказать плохую услугу - решение проблемы перестает быть чисто логическим.
31. Гипотеза, которая объясняет все без исключения факты, - это больше, чем просто предположение.

32. Пристрастие к дешевым эффектам широко распространено в анналах преступного мира и обычно является ценным ключом для установления личности преступника.
33. Имея дело с простыми людьми, нельзя давать им понять, что хочешь что-то узнать у них. Стоит им это понять, сейчас же защелкнут створки, как устрицы. Если же выслушивать их с рассеянным видом и спрашивать невпопад, узнаешь все, что угодно.
34. Нет случая, чтобы утомляла работа. Зато безделье изнуряет.
35. Предпочитал странные, хитроумные объяснения, отбрасывая прочь более простые и естественные, находящиеся под рукой.
36. Особенно утонченную хитрость ожидаешь, как правило, от человека образованного.
37. Поведение отдельного человека предсказать нельзя, зато можно предсказать поведение целого коллектива и притом с большой точностью.
38. Любовь - вещь эмоциональная, и, будучи таковой она противоположена чистому и
холодному разуму.
39. Чем страннее случай, тем меньше в нем таинственного. Заурядные, бесцветные
преступления разгадать труднее всего.

40. Нет ничего более неестественного, чем банальность.
41. Незначительные дела дают простор для наблюдений, для тонкого анализа причин и следствий. Крупные преступления очень просты, ибо мотивы серьезных преступлений большей частью очевидны.
42. Опасно отнимать тигренка у тигрицы, а у женщины ее заблуждение.
43. Чем обычнее и проще преступление, тем проще докопаться до истины.
44. Бесхитростное поведение в момент ареста говорит либо о полной невиновности либо о незаурядном самообладании и выдержке.
45. Наблюдатель, досконально изучивший одно звено цепи событий, должен быть в
состоянии точно установить все остальные звенья, как последующие так и предшествующие.

46. Побочные обстоятельства бывают иногда так же красноречивы, как муха в молоке.
47. Человек, который любит искусство ради искусства, самое большое удовольствие черпает из наименее значительных и ярких его проявлений.
48. Преступление - вещь посредственная, логика - редкая.
49. Если опасность можно предвидеть, то ее не нужно страшиться.
50. То, чего не в состоянии совершить закон, в городе [в отличие от деревни] делает общественное мнение.
51. Иногда искусство логически мыслить должно быть использовано для тщательного
анализа и отбора уже известных фактов, а не для поиска новых.
52. Трудность в том, чтобы из массы измышлений и домыслов выделить несомненные,
непреложные факты. Установив исходные факты, мы начинаем строить, основываясь на них, нашу теорию и пытаемся определить, какие моменты в данном деле можно считать узловыми.
53. Лучший способ добраться до сути дела - рассказать все его обстоятельства кому-то другому.
54. Вот, что значит воображение - мы представили себе, что могло произойти, стали
проверять предположение, и оно подтвердилось.

55. Все версии, построенные на основании газетных сообщений, оказались ошибочными. А ведь можно было даже исходя из них нащупать вехи, если бы не ворох подробностей, которые газеты спешили обрушить на голова читателей.
56. Если случайность из категории чудес - этот вариант исключен.
57. Редко занимался тренировкой ради тренировки, в бесцельном напряжении телесной силы видел напрасную трату энергии.
58. Курительные трубки очень интересны - ничто другое не заключает в себе столько индивидуального, кроме, может быть, часов и шнурков на ботинках.
59. Я [Шерлок Холмс] ставлю себя на место действующего лица, и прежде всего уяснив для себя его умственный уровень, пытаюсь вообразить, как бы я сам поступил при аналогичных обстоятельствах.
60. В искусстве раскрытия преступлений первостепенное значение имеет способность выделить из огромного количества фактов существенные и отбросить случайные. Иначе ваша энергия и внимание непременно распылятся вместо того, чтобы сосредоточиться на главном.
61. В мох правилах - не иметь предвзятых мнений, а послушно идти за фактами.

62. Иногда легко поразить воображение собеседника, упускающего из виду какое-нибудь небольшое обстоятельство, на котором, однако, зиждется весь ход рассуждений.
63. О нем [о Шерлоке Холмсе] часто говорили, что он не человек, а машина.
64. Логик обязан видеть вещи в точности такими, каковы они есть, а недооценивать
себя - такое же отклонение от истины, как и преувеличивать свои способности.

65. Нигде так не нужна дедукция, как в религии, - логик может поднять ее до уровня точной науки.
66. Раскрыть это дело было трудно потому, что скопилось слишком много улик. Важные улики погребены под кучей второстепенных. Из всех имеющихся фактов надо было отобрать те, которые имели отношение к преступлению, и составить из них картину подлинных событий.
67. Отправной пункт всякого расследования - точка наименьшего сопротивления.
68. Работа - лучшее противоядие от горя.
69. Каждый индивидуум повторяет в своем развитии историю развития всех своих предков, его биография является как бы отражением в миниатюре биографии всей семьи.
70. В области догадок мало логики.
71. Человек с нечистой совестью смотрит угрюмо и вызывающе.
72. Не так уж трудно построить серию выводов, в которой каждый последующий простейшим образом вытекает из предыдущего. Если после этого удалить все средние звенья и сообщить слушателю только первое звено и последнее, они произведут ошеломляющее, хотя и ложное впечатление.
73. Он [Шерлок Холмс] любил больше всего точную, углубленную и сосредоточенную
работу мысли, и терпеть не мог, когда его отвлекали от разбираемого дела.
74. Раз преступник стоит на ногах, он непременно оставит какой-нибудь след, что-нибудь заденет или сдвинет. И человек, владеющий научными методами розыска, непременно обнаружит самую незначительную перемену в окружающей обстановке.
75. Мы все учимся на своих ошибках - нельзя упускать из виду второе решение.
76. Существует явление, которое психологи называют "idee fixe", то есть "навязчивая идея". Идея эта может быть совершенно пустячной, и человек, одержимый ею, может быть здоровым во всех других отношениях.
77. Существуют дела, которые необходимо доводить до конца.
78. Иногда он [Шерлок Холмс] переставал быть только машиной для решения логических задач, тогда он проявлял чисто человеческое чувство - любовь к аплодисментам и похвалам.
79. Трудно найти предмет, который позволял бы сделать больше выводов, чем очки или пенсне, особенно с такими редкими стеклами.
80. Я [Шерлок Холмс] выковал и проверил каждое звено в цепи рассуждений, и я уверен, что цепь эта безупречна.
81. Периоды бездействия доставляли немалое беспокойство, т.к. опасно оставлять без работы его [Шерлока Холмса] чрезвычайно активный мозг.
82. Покой грозил ему [Шерлоку Холмсу] бульшими бедствиями, чем все опасности его беспокойной жизни.
83. Когда человек развил в себе некоторые способности, вроде моих, и углубленно занимался наукой дедукции, он склонен искать более сложные объяснения там, где
очевидно напрашиваются более простые.
84. К делу надо подходить без предвзятого мнения, расследовать его с той тщательностью, которой требует дело de novo, не должно быть готовой версии,
которая сразу уводит нас в сторону.

85. Женщин вообще трудно понять. За самым обычным поведением женщины может крыться очень много, а замешательство иногда зависит от шпильки или щипцов для завивки волос. Как же можно строить предположения на таком неверном материале?
86. Создавать теорию, не имея фактов - большая ошибка.
87. От нас требуется только некоторая тактичность и находчивость, и тогда вся эта история, грозившая неприятными последствиями, не будет стоить и ломаного гроша.
88. Уединение и покой необходимы в часы напряженной умственной работы, когда он взвешивал все мельчайшие подробности дела, строил одну за другой несколько гипотез, сравнивал их между собой и решал, какие сведения существенны и какими можно пренебречь.
89. Область догадок - там, где взвешиваются все возможности, с тем чтобы выбрать из них более правдоподобную. Таково научное использование силы воображения, которое всегда работает у специалистов на твердой материальной основе.
90. Он никогда и ни с кем не делился своими планами вплоть до их свершения. Такая скрытность объяснялась отчасти властной натурой этого человека, любившего повелевать окружающими и поражать их воображение, отчасти присущей ему профессиональной осторожностью, не позволявшей ему рисковать без нужды.
91. Мой мозг, подобно перегретому мотору, разлетается на куски, когда не подключен к работе, для которой создан.
92. Это ошибка - строить дедукцию до того, как получены достаточные данные. Незаметно для самого себя начинаешь их подгонять под свою схему.
93. Наблюдатель делает свои умозаключения на основании действий человека, за которым он наблюдает.
94. Человеку даны черты лица для выражения эмоций, и ваши [доктор Ватсон] верно служат вам.
95. Подойти к делу абсолютно непредвзято - большое преимущество.
96. Образование - это цепь уроков, и самый серьезный приходит под конец.
97. Веду игру ради удовольствия.
98. Недостаток [Шерлока Холмса] - нетерпимость в отношении людей, не обладающих интеллектом столь же подвижным и гибким, как его собственный.
99. Заставлять мозг работать, когда для этой работы нет достаточно материала, - все равно, что перегревать мотор. Он разлетится вдребезги.
100. Сочиняешь себе временную гипотезу и выжидаешь, пока полное знание положения вещей не разобьет ее вдребезги. Дурная привычка, но слабости присущи человеку.
101. Когда первоначальные результаты дедукции стали подтверждаться целым рядом не связанных между собой фактов, тогда субъективное ощущение стало объективной истиной.
102. Я [Шерлок Холмс] чуть не спросил его [преступника] об этом [о преступлении] прямо: иной раз грубая атака - наилучшая тактика, - но потом решил оставить его в приятном заблуждении, пусть думает, что одурачил нас.
103. В собаках как бы отражается дух, который царит в семье. У злобных людей злые собаки, опасен хозяин - опасен и пес. Даже смена их настроений может отражать смену настроений у людей.
104. Всегда [при осмотре человека] первым долгом смотрите на руки. Затем на манжеты, колени и брюки.
105. Чтобы добиться успеха надо всегда стараться поставить себя на место другого и вообразить, как поступили бы вы сами. Тут требуется известная доля фантазии, но это окупается.

http://trnz.narod.ru/sourse_info/sh.html
__________________
Более всего оживляет беседы не ум, а взаимное доверие.
Ф. Ларошфуко

Чтобы сделать великий фильм, необходимы три вещи — сценарий, сценарий и еще раз сценарий.
А. Хичкок
Вячеслав Киреев вне форума   Ответить с цитированием
Старый 06.04.2008, 01:40   #5
Вячеслав Киреев
Супер-модератор
 
Аватар для Вячеслав Киреев
 
Регистрация: 29.05.2006
Сообщений: 5,497
По умолчанию

Петр Купершмит
(Доктор Фелл)

Детектив.

История жанра
“Запертые комнаты” и другие невозможные преступления



Я попытаюсь рассказать, как зарождался сей удивительный жанр, с чего все начиналось, кто первым дерзнул поставить своего героя перед неразрешимой задачей. Мы с вами пройдем длинный путь: с ноября 1838 года, когда вышел рассказ Джозефа Ле Фаню “Эпизод из тайной истории ирландской графини”, до наших дней. Я расскажу об авторах, работавших в этом жанре, о трюках, которые они использовали (не раскрывая секрета произведения). Есть среди них мэтры детективного жанра, хорошо известные русскоязычному читателю (А.Кристи, Э.Квин, Э.Уоллес, Э.По, А.Конан-Дойль), а есть авторы, знакомые только “узкому кругу” (Э.Макклой, Э.Хоч). Я расскажу и о писателях, чьи вещи не переводились на русский язык (полузабытый К.Роусон и его великий Марлини, наш современник француз Поль Альтер), и о многих, многих других. Отдельная страница, будет, конечно же, посвящена лидеру, “маэстро запертой комнаты” - ДЖОНУ ДИКСОНУ КАРРУ.
И, наконец, самое главное: у этой истории есть начало, но нет конца. Так как все новые и новые авторы вносят свой вклад в этот удивительный жанр - ДЕТЕКТИВ НА ГРАНИ ВОЗМОЖНОГО.


Викторианцы (1838 - 1889)
Викторианцы (1890 - 1901)
Второй период (1902 - 1929)
Джон Диксон Карр - “Маэстро невозможного преступления”
Другие авторы “золотого века”
Дополнительные авторы золотого века
От золотого века к современникам (1943 - 1968)
Современные авторы

RAR архив 287 кв
Вложения
Тип файла: rar post-3-12074316040.rar (287.1 Кб, 40 просмотров)
__________________
Более всего оживляет беседы не ум, а взаимное доверие.
Ф. Ларошфуко

Чтобы сделать великий фильм, необходимы три вещи — сценарий, сценарий и еще раз сценарий.
А. Хичкок
Вячеслав Киреев вне форума   Ответить с цитированием
Старый 06.04.2008, 01:44   #6
Вячеслав Киреев
Супер-модератор
 
Аватар для Вячеслав Киреев
 
Регистрация: 29.05.2006
Сообщений: 5,497
По умолчанию

Вольский Н.Н.

Загадочная логика

Детектив как модель диалектического мышления



Если ты ещё не дошёл до той степени, когда тебе представляются две истины противоречащими одна другой, ты ещё не начинал мыслить.
Лев Толстой





Введение
1. Детектив. Определение жанра и некоторые особенности его поэтики
2. Логика. Логическое мышление как главный герой детектива
3. Диалектика. Загадка как диалектическое противоречие
4. Заключительное определение детектива
5. Лестрейд, доктор Уотсон и Шерлок Холмс как олицетворение трёх уровней познания (догматизм, скептицизм, диалектика)
6. Диалектика “открытия” и диалектика “изобретения”: два типа детективного сюжета
7. Диалектика “явления” и “сущности” в детективе
8. Категории “бытия” и “небытия” в детективе
9. Диалектическая теория истины. Истина как плодотворность
10. Ценность диалектики как метода
Послесловие



Введение

В этой предлагаемой вашему вниманию небольшой книжке автором сделана попытка проанализировать детектив, как особый жанр художественной литературы, с несколько неожиданной, на первый взгляд, точки зрения. А именно, выяснить роль диалектической логики в построении детективного сюжета.

С одной стороны, в этой книге я пытаюсь показать, в чём состоит специфика детектива, как литературного жанра, и в какой-то мере “реабилитировать” этот вид литературы, часто третируемый как примитивное, низкопробное чтиво, предназначенное для туповатой и непросвещённой публики. На мой взгляд, такое мнение связано с непониманием особенностей поэтики детектива и основывается на оценке детективных произведений с точки зрения эстетических критериев, выработанных для других жанров и совершенно неприменимых в отношении детективов.

Эти негативные оценки детективов (не конкретного детективного романа, а жанра в целом), высказываемые от имени “высокой” литературы, не принимают во внимание того, что любящий детективы читатель ждёт от них удовлетворения особой интеллектуальной потребности, которую не могут удовлетворить произведения других жанров и которая служит основой для эстетической оценки произведения как “хорошего (или плохого) детектива”. Как говорит по этому поводу Честертон, если читатель хочет иметь зонтик, то он скорее смирится с плохим зонтиком, чем с хорошим телескопом, сколько ему не доказывай, что в зонтик не разглядишь луну и звезды.

Чтобы понять, почему книги, стилистически неинтересные, написанные стёртым, не блещущим оригинальностью языком, не позволяющим отличить одного автора от другого, населённые стандартными, переходящими из книги в книгу неразвивающимися персонажами, и вообще по этим меркам находящиеся практически за пределами “настоящей литературы”, могут нравиться таким людям, как Честертон, и другим обладающим хорошим литературным вкусом читателям, необходимо выяснить, в чём же состоят реальные литературные достоинства детектива, позволяющие читателю не обращать внимания на вышеперечисленные изъяны, которые в плоскости детектива перестают быть эстетически значимыми и даже могут быть необходимыми для построения хорошего детективного сюжета.

Я предполагаю, что детектив даёт читателю редкую возможность воспользоваться своими способностями к диалектическому мышлению, применить на практике (пусть и в искусственных условиях интеллектуальной забавы) ту часть своего духовного потенциала, которую Гегель называет “спекулятивным разумом” и которая, будучи присущей каждому разумному человеку, почти не находит применения в нашей обыденной жизни. Именно с этой точки зрения вполне просвещённые читатели могут дать высокую эстетическую оценку произведениям детективного жанра, а испытываемое читателем специфическое интеллектуальное удовольствие, возникающее у него при демонстрации диалектического снятия противоречия, на котором строился детективный сюжет, объясняет широкую популярность этого жанра. Разумеется, вовсе необязательно быть специалистом по диалектической логике, чтобы получать удовольствие от чтения детективов, и никто не ссылается на Гегеля или Маркса, оценивая книжку Агаты Кристи как “хороший детектив”: оценка происходит на интуитивном уровне. Но если такие оценки общезначимы и большинство любителей детективов сходятся в оценках конкретных произведений, следовательно, в основе этих оценок лежат некие объективные правила, дающие возможность качественного сравнения детективных произведений.

В этой книге я стараюсь доказать, что основным моментом, позволяющим расценить конкретное литературное произведение как “хороший (правильно построенный, интересный) детектив”, является наличие в нём диалектической мысли, логического процесса, который может быть выражен в категориях диалектики и который приводит к разрешению сюжетной загадки в виде диалектического снятия противоречия.

С другой стороны, цель данной книги состоит в том, чтобы изложить определённое понимание диалектики и принципов диалектического мышления. Я думаю, что у большинства любителей детективного жанра в нашей стране, знакомившихся с диалектическим методом по одному из учебников “диамата”, термин диалектика прочно ассоциировался со смутным представлением о какой-то каше из “законов”, “триад”, “скачков” и “ревизионистских уклонов”, которая не поддаётся рациональной расшифровке, но зато позволяет со спокойной совестью называть чёрное белым в тех случаях, когда это выгодно начальству.

Грубо говоря, это представление сводится к тому, что, когда факты на их стороне, люди пользуются обычной (формальной) логикой, а когда логические выводы из этих фактов противоречат интересам рассуждающего, он обращается за помощью к некой “диалектической” логике, которая якобы позволяет доказать прямо противоположное. (Говорю об этом с достаточной уверенностью, поскольку сам был когда-то такого же мнения о “марксистской диалектике”.) Утверждать в такой ситуации, что наслаждение, которое получают читатели от хорошего детектива, объясняется неосознанным переживанием ими процесса диалектического снятия противоречий, опасно тем, что может даже обидеть людей, считающих себя мыслящими логично, то есть в соответствии с истинной, а не какой-то выдуманной “диалектической” логикой.

Поэтому одним из мотивов написания этой книги было стремление автора показать на понятном для всех (независимо от профессии и уровня образования) и занимательном для многих материале, что диалектика отнюдь не отменяет знакомую нам всем логику и не ставит её выводы под сомнение, а напротив представляет собой разумный способ мышления, позволяющий оставаться верным логике даже в тех случаях, когда логика, казалось бы, заводит в безвыходный тупик. В этом смысле можно считать, что книга рассказывает не столько о детективе, сколько о диалектическом мышлении, а разбираемый литературный жанр служит только фактическим материалом, который автор использует для изложения своего понимания диалектики.

Я надеюсь, что эта книжка будет интересна как любителям философии (которые после ее прочтения, может быть, станут снисходительнее относиться к детективам), так и читателям детективов (которые смогут узнать, что их приверженность к этому легкому жанру в чём-то сродни любви к мудрости).

В качестве непосредственного литературного материала в книге главным образом анализируются рассказы Конан Дойла о Шерлоке Холмсе. Выбор этих рассказов, как образцовых детективных произведений, объясняется двумя причинами: во-первых, они представляют собой самый популярный пример детективного жанра - редко встречаются люди, которые не читали хотя бы нескольких рассказов о знаменитом сыщике; а во-вторых – и это главное – лучшие рассказы о Шерлоке Холмсе принадлежат к классике детективной литературы, здесь детектив (как жанр) выступает в его полностью сформированном и чистом виде, без тех признаков усложнения, эволюции и размывания жанровых границ, которые нередко встречаются в произведениях более поздних авторов.


RAR архив 146 кв
Вложения
Тип файла: rar post-3-12074318990.rar (146.8 Кб, 24 просмотров)
__________________
Более всего оживляет беседы не ум, а взаимное доверие.
Ф. Ларошфуко

Чтобы сделать великий фильм, необходимы три вещи — сценарий, сценарий и еще раз сценарий.
А. Хичкок
Вячеслав Киреев вне форума   Ответить с цитированием
Старый 22.04.2008, 22:21   #7
Вячеслав Киреев
Супер-модератор
 
Аватар для Вячеслав Киреев
 
Регистрация: 29.05.2006
Сообщений: 5,497
По умолчанию

СУДЕБНАЯ МЕДИЦИНА

Учебное пособие
Волков Виталий Николаевич,
Датий Алексей Васильевич



Содержание

Введение 3
Раздел I. Понятие о судебной медицине 4
Глава 1. Предмет, методы и объекты судебной медицины 4
Глава 2. История отечественной судебно-медицинской службы 6
Раздел II. Процессуальные и организационные основы судебно-медицинской экспертизы в России 9
Глава 3. Процессуальные основы судебно-медицинской экспертизы 9
Глава 4. Виды судебно-медицинской экспертизы 14
Глава 5. Организация судебно-медицинской экспертизы в России 17
Раздел III. Расстройство здоровья и смерть от действия механических факторов 19
Глава 6. Общие данные о травме и травматизме 19
Глава 7. Повреждения от тупых предметов 30
Глава 8. Повреждения острыми орудиями и оружием 38
Глава 9. Транспортная травма 45
Глава 10. Автодорожная травма 47
Глава 11. Железнодорожная травма 54
Глава 12. Авиационная травма 58
Глава 13. Водно-транспортная травма 60
Глава 14. Огнестрельные повреждения 61
Глава 15. Способность к самостоятельным действиям при смертельных повреждениях 78
Глава 16. Причины смерти при механических повреждениях 82
Раздел IV. Расстройство здоровья и смерть от острого кислородного голодания 84
Глава 17. Кислородное голодание 84
Глава 18. Механическая асфиксия 87
Глава 19. Смерть от утопления 101
Глава 20. Иные виды кислородного голодания 104
Раздел V. Расстройство здоровья и смерть от действия физических факторов 105
Глава 21. Расстройство здоровья и смерть от действия высоких и низких температур 105
Глава 22. Расстройство здоровья и смерть от действия электричества 110
Глава 23. Расстройство здоровья и смерть от действия лучистой энергии 113
Глава 24. Расстройство здоровья и смерть от изменения атмосферного давления 116
Раздел VI. Расстройство здоровья и смерть от действия ядовитых веществ 118
Глава 25. Действие ядовитых веществ и распознавание отравлений 118
Глава 26. Судебно-медицинская диагностика отдельных ядов 127
Глава 27. Пищевые отравления 136
Раздел VII. Судебно-медицинская экспертиза живых лиц 144
Глава 28. Основания, порядок назначения и проведения судебно-медицинской экспертизы живых лиц 144
Глава 29. Экспертиза степени тяжести причинения вреда здоровью 154
Глава 30. Причинение тяжкого вреда здоровью 172
Глава 31. Причинение средней тяжести вреда здоровью 182
Глава 32. Причинение легкого вреда здоровью 184
Глава 33. Побои, мучения, истязания 186
Глава 34. Экспертиза утраты трудоспособности 188
Глава 35. Экспертиза определения состояния здоровья 192
Глава 36. Экспертиза рубцов кожи 194
Глава 37. Экспертиза установления возраста 197
Глава 38. Экспертиза искусственных и притворных болезней 201
Глава 39. Экспертиза установления пола и половых состояний 205
Глава 40. Экспертиза в делах о расследовании половых преступлений 211
Глава 41. Экспертиза заражения венерической болезнью и ВИЧ-инфекцией 223
Раздел VIII. Судебно - медицинская экспертиза трупа 227
Глава 42. Умирание и смерть 227
Глава 43. Трупные явления 231
Глава 44. Осмотр трупа на месте обнаружения 241
Глава 45. Судебно-медицинская экспертиза трупа 252
Глава 46. Идентификация личности неопознанных трупов 266
Раздел IX. Судебно - медицинская экспертиза вещественных доказательств 272
Глава 47. Объекты биологического происхождения как вещественные доказательства 272
Глава 48. Судебно-медицинское исследование крови 273
Глава 49. Судебно-медицинское исследование спермы 282
Глава 50. Судебно-медицинское исследование волос 284
Глава 51. Судебно-медицинское исследование других выделений 285
Раздел X. Судебно-медицинская экспертиза по материалам следственных и судебных дел 287
Глава 52. Экспертиза по материалам дела 287
Раздел XI. Судебно - медицинская экспертиза по делам о нарушении медицинским персоналом профессиональных обязанностей 291
Глава 53. Права, обязанности и ответственность медицинских работников 291
Глава 54. Врачебные ошибки и несчастные случаи в медицинской практике 296
Глава 55. Уголовные преступления медицинских работников 299
Заключение 308


Архив RAR 2 файла 808кв и 244кв
Вложения
Тип файла: rar post-3-12088884820.rar (244.0 Кб, 33 просмотров)
Тип файла: rar post-3-12088884821.rar (807.7 Кб, 33 просмотров)
__________________
Более всего оживляет беседы не ум, а взаимное доверие.
Ф. Ларошфуко

Чтобы сделать великий фильм, необходимы три вещи — сценарий, сценарий и еще раз сценарий.
А. Хичкок
Вячеслав Киреев вне форума   Ответить с цитированием
3 товарища(ей) поблагодарили:
АлександрКу (27.02.2019), ДеньКа (20.02.2010), Корнелиус (26.06.2010)
Старый 13.05.2008, 16:28   #8
Вячеслав Киреев
Супер-модератор
 
Аватар для Вячеслав Киреев
 
Регистрация: 29.05.2006
Сообщений: 5,497
По умолчанию

Двадцать правил детективщика

Источник: Форум сайта издательства "Эксмо"

1) Читатель должен иметь равные с сыщиком возможности для разгадки тайны преступления. Все ключи к разгадке должны быть ясно обозначены и описаны.

2) Читателя нельзя умышленно обманывать или вводить в заблуждение, кроме как в тех случаях, когда его вместе с сыщиком по всем правилам честной игры обманывает преступник.

3) В романе не должно быть любовной линии. Речь ведь идет о том, чтобы отдать преступника в руки правосудия, а не о том, чтобы соединить узами Гименея тоскующих влюбленных.

4) Ни сам сыщик, ни кто-либо из официальных расследователей не должен оказаться преступником. Это равносильно откровенному обману – все равно как если бы нам подсунули блестящую медяшку вместо золотой монеты. Мошенничество есть мошенничество.

5) Преступник должен быть обнаружен дедуктивным методом – с помощью логических умозаключений, а не благодаря случайности, совпадению или немотивированному признанию. Ведь, избирая этот последний путь, автор вполне сознательно направляет читателя по заведомо ложному следу, а когда тот возвращается с пустыми руками, преспокойно сообщает, что все это время разгадка лежала у него, автора, в кармане. Такой автор не лучше любителя примитивных розыгрышей.

6) В детективном романе должен быть детектив, а детектив только тогда детектив, когда он выслеживает и расследует. Его задача состоит в том, чтобы собрать улики, которые послужат ключом к разгадке, и в конечном счете укажут на того, кто совершил это низкое
преступление в первой главе. Детектив строит цепь своих рассуждений на основе анализа собранных улик, иначе он уподобляется нерадивому школьнику, который, не решив задачу, списывает ответ из конца задачника.

7) Без трупов в детективном романе просто не обойтись, и чем натуралистичней труп, тем лучше. Только убийство делает роман достаточно интересным. Кто бы стал с волнением читать три сотни страниц, если бы речь шла о преступлении менее серьезном! В конце
концов, читатель должен быть вознагражден за беспокойство и потраченную энергию.

8) Тайна преступления должна быть раскрыта сугубо материалистическим путем. Совершенно недопустимы такие способы установления истины, как ворожба, спиритические сеансы, чтение чужих мыслей, гадание, и т.д., и т.п. У читателя есть какой-то шанс не уступить в сообразительности детективу, рассуждающему рационалистически, но, если он вынужден состязаться с духами потустороннего мира, он обречен на поражение ab initio

9) Должен быть только один детектив, то бишь только один главный герой дедукции, лишь один deus ex machina. Мобилизовать для разгадки преступления умы троих, четверых или даже целого отряда сыщиков – значит не только рассеять читательское внимание и порвать прямую логическую нить, но и несправедливо поставить читателя в невыгодное положение. При наличии более чем одного детектива читатель не знает, с которым из них он состязается по части дедуктивных умозаключений. Это все равно что заставить читателя бежать наперегонки с эстафетной командой.

10) Преступником должен оказаться персонаж, игравший в романе более-менее заметную роль, то есть такой персонаж, который знаком и интересен читателю.

11) Автор не должен делать убийцей слугу. Это слишком легкое решение, избрать его – значит, уклониться от трудностей. Преступник должен быть человеком с определенным достоинством – таким, который обычно не навлекает на себя подозрений.

12) Сколько бы ни совершилось в романе убийств, преступник должен быть только один. Конечно, преступник может иметь помощника или соучастника, но все бремя вины должно лежать на плечах одного человека. Надо предоставить читателю возможность сосредоточить весь пыл своего негодования на одной-единственной черной натуре.

13) В истинно детективном романе неуместны тайные бандитские общества, всякие там каморры и мафии. Ведь захватывающее и по-настоящему красивое убийство будет непоправимо испорчено, если окажется, что вина ложится на целую преступную компанию. Разумеется, убийце в детективном романе следует дать надежду на спасение, но позволить ему прибегнуть к помощи тайного сообщества – это уже слишком. Ни один первоклассный, уважающий себя убийца не нуждается в подобном преимуществе.

14) Способ убийства и средства раскрытия преступления должны отвечать критериям рациональности и научности. Иначе говоря, в детективный роман нельзя вводить псевдонаучные, гипотетические и чисто фантастические приспособления. Как только автор воспаряет, на манер Жюля Верна, в фантастические выси, он оказывается за пределами детективного жанра и резвится на неизведанных просторах жанра приключенческого.

15) В любой момент разгадка должна быть очевидной – при условии, что читателю хватит проницательности разгадать ее. Под этим подразумевается следующее: если читатель, добравшись до объяснения того, как было совершено преступление, перечитает книгу, он увидит, что разгадка, так сказать, лежала на поверхности, то есть все улики в действительности указывали на виновника, и, будь он, читатель, так же сообразителен, как детектив, он сумел бы раскрыть тайну самостоятельно, задолго до последней главы. Нечего и говорить, что читатель сообразительный частенько именно так и раскрывает ее.

16) В детективном романе неуместны длинные описания, литературные отступления и побочные темы, изощренно тонкий анализ характеров и воссоздание «атмосферы». Все эти вещи несущественны для повествования о преступлении и логическом его раскрытии. Они лишь задерживают действие и привносят элементы, не имеющие никакого отношения к главной цели, которая состоит в том, чтобы изложить задачу, проанализировать ее и довести до успешного решения. Разумеется, в роман следует ввести достаточно описаний и четко очерченных характеров, чтобы придать ему достоверность.

17) Вина за совершение преступления не должна взваливаться на преступника-профессионала. Преступления, совершаемые взломщиками или бандитами, расследуются управлением полиции, а не писателем-детективщиком и блестящими сыщиками-любителями. По-настоящему захватывающее преступление – это преступление, совершенное столпом церкви или старой девой, известной благотворительницей.

18) Преступление в детективном романе не должно оказаться на поверку самоубийством или несчастным случаем. Завершить одиссею выслеживания подобным спадом напряжения – значит, одурачить доверчивого и доброго читателя.

19) Все преступления в детективных романах должны совершаться по личным мотивам. Международные заговоры и военная политика являются достоянием совершенно другого литературного жанра – например, романа шпионского или остросюжетного. Детективный же роман должен оставаться в уютных, «домашних» рамках. Он должен отражать повседневные переживания читателя и в известном смысле давать выход его собственным подавленным желаниям и эмоциям.

20) И, наконец, последний пункт: перечень некоторых приемов, которыми теперь не воспользуется ни один уважающий себя автор детективных романов. Они использовались слишком часто и хорошо известны всем истинным любителям литературных преступлений. Прибегнуть к ним – значит, расписаться в своей писательской несостоятельности и в отсутствии оригинальности.

а) Опознание преступника по окурку, оставленному на месте преступления.
б) Устройство мнимого спиритического сеанса с целью напугать преступника и заставить выдать себя.
в) Подделка отпечатков пальцев.
г) Мнимое алиби, обеспеченное при помощи манекена.
д) Собака, которая не лает и позволяет сделать в силу этого вывод, что вторгшийся человек не был незнакомцем.
е) Возложение под занавес вины за преступление на брата-близнеца или другого родственника, как две капли воды похожего на подозреваемого, но ни в чем не повинного человека.
ж) Шприц для подкожных инъекций и наркотик, подмешанный в вино.
з) Совершение убийства в запертой комнате уже после того, как туда вломились полицейские.
и) Установление вины с помощью психологического теста на называние слов по свободной ассоциации.
к) Тайна кода или зашифрованного письма, в конце концов разгаданная сыщиком.
__________________
Более всего оживляет беседы не ум, а взаимное доверие.
Ф. Ларошфуко

Чтобы сделать великий фильм, необходимы три вещи — сценарий, сценарий и еще раз сценарий.
А. Хичкок
Вячеслав Киреев вне форума   Ответить с цитированием
Старый 13.05.2008, 16:41   #9
Вячеслав Киреев
Супер-модератор
 
Аватар для Вячеслав Киреев
 
Регистрация: 29.05.2006
Сообщений: 5,497
По умолчанию

"Упадок и разрушение детектива"

Уильям Сомерсет Моэм



Л. Беспалова, перевод, 1989.


I

Когда после дня тяжких трудов у вас выдается свободный вечер и вы обшариваете глазами книжные полки в поисках, что бы такое прочесть, — какую книгу вы выберете: “Войну и мир”, “Воспитание чувств”, “Миддлмарч” или “По направлению к Свану”. Если так, я восхищаюсь вами. Если же, стремясь не отстать от современной литературы, вы принимаетесь за присланный издателем душераздирающий роман о жизни перемещенных лиц в Центральной Европе или за роман, рисующий неприглядную картину жизни белой гольтепы в Луизиане, который купили, соблазнясь рецензией, я горячо одобряю вас. Но я ничуть на вас не похож. Во-первых, я перечел все великие романы три-четыре раза и не могу открыть в них ничего для себя нового; во-вторых, когда я вижу четыреста пятьдесят страниц убористого шрифта, которые, если верить аннотации на обложке, обнажат передо мной тайну женского сердца или измучат описанием ужасной жизни обитателей трущоб в Глазго (и заставят продираться сквозь их сильнейший шотландский акцент), я прихожу в уныние и снимаю с полки детектив.

В начале последней войны я оказался заточен в Бандоле, приморском курорте на Ривьере, причем, надо сказать, по вине отнюдь не полиции, а обстоятельств. Жильем мне тогда служила парусная яхта. В мирное время она стояла на якоре в Вильфранше, но морские власти велели нам убираться, и мы направились в Марсель. В дороге нас настиг шторм, и мы нашли пристанище в Бандоле, где имелось что-то вроде гавани. Частные лица были лишены свободы передвижения, и мы не могли поехать не то что в Тулон, но и за десять километров без специального пропуска, а его выдавали лишь после несносной волокиты, требовавшей заполнения всевозможных формуляров и представления кучи фотографий. И я поневоле сидел на месте.

Курортная публика, наводнявшая Бандоль летом, толпами покидала городок, и он приобрел потерянный, жалкий вид. Игорный дом, большинство гостиниц и магазинов закрылись. И тем не менее я отлично проводил время. Каждое утро в писчебумажном магазине можно было купить “Пети Марсейе” и “Пети Вар”, выпить свое cafe au lait [*Кофе с молоком (фр.)], ходить за покупками. Я узнал, где можно приобрести лучшее масло, кто лучше всего печет хлеб. Я пускал в ход все свое обаяние, чтобы заставить старую крестьянку продать мне полдюжины свежих яиц. С сокрушением я обнаружил, что из уймы, горы шпината после варки остается лишь жалкая кучка. Я лишний раз ужасался своему непониманию человеческой натуры, когда ларечник на рынке продавал мне переспелую дыню или твердый как камень камамбер (при этом трепещущим от искренности голосом заверяя меня, что сыр “a point” [*В самый раз (фр.)]), — ведь именно из-за его честного лица я сделался его постоянным покупателем. И всегда питала надежда, что в десять придут английские газеты, пусть недельной давности — все равно я жадно проглатывал их. В двенадцать по радио передавали последние известия из Марселя. Потом можно было пообедать, соснуть. Днем для моциона я гулял взад-вперед по набережной или смотрел, как мальчишки и старики (других мужчин в городе не осталось) бесконечно гоняли в boule [*Здесь: шары (фр.)]. В пять приходила “Солей” из Марселя, и я еще раз читал все те новости, которые вычитал поутру в “Пети Марсейе” и “Пети Вар”. Потом я не знал, чем себя занять вплоть до половины восьмого, когда по радио снова передавали новости. После наступления темноты нельзя было и носа высунуть на улицу, и если хоть лучик света проникал наружу, пэвэошники, циркулировавшие по набережной, поднимали страшный крик, и приходилось немедля заделывать щелки. И тут уж ничего не оставалось, кроме как читать детективы.

Располагая таким неограниченным досугом, я должен был бы заняться самоусовершенствованием и приняться за чтение какого-нибудь памятника английской литературы. Я так и не прочел целиком “Упадок и разрушение Римской империи”, лишь наугад выхваченные там и сям главы, а я давно дал себе обещание когда-нибудь непременно прочесть этот труд, начиная с первой страницы первого тома и кончая последней страницей последнего. И вот он — посланный небом случай! Однако жизнь на парусной яхте водоизмещением в сорок пять тонн, при всей ее комфортабельности, довольно беспокойная. Дверь в дверь с моей каютой помещался камбуз, где матросы по вечерам стряпали себе ужин, гремя кастрюлями и сковородками, и во всеуслышание обсуждали свои интимные дела. Кто-нибудь из них врывался ко мне то за банкой супа, то за коробкой сардин, а то вспоминал, что пора завести мотор, иначе погаснет свет. Затем по трапу скатывался юнга — сообщить, что он поймал рыбу, и предложить мне отведать ее на ужин. Потом он же врывался накрыть стол. Шкипер с соседней яхты окликал матроса, и тот, громыхая башмаками, проносился над моей головой узнать, в чем дело. Между ними завязывалась оживленная беседа, которую я волей-неволей слушал, потому что оба орали во всю глотку. Читать внимательно — дело нелегкое. Гениальный труд Гиббона не заслужил, чтобы его читали в таких условиях, а я, должен признаться, не мог настолько воспарить духом, чтобы в такое время увлечься Гиббоном. Откровенно говоря, я не сумел бы назвать книгу, которую мне меньше хотелось бы читать, чем “Упадок и разрушение Римской империи”, — и оно к лучшему, потому что я не захватил ее с собой. Зато я захватил пачку детективов, которые я всегда мог обменять у владельцев яхт, качающихся на якорях борт о борт с нами, на другие или же приобрести сколько душе угодно в писчебумажном магазине, куда я ходил за газетами: там в них не было недостатка. За месяц, проведенный в Бандоле, я проглатывал по два детектива в день.

Конечно, мне и до этого доводилось читать подобного рода литературу, но никогда в таком количестве. В первую мировую войну мне случилось долго пролежать в туберкулезном санатории на севере Шотландии, и там я открыл для себя, что за наслаждение валяться в постели, какую при этом чувствуешь упоительную свободу от жизненных тягот и как она способствует полезным размышлениям и бесцельным мечтаниям. И с тех пор, едва мне удается уговорить мою совесть, я ложусь в постель. Насморк — удручающая болезнь, она решительно ни в ком не вызывает сочувствия. При встрече знакомые поглядывают на вас с тревогой вовсе не потому, что опасаются, не перейдет ли ваш насморк в воспаление легких и не приведет ли оно к смертельному исходу, отнюдь нет, а из боязни заразиться. В их взглядах читается плохо скрытая неприязнь: как вы смеете подвергать их такой опасности. Вот отчего я, стоит мне простыть, незамедлительно ложусь в постель. Аспирин, грелка, ромовый пунш на ночь, полдюжины детективных романов, и я во всеоружии — готов помужествовать с болезнью, не требующей особого мужества.

Я прочел не одну сотню детективных романов, как хороших, так и плохих, и должен сказать, что бросал на полдороге лишь отъявленно плохие, но я всего-навсего дилетант и на большее не претендую. И хотя я рискнул представить на суд читателя пришедшие мне на ум соображения о литературе детективного жанра, мне ясна вся их уязвимость.

Прежде всего я хотел бы провести грань между бульварным и детективным романом. Бульварные романы я читаю исключительно по оплошности, предположив, по заглавию ли, по обложке ли, что в книге рассказывается о преступлении. Бульварные романы — это незаконнорожденные отпрыски книг для юношества, опусов Хенти и Баллантайна, которыми мы забавлялись в отрочестве: по моим предположениям, популярность их можно объяснить лишь тем, что многие читатели по своему умственному развитию так и остаются на детском уровне. Меня бесконечно раздражает бравый герой, поминутно рискующий жизнью, и бесстрашная героиня, которая после длинной цепи невероятных приключений сочетается с ним браком на последней странице. Мне возмутительно присутствие духа первых и гнусна игривость вторых. Иногда от нечего делать я размышляю об их создателях. Почему они пишут — оттого ли, что на них снизошло наитие и ими движет непреодолимая потребность высказаться, которая терзала Флобера, когда он писал “Госпожу Бовари”? Я отказываюсь верить, что они садятся за стол и, подперев щеку, пишут роман, сознательно задавшись целью заработать большие деньги. Если бы дело обстояло так, я бы ничуть их не осуждал: куда приятнее зарабатывать деньги этим способом, чем продавать спички на улицах, где ужасно неуютно в непогоду, а то и быть служителем в общественной уборной, где возможности наблюдения над человеческой натурой сугубо сужены. Мне приятно думать, что они искренне любят человечество и принимают близко к сердцу интересы той массы читателей, которая появилась благодаря обязательному образованию, и надеются своими рассказами о пожарах, кораблекрушениях, авариях на железных дорогах, вынужденных посадках в Сахаре, пещерах контрабандистов, притонах курильщиков опиума, зловещих китайцах привлечь своих читателей к романам Джейн Остен.

Но не ими, а рассказами о преступлениях, и прежде всего об убийствах, я собираюсь заняться. Кражи и мошенничества тоже преступления и могут вызвать к жизни недурное сочинение детективного жанра, но во мне они не возбуждают особого интереса. С точки зрения абсолюта, а именно с такой точки зрения и следует рассматривать произведения этого жанра, решительно не важно, стоит ли украденная нитка жемчуга двадцать тысяч фунтов, или она куплена за пару шиллингов у Вулворта; впрочем, и мошенничество — похищен в его результате миллион или всего-навсего три фунта семь шиллингов шесть пенсов — дело достаточно гнусное. Автор криминальных романов не может повторить вслед за нудным старым римлянином “ничто человеческое мне не чуждо”, потому что ему-то как раз все человеческое чуждо, кроме одного — убийства. Конечно, это самое человеческое из всех преступлений, потому что, на мой взгляд, каждого из нас когда-либо посещала мысль об убийстве и удерживал от него либо страх наказания, либо боязнь (скорее всего напрасная) угрызений совести. Но убийца пошел на риск там, где мы, одолеваемые сомнениями, остановились, к тому же маячащая перед ним угроза виселицы придает его поступку мрачное величие.

На мой взгляд, автору следует очень расчетливо пускать в ход убийства. Одно — превосходно, два — сносно, в особенности если второе является прямым следствием первого, но автор совершает непростительную ошибку, вводя второе убийство в надежде оживить расследование. Если же в романе больше двух убийств — это резня, и по мере того как одна насильственная смерть следует за другой, вы уже не содрогаетесь, а смеетесь. Беда американцев в том, что они не могут удовлетвориться не то что одним убийством, а даже двумя: они стреляют, закалывают, отравляют, оглоушивают en masse [*Во множестве (фр.)]; словом, норовят устроить на страницах своих романов резню, и у читателя остается неприятное ощущение, что автор валяет дурака. И напрасно, потому что Америка при пестром составе ее населения, при всевозможных противоборствующих течениях в ее жизни, при энергии, беспощадности и предприимчивости ее национального характера представляет куда более яркое и увлекательное поле наблюдения для романиста, чем наша степенная, скучная и, в целом, законопослушная страна.



II



Теория детектива дедуктивного типа донельзя проста. Происходит убийство, начинается расследование, подозрение падает на нескольких человек, преступник обнаружен и понесет заслуженную кару. Такова классическая формула, в ней есть все слагаемые хорошего рассказа: начало, середина и конец. Основание ей положил Эдгар Аллан По в “Убийстве на улице Морг”, и долгие годы ее неукоснительно придерживались. Долгое время идеальным образцом романов такого типа считалось “Последнее дело Трента”. Роман этот написан несколько более пространно, чем пишут теперь, зато легко и непринужденно, хорошим английским языком. Характеры в нем умело очерчены и достоверны. Юмор ненавязчив. Мистеру Бентли не повезло в одном: отпечатки пальцев (о них ко времени написания романа было мало что известно) стали неотъемлемой частью полицейского расследования. Кто только не использовал их с тех пор, и подробное описание этой процедуры, которое дает мистер Бентли, уже никому не интересно. Читателей детективов теперь уже не проведешь, и, когда в романе появляется симпатичный старый добряк, которому решительно ни к чему совершать убийство, они сразу смекают, что убийца он, а не кто иной. В “Последнем деле Трента” чуть не с первой страницы догадываешься, что Мандерсона убил мистер Капплз. И тем не менее не можешь оторваться от книги, потому что жаждешь узнать, что же подвигло его на убийство. Каноны детектива требуют, чтобы преступника изобличил расследователь, но мистер Бентли намеренно их нарушает. Тайна эта так и осталась бы нераскрытой, если бы сам мистер Капплз любезно не просветил нас. Нельзя не признать, что лишь неимоверная случайность побудила мистера Капплза спрятаться в таком месте и при таких обстоятельствах, что он просто вынужден был застрелить Мандерсона в порядке самозащиты. Обстоятельства эти тоже малодостоверны. Требовать, чтобы мы поверили, будто прожженный делец замыслит самоубийство с целью отправить на виселицу собственного секретаря, — это уже чересчур, и нет смысла приводить в пример нашумевший Кемпденский процесс, когда некий Джон Перри обвинил свою мать, брата и сестру в убийстве человека, который впоследствии оказался цел и невредим, в надежде отправить их на виселицу, несмотря на то, что ему самому пришлось бы разделить их участь, как оно и случилось. И пусть подобный случай был в жизни, это вовсе не означает, что его можно использовать в литературе. Жизнь полна невероятных событий, литература их не терпит.

Для меня же главная загадка “Последнего дела Трента”— и она так и осталась неразгаданной, — почему у обладателя баснословного состояния и дома в деревне, по меньшей мере в четырнадцать комнат, со штатом прислуги в шесть человек, такой крошечный садик, что его может содержать в порядке работник, приходящий из соседней деревни всего два раза в неделю.

Хотя, как я уже говорил, теория детектива донельзя проста, поразительно, сколько ловушек подстерегает автора. Его задача до самого конца книги не дать вам догадаться, кто убийца, и он вправе измышлять любые ухищрения, лишь бы достичь своей цели. Но он должен вести с вами честную игру. Убийце в романе должна принадлежать заметная роль; приписать убийство персонажу совершенно бесцветному или играющему настолько незначительную роль, что он и вовсе не привлечет внимание читателя, — негоже. Если же убийца получится слишком выпуклым, есть опасность, что он возбудит в вас интерес, а там, глядишь, и сочувствие, и вы будете недовольны, когда его арестуют и казнят. Сочувствие — штука прихотливая. Нередко оно обращается на того или иного персонажа, вопреки намерениям автора. (Я уверен, что Джейн Остен намеревалась изобразить Генри и Мэри Крофордов дрянными людишками, которые должны были вызвать презрение читателя своим легкомыслием и бессердечием, но они получились у нее такими забавными и обаятельными, что любовь отдаешь им, а отнюдь не пай-девочке Фанни Прайс и индюку Эдмунду Бертраму.) Нашему сочувствию присуща еще одна любопытная тонкость, о которой, мне кажется, не все подозревают. Читатель отдает свое сочувствие тем персонажам, с которыми его знакомят в начале книги, и это относится отнюдь не только к криминальным, но и ко всем прочим романам: у читателя остается ощущение, что его надули, если впоследствии его внимание будут занимать персонажи, не встретившиеся ему на первых страницах. Авторам детективов, мне кажется, стоило бы запомнить это и взять себе за правило никогда не выводить убийцу первым.

К тому же, если убийца мерзок с самого начала, какими бы ложными маневрами ловкий автор ни отвлекал внимание читателя, подозрение падет на него и интерес к роману угаснет, не успев разгореться. Порой авторы пытаются выйти из этого затруднительного положения, изображая если не всех, то, по крайней мере, большинство персонажей мерзкими, — и тогда читателю есть из кого выбирать. Не самый удачный выход, как мне представляется. Во-первых, мы, в отличие от викторианцев, не верим в беспросветное злодейство. Мы знаем, что в людях соседствует хорошее и плохое, и если их изображать исключительно хорошими или исключительно плохими, читатель в них не поверит, а не поверив в них, он бросит роман на полдороге. Какая нам разница, что случилось с его марионетками? Значит, автор должен написать убийцу так, чтобы в нем, как и во всех людях, о чем нам прекрасно известно, было намешано хорошее и плохое, однако ему приходится подтасовывать карты, чтобы мы, когда преступник будет наконец изобличен, радовались настигшей его каре. Первый способ подтасовать карты — сделать преступление особо мерзким и жестоким. Мы можем усомниться, что подобное преступление мог совершить человек, обладающий и некоторыми привлекательными чертами, но это далеко не самое серьезное затруднение, подстерегающее автора. Никто (в произведениях детективного жанра) не испытывает жалости к жертве. Ее убивают, если не до начала, то в самом начале книги, об убитом известно так мало, что сам по себе он не вызывает интереса, и смерть его трогает не больше, чем смерть цыпленка, пусть даже его убьют самым что ни на есть зверским образом, его кончина оставляет вас равнодушным. Кроме того, если подозрения вызывают сразу несколько персонажей, в таком случае должно наличествовать, по меньшей мере, несколько причин для убийства. Убитый должен своими преступлениями ли, причудами ли, дурным нравом, жестокостью, скупостью и бог знает чем еще вызвать такую ненависть, что его смерть оставит вас равнодушным. У убийцы, безусловно, была веская причина прикончить его, а раз так, значит, туда ему и дорога; а если мы пришли к такому выводу, нам не очень-то понравится, когда убийцу повесят. Некоторые авторы избегают этого, заставляя изобличенного убийцу покончить с собой. Таким образом, правило “жизнь за жизнь” соблюдается и одновременно чувствительность читателя не оскорбляется отталкивающими подробностями сцен казни. Убийца должен быть плохим, но не настолько плохим, чтобы в него не верилось, у него должна быть насущная причина убить, и он должен быть достаточно гадок, чтобы когда его наконец изобличат и пошлют на виселицу, мы чувствовали, что так ему и надо.

Я хотел бы несколько задержаться на мотивах преступления. Как-то мне довелось посетить каторжную колонию во Французской Гвиане. Я уже рассказал об этом в другом своем сочинении, но я не льщу себя надеждой, что есть читатели, которые прочли все мной написанное, и так как этот рассказ здесь весьма кстати, я не стану извиняться.

Тогда преступников в зависимости от совершенных ими преступлений рассылали по трем колониям, и в Сен-Лоран-дю-Марони содержались исключительно убийцы. Они были приговорены не к смерти, а к длительному тюремному заключению, так как присяжные нашли смягчающие их вину обстоятельства. Я целый день расспрашивал заключенных о причинах, приведших их к преступлению. Они охотно разговаривали со мной. На первый взгляд казалось, что большинство убийц толкнула на преступление если не любовь, то ревность. Кто убил жену, кто любовника жены, кто любовницу. Но после недолгих расспросов выяснялось, что истинная подоплека преступлений чисто денежная. Один человек убил жену, потому что она тратила деньги на любовника, другой убил любовницу, потому что она мешала ему заключить выгодный брак, третий — потому что она вымогала у него деньги, угрожая открыть их связь жене. И даже в убийствах, совершенных не на любовной почве, побудительными мотивами служили деньги. Один убил с целью ограбления, другой убил брата в споре из-за наследства, третий, не поделив выручки, убил дружка, с которым вместе украл машину. Один бандит убил свою сожительницу за то, что она выдала его полиции, другой — парня из враждующей шайки в отместку за убийство в пьяной драке парня из своей шайки.

Я ни разу не сталкивался с преступлением, которое, не покривив душой, можно было бы счесть преступлением на почве страсти. Конечно, не исключено, что людей, повинных в такого рода преступлениях, снисходительные присяжные если не оправдывают, то дают им такой короткий срок, что их не ссылают в Гвиану. Страх — вот второй распространенный мотив. В Гвиане я видел юного пастушка — он изнасиловал в поле девочку, а когда она подняла крик, перепугавшись, задушил ее. Другой человек, дороживший своей службой, убил женщину, которая узнала, что он отсидел в тюрьме за мошенничество, из боязни, как бы она не открыла его тайну хозяину.

Вот и выходит, что деньги, страх и месть — самые достоверные мотивы, которые может взять на вооружение автор детективных романов. Убийство чудовищно по своей природе, и убийца идет на серьезный риск. Читатель вряд ли поверит, что убийца станет рисковать лишь потому, что его возлюбленная предпочла ему другого, или потому, что сослуживец обошел его по службе. Раз он так крупно рискует — и играть он станет лишь по крупной. Задача автора убедить вас, что ради таких крупных ставок убийца не остановится и перед серьезным риском.

Столь же, если не более важную роль, чем убийца, играет в детективе расследователь. Всякий ревностный читатель детективов может набросать список знаменитых расследователей, но самым известным из них безусловно является Шерлок Холмс. Несколько лет назад, готовя антологию рассказа, я перечел все сборники рассказов Конан Дойла. И нашел их на удивление убогими. Завязка умело вводит в курс дела, обстановка описана прекрасно, но истории он излагает малоубедительные, и, дочитав их до конца, испытываешь чувство неудовлетворенности. Много шума из ничего. Тем не менее я счел своим долгом включить для полноты картины в антологию рассказ Конан Дойла, но мне стоило больших трудов выбрать хотя бы один, который удовлетворил бы умного читателя. И все же Шерлок Холмс завоевал сердца читателей и сумел их удержать. Его имя не сходит с языка во всех без исключения странах цивилизованного мира. Его знают люди, слыхом не слыхавшие о сэре Уиллоуби Паттерне, мсье Бержере или мадам Вердюрен[ ]. Образ его, набросанный размашисто и эффектно, — это образ героя мелодрамы, наделенного запоминающимися характерными чертами, которые Конан Дойл вдалбливает в сознание читателей с тем же упорством, с каким мастера рекламы превозносят мыло, пиво или сигареты. И с не менее прибыльными результатами. Из пятидесяти рассказов вы узнаете о Шерлоке Холмсе не больше чем из одного, и все же постоянное повторение сказывается, и вот уже эта марионетка, щедро окруженная бутафорскими аксессуарами, живет своей жизнью в нашем воображении наравне с Вотреном и мистером Микобером. Никакие детективы не могут сравниться в популярности с детективами Конан Дойла, и следует признать, что он вполне ее заслужил уже одним тем, что изобрел Шерлока Холмса.

Расследователи бывают трех видов. Полицейский, частный сыщик и любитель. Любитель издавна пользуется популярностью, и авторы детективов ломают голову, как создать героя, который мог бы переходить из романа в роман. Полицейский чиновник обычно фигура условная, со слабо выраженным характером; как максимум он проницателен, дотошен и рассудителен, но гораздо чаще лишен сообразительности и туповат. В таком случае он как нельзя лучше оттеняет блистательного любителя. Любителя же, напротив, обычно наделяют набором запоминающихся черт, чтобы придать ему нечто человеческое. Замечая факты, ускользнувшие от инспектора Скотланд-Ярда, автор демонстрирует, насколько любитель умнее и компетентнее профессионала, и тем, естественно, льстит читателю: ведь к специалистам у нас искони относятся с подозрением. Столкновение чиновника и любителя придает повествованию необходимый драматизм, к тому же при всей нашей законопослушности нас тешит, когда власть остается в дураках. Чувство юмора — самая важная из всех черт, которыми автор стремится наделить любителя, и объясняется это вовсе не тем, что смех, как вы, очевидно, предполагаете, подрывает сопротивляемость читателя и в результате делает восприимчивым к заготовленным автором потрясениям, а куда более существенными причинами. Любитель должен во что бы то ни стало — остроумием ли, характерной ли нелепостью речи — вызывать смех: ведь если вы смеетесь, причем не важно, вместе с героем или над ним, вы неизбежно располагаетесь к нему, а он крайне нуждается в вашем расположении. Потому что в задачу автора входит всеми доступными ему способами скрыть от вас тот очевидный факт, что любитель — довольно-таки гнусный тип.

Любитель делает вид, что ратует исключительно за справедливость, ну а если этим не обмануть даже читателя детективов, утверждает, что им владеет охотничий азарт; на самом же деле ему до всего дело, он любит всюду совать нос и лишь поэтому взваливает на себя работу, которую порядочный человек оставляет на служителей закона, в чьи обязанности она входит. Только наделив любителя обаянием, приятной внешностью и милыми причудами, автор может сделать его приемлемым для читателя. Прежде всего любитель должен занятно говорить. Но, увы, мало кто из детективистов может похвастаться тонким чувством юмора. Чуть не все они предполагают, что шутка, повторенная сто раз, смешит ничуть не меньше. Неужели достаточно того, что герой говорит по-английски так, словно если не буквально, то неверно переводит с французского, чтобы рассмешить читателя. Неужели достаточно того, что он к месту и не к месту приводит затертые цитаты, зачастую перевирая их, или изъясняется с непомерной напыщенностью? Неужели достаточно того, что он говорит на йоркширском диалекте или с сильным ирландским выговором, чтобы читатель надрывал животы? Если бы дело обстояло так, юмору была бы грош цена в базарный день, и ни мистер П.-Г. Вудхауз, ни мистер С.-Дж. Перельман не заработали бы себе на хлеб. Я все жду не дождусь, когда появится детектив, где расследователь-любитель будет изображен мерзавцем, каковым он и является, и в конце концов получит по заслугам.

Мне представляется ошибкой сдабривать детективное повествование юмором, но я вполне могу понять, чем руководствовался тут автор, и, хотя и не без сокрушения, примириться с этим; любовную же линию я не приемлю категорически. Я готов допустить, что любовь движет миром, но отнюдь не миром детективных романов; этот мир она явно движет не туда. Мне решительно все равно, кому отдаст свое сердце героиня романа — корчащему из себя джентльмена расследователю, главному инспектору или безвинно пострадавшему герою. В детективе меня интересует детективное расследование. Действие должно идти по намеченному пути от убийства к расследованию, подозрению, разоблачению и наказанию; меня разбирает досада, когда шуры-муры юных девиц, пусть и самых прелестных, и юнцов, с самыми что ни на есть квадратными подбородками, отвлекают меня от основной темы. Не спорю, любовь — одна из пружин человеческих действий и, если она еще и сопряжена с ревностью, страхом или оскорбленным самолюбием, вполне может пригодиться писателю, но она не дает толком развернуться расследованию: ведь ее чарам в романе могут быть подвержены два, от силы три человека; ну а если на убийство подвигла любовь, это уже crime passionel [*Преступление в припадке страсти (фр.)], и убийца не вызывает в нас ужаса. Ввести же в повествование для распутывания тайны трогательный романчик — чудовищная безвкусица, которой нет оправданий. Звону свадебных колоколов нет места в детективе.

Другая, по-моему, наиболее распространенная ошибка этих авторов — слишком маловероятные способы убийства. Если вспомнить, сколько детективов появляется на свет, вполне понятно, что их авторам ничего не остается, как возбуждать аппетит пресыщенных читателей неимоверными убийствами. Помнится, я прочел детектив, где убийство, и не одно, совершалось при помощи ядовитых рыбок, которых запускали в плавательный бассейн. На мой взгляд, находки такого рода не к добру. Правдоподобие, как мы знаем, понятие относительное, и наша готовность принять тот или иной факт за истину служит единственной его проверкой. В детективах нам приходится многое принимать на веру: мы верим, что убийца норовит оставить на месте преступления окурок сигареты необычайной марки, перепачкать ботинки глиной, водящейся лишь в определенном месте, или захватить опочивальню высокородной дамы, оставив там в изобилии отпечатки пальцев. Все мы можем оказаться в горящем доме, погибнуть в огне, попасть под колеса машины недруга, нас могут столкнуть в пропасть, но мы ни за что не поверим, что нас может растерзать крокодил, хитроумно припрятанный в нашей дорчестерской гостиной, или что в результате козней некоего злодея на нас при посещении Лувра свалится и расплющит в лепешку статуя Венеры Милосской. По-моему, классические методы остаются непревзойденными: в нож, огнестрельное оружие, яд по-прежнему веришь, и в этом их преимущество. Все мы можем найти смерть от них или при случае пустить их в дело.

Лучшие из детективистов — те, которые сообщают факты и вытекающие из них выводы на удобочитаемом английском, не уснащая его никакими изысками. Красота слога в детективе ни к чему. Когда нам не терпится узнать, отчего у дворецкого синяк на подбородке, нам не нужны цветистые пассажи — они нас только отвлекают. Не нужны нам и описания природы, когда нас интересует, за какое время можно дойти от лодочного сарая над мельничным лотком до домика егеря по ту сторону рощицы. Не трогает нас и первоцвет на берегу реки. Мимоходом замечу, что мне скучно знакомиться с топографией местности или расположением дома по карте или плану. Не нужна нам и образованность. Одну из самых искусных и изобретательных писательниц-детективисток обрекло на неудачу не что иное, как стремление щегольнуть своей образованностью. Эта, как мне сообщили, в высшей степени ученая дама обладает обширными сведениями в тех областях, где большинство из нас сущие профаны, но было бы гораздо лучше, если бы она держала эти сведения при себе. Конечно же, писателям этих умных книг, которые равно читают люди и высокого, и среднего, и низкого уровня умственного развития, обидно, что им почти никогда не достаются почести. Разве их приглашают на обеды в Челси, Блумсбери или хотя бы в Мейфер? Разве на издательских литературных вечерах взбудораженные гости указывают на них пальцами? Нам известны имена лишь нескольких из них. Остальных покрывает мраком неизвестности безразличие.

Детективистов, естественно, должно уязвлять, что люди, жадно глотающие их книги, относятся к ним свысока, поэтому они не упускают случая продемонстрировать, что они и более утонченны, и более просвещенны, чем мы склонны думать. По-человечески это вполне понятно: им хочется доказать зазнайкам, что они не уступают в учености любому действительному члену Королевского литературного общества, а в поэтичности члену совета Общества писателей. И вот тут-то они и совершают ошибку. Им не помешало бы поучиться непреклонности у своих инспекторов. Это прекрасно, что они располагают обширными сведениями в самых разных областях, они им крайне необходимы, но позволю себе заметить, что хорошо одет тот, чьей одежды не замечаешь; авторам детективов не должно отвлекать читателя своей образованностью от настоящего дела, а именно: от выяснения, кто же совершил убийство.

Детективистам следует запастись терпением. Не исключено, что настанет время, когда историки литературы, рассуждая о произведениях, созданных на английском языке в первой половине XX века, лишь бегло остановятся на сочинениях серьезных писателей, а все внимание сосредоточат на обширной и разнообразной продукции детективистов. И тогда им в первую голову придется ответить, чем объясняется неслыханная популярность этого жанра. Они попадут впросак, если отнесут ее за счет искоренения неграмотности, породившего целую армию ревностных, но темных читателей, потому что детективные романы, в которых выясняется, кто убийца, читают и ученые мужи, и утонченные дамы — и от этого никуда не уйти. Я объясняю их популярность очень просто. Детективистам есть о чем рассказать, и они не затягивают свой рассказ. Они должны завоевать и удержать внимание читателя и поэтому должны вести рассказ в хорошем темпе, должны вызвать любопытство, возбудить подозрение, умелыми эпизодами подогревать читательский интерес. Они должны расположить читателя к тем героям, к которым нужно, и они справляются с этим с поразительной ловкостью, что не последнее из их достоинств. И наконец, они должны привести действие к убедительной развязке. Словом, они должны соблюсти правила, которых искони придерживались рассказчики с тех самых пор, как некий прыткий малый повел в шатрах Израилевых рассказ о судьбе Иосифа.

Сегодня же “серьезным” современным романистам почти, а то и вовсе нечего рассказать читателю; они позволили себя убедить, что в их искусстве рассказ не играет существенной роли. Тем самым они лишили себя мощного способа воздействия на нас, ибо любовь к рассказам заключена в человеческой природе и стара как мир; они сами виноваты в том, что их читателей переманили детективисты. И что еще хуже, подчас они несносно словоохотливы. Они почти никогда не понимают, что тему можно развивать лишь до определенного предела, и поэтому пишут четыреста страниц там, где вполне хватило бы и ста. И толкает их на это нынешняя мода на психологический анализ. По-моему, злоупотребление психоанализом так же пагубно сказалось на современной “серьезной” литературе, как злоупотребление всевозможными описаниями на романе девятнадцатого века. Мы уже поняли, что описаниям местности приличествует краткость и вводить их можно, лишь если они нужны для рассказа. То же самое относится и к психоанализу. Короче говоря, детективистов читают из-за их достоинств, невзирая на их подчас бросающиеся в глаза недостатки; “серьезных” же романистов читают сравнительно мало из-за их недостатков, невзирая на их подчас очевидные достоинства.



III



Доныне я писал о детективе в чистом виде, где речь идет о расследовании, — основы его были заложены По в “Убийстве на улице Морг”. За последние полвека подобные произведения писались тысячами, и к каким только уловкам не прибегали их авторы, чтобы придать им кажущуюся новизну. Я уже упоминал о необычных способах убийства. Мимо авторов не проходит ни одно научное или медицинское открытие, они мигом пускают его в ход. Они закалывают свои жертвы острыми сосульками, убивают их электрическим током, пропущенным через телефон, вводят им при уколе пузырьки воздуха в вены, заражают их кисточки для бритья бациллами сибирской язвы, умерщвляют их, вынудив лизнуть отравленную марку, расстреливают из пистолетов, упрятанных в кинокамерах, отправляют на тот свет незримыми смертоносными лучами. Эти необычные способы настолько неправдоподобны, что в них не веришь.

Порой авторам все же случается продемонстрировать поразительную ловкость. Одно из самых хитроумных их изобретений — так называемая тайна закрытой комнаты: труп человека, явно убитого, находят в запертой изнутри комнате, судя по всему, ни войти туда, ни выйти оттуда убийца не мог. По использовал этот прием в “Убийстве на улице Морг”. Поразительно, но ни один из критиков и по сей день не заметил, что решает эту загадку По явно неверно. Когда, напомню читателю, разбуженные дикими криками соседи ворвались в дом, где жили две женщины, мать и дочь, и нашли их убитыми, дочь обнаружили в комнате, запертой изнутри, заперты были на засов изнутри и окна. Мсье Дюпен доказал, что убивший женщин орангутанг влез в открытое окно, которое само собой захлопнулось, когда зверь убегал. Любой полицейский мог бы ему сообщить, что француженки, одна преклонных, другая средних лет, ни за что на свете не оставили бы окно открытым: ведь через него мог проникнуть вредоносный ночной воздух. Этот прием с изумительной ловкостью применяет Картер Диксон, но его успех вызвал к жизни столько подражателей, что потерял прелесть новизны.

В какой только обстановке не разворачивалось действие детективов — загородные вечеринки в Суссексе, Лонг-Айленде или Флориде, тихие деревушки, где не происходило ровным счетом ничего со времен битвы при Ватерлоо, замки на одном из Гебридских островов, отрезанном от суши штормом. Какие только улики не шли в ход — отпечатки пальцев, следы, окурки, духи, пудра. То же самое можно сказать и о несокрушимом алиби, которое расследователь неизменно сокрушает: вовремя не залаявший пес наталкивает на мысль, что убийца ему знаком (впервые, насколько мне помнится, эту находку использовал Конан Дойл), зашифрованное письмо, которое расследователь расшифровывает, похожие как две капли воды близнецы, потайные ходы. Читателю опостылели девицы, невесть зачем слоняющиеся по пустым коридорам, которых оглоушивает закутанная личность в маске, а также девицы, которые увязываются вслед за детективом, идущим на опасное дело, и тем сводят на нет его планы. Все это: обстановка, улики, загадки — заезжено до предела. Разумеется, и сами авторы в конце концов это поняли и теперь стремятся придать увлекательность историям, рассказанным раз по сто, не меньше, все более небывалыми выдумками. И напрасно. Любые способы убийства, любые тонкости расследовательского дела, любые уловки, имеющие целью сбить читателя со следа, любые сцены из жизни любой среды шли в ход бессчетное количество раз. Детектив в чистом виде изжил себя.

Ему на смену пришел новый любимец публики, “крутой” детектив. Его основоположником считается Дэшил Хеммет, но Эрл Стенли Гарднер утверждает, что первым написал детектив такого рода некий Джон Дейли. Во всяком случае, мода на них пошла с хемметовского “Мальтийского сокола”. “Крутой” детектив претендует на реализм. Герцогинь, министров, богатых промышленников убивают не так уж часто. Не так часто происходят убийства и в загородных усадьбах, на площадках для гольфа или на бегах. Не часто их совершают и старые девы в летах или дипломаты в отставке. Реймонд Чандлер — самый блестящий из ныне живущих авторов, работающих в этом жанре, в своем удивительно здравомыслящем и забавном эссе “Нехитрое искусство убивать” перечисляет составные этого жанра. “У писателя-реалиста, — утверждает он, — убийства происходят в мире, где гангстеры могут править народами и едва ли не правят городами, где гостиницы, многоэтажные дома и известные рестораны принадлежат людям, обогатившимся на публичных заведениях, где кинозвезда может быть наводчицей воровской шайки, а симпатичный сосед по площадке оказаться заправилой подпольной лотереи; в мире, где судья, у которого, несмотря на сухой закон, погреб набит спиртным, может посадить в тюрьму человека, у которого в кармане пол-литра, где мэр города посмотрит сквозь пальцы на убийство, если оно помогает нажиться, где ни один человек не может спокойно появиться вечером на улице, потому что мы много говорим о законе и порядке, но отнюдь не стараемся их соблюдать, в мире, где вы можете оказаться свидетелем грабежа среди бела дня, но не побежите в полицию сообщить приметы грабителя, а, наоборот, поспешите затеряться в толпе: ведь у грабителя могут быть дружки, которые достанут вас из-под земли, или полиции придутся не по вкусу ваши показания, и в любом случае крючкотвор защитник сможет поносить и порочить вас на глазах у публики, перед отборными олухами присяжными, а судья, представитель государства, если и будет их одергивать, то не слишком строго”.

Отлично изложено и вдобавок ясно, что при таком положении дел в обществе писателю-реалисту есть где черпать материалы для книг о преступлениях. Читатель охотно верит, что подобные случаи и впрямь имели место: стоит почитать газеты, и вы сами убедитесь, что они отнюдь не редкость.

“Дэшил Хеммет, — пишет Реймонд Чандлер, — вернул убийство по принадлежности тем людям, которые совершают его не для того, чтобы снабдить писателя трупом, а в силу куда более веских причин, и совершают его теми средствами, что у них под рукой, а не дуэльными пистолетами ручной работы, кураре или тропическими рыбками. Он изображает этих людей такими, какие они в жизни, и заставляет их говорить и думать на привычном для них языке”. Это высокая хвала и вполне заслуженная. Хеммет восемь лет проработал в Пинкертоновском сыскном агентстве и знает описываемый им мир. Такой опыт придает достоверность его книгам, на уровень которых поднялся лишь сам Реймонд Чандлер.

В романах авторов этой школы расследование как таковое занимает относительно небольшое место. Личность убийцы не составляет тайны, и увлекательность роману придают старания сыщика доказать вину убийцы и те опасности, которым он подвергается при этом. В результате эти писатели освободились от тягостной необходимости ломать голову, изобретая разнообразные улики. По сути дела в “Мальтийском соколе” сыщик Сэм Спейд припирает к стенке Бриджид О'Шоннесси, сказав ей, что никто, кроме нее, не мог убить Арчера, от чего она приходит в смятение и сознается. Но если бы она не растерялась, а хладнокровно ответила: “Где доказательства?”— она выбила бы у него почву из-под ног, а найми она Перри Мейсона, ушлого законника из романов Эрла Стенли Гарднера, никакие присяжные не признали бы ее виновной на основании столь шатких доказательств, а ничем другим Сэм Спейд не располагает.

Авторы, принадлежащие к школе “крутого” детектива, очень старались написать своих сыщиков людьми с характером и индивидуальностью, но, слава богу, не поддались соблазну наделить их эксцентричными чертами, которыми, в подражание Конан Дойлу, сочли нужным одарить своих расследователей многочисленные авторы детективов в чистом виде.

Дэшил Хеммет — изобретательный и самобытный писатель. У большинства авторов из романа в роман кочует один и тот же сыщик, он создает нового героя для каждой книги. Сыщик в “Проклятии Дейнов” — грузный мужчина средних лет, который полагается больше на свои ум и дерзость, чем на физическую силу; Ник Чарлз в “Худом человеке”, женившись на обладательнице большого состояния, удалился от дел и к сыску возвращается лишь под давлением обстоятельств, он славный парень, с чувством юмора; Нед Бомон в “Стеклянном ключе”, профессиональный игрок, становится сыщиком лишь по воле случая, это своеобразный, неожиданный характер, и каждый романист почел бы за честь создать такой; лучший и наиболее достоверный из них — Сэм Спейд в “Мальтийском соколе”. Это беззастенчивый плут и бессердечный мошенник. Он так мало отличается от преступников, что трудно решить, чью сторону принять — Спейда или его противников. Довольно гнусный тип, но написан он превосходно.

Шерлок Холмс был частным сыщиком, но авторы, пришедшие вослед Конан Дойлу, предпочитают, чтобы их загадки разрешили полицейские инспектора или блестящие любители. Дэшил Хеммет работал частным сыщиком, поэтому, став писателем, он, естественно, выводил в своих произведениях частных сыщиков, и его ученики, представители школы “крутого” детектива, поступили весьма мудро, последовав его примеру. Сыщик — фигура одновременно и романтическая, и зловещая. Как и любитель, он сообразительнее полицейских чиновников, но он вдобавок может предпринимать акции по преимуществу довольно сомнительного толка, что им запрещено законом. Есть у него и еще одно преимущество: так как окружной прокурор и полицейский относятся к его выходящим за рамки дозволенного приемам подозрительно, он борется сразу на два фронта — и против преступников, и против них. Благодаря этому повествование приобретает большую напряженность и драматизм. И наконец, у него есть еще одно преимущество перед расследователем-любителем — раскрывать преступления его прямая обязанность, и поэтому его никто не обвинит в том, что ему неймется совать свой нос в чужие дела. Но почему он выбрал такое малопочтенное занятие, нам не сообщается. Судя по всему, особого дохода оно ему не приносит: денег у него никогда нет, контора его помещается в крохотной, скудно обставленной каморке. Не сообщается нам и о его прошлом. Можно подумать, что у него нет ни отца, ни матери, ни дядьев, ни теток, ни братьев, ни сестер. Зато у него — вот счастливец! — есть влюбленная в него по уши прелестная блондинка секретарша. Он с ней мило снисходителен и время от времени вознаграждает ее пылкую преданность поцелуем, но, насколько я помню, ни разу не забылся настолько, чтобы предложить ей руку. Хотя (за исключением чандлеровского Филиппа Марло) нам никогда не сообщается, откуда родом сыщик и где он обучился своей профессии, зато сообщается уйма сведений о его характере и привычках. Ни одна женщина не может перед ним устоять. Он высокий, сильный, никому не дает спуску, сбить человека с ног ему не труднее, чем нам прихлопнуть муху. Любые побои обходятся для него без серьезных последствий; наш сыщик на редкость храбр, но не слишком осмотрителен, он нередко идет к опасным преступникам без оружия, и они зверски избивают его, но через день-другой он, к нашему удивлению, снова цел и невредим и снова рискует так дерзко, что у нас захватывает дух. Мы бы умерли от тревоги за него, не знай мы наверняка, что гангстеры, мошенники и шантажисты, в руки к которым он попал, не посмеют изрешетить его пулями — не то роман скоропостижно кончится. Он может поглощать спиртное в немыслимых количествах. В ящике стола у него всегда припасена бутылка виски или хлебной водки, и он неизменно ее достает, когда кто-нибудь заглянет к нему в контору или когда ему нечего делать. У него всегда при себе фляжка в заднем кармане и пол-литра в бардачке машины. Приехав в гостиницу, он первым делом отправляет посыльного за бутылкой. Его неизменный рацион, как и у большинства американцев, довольно однообразен и состоит, в основном, из бекона с яйцами или бифштекса с жареной картошкой. Единственный сыщик, интересующийся едой, насколько я припоминаю, — это Нерон Вулф, но он родом из Европы, и его столь чуждую американцам приверженность к роскошным трапезам, равно как и страсть к орхидеям, можно приписать иностранному происхождению.

Историки нравов будущего не без удивления отметят, как изменились привычки американцев между тем временем, когда Дэшил Хеммет писал свои книги, и тем, когда Реймонд Чандлер писал свои. После изнурительного дня, изобиловавшего попойками и покушениями на его жизнь, от которых он чудом спасался, Нед Бомон меняет воротничок и моет лицо и руки, чандлеровский же Марло, если память меня не обманывает, принимает душ и меняет рубашку. Очевидно, за этот отрезок времени гигиенические привычки приобрели большую власть над американцем. Марло — человек порядочный, не то что Сэм Спейд. Он не прочь заработать, но не хочет нарушать закон и никогда не берется за бракоразводные дела. Романы Чандлера, увы, крайне немногочисленные, написаны от лица Марло. Рассказчик, он же главный герой романа, обычно фигура совершенно бесцветная, как, к примеру, Дэвид Копперфилд, но Реймонду Чандлеру удалось написать своего Марло человеком ярким и живым. Жестокий, беспощадный, отчаянный, он на редкость симпатичен, этот парень.

По-моему мнению, лучшие представители “крутого” детектива Дэшил Хеммет и Реймонд Чандлер. Реймонд Чандлер более искусный из них. Хеммет порой до того усложняет сюжет, что совершенно запутывает читателя, тогда как Реймонд Чандлер никогда не отклоняется от намеченного пути. Действие у него разворачивается стремительнее. Персонажи его более разнообразны. У него меньше погрешностей против достоверности, более правдоподобные мотивировки. Оба они пишут на том сочном, красочном английском, на котором говорит Америка. Диалоги, на мой вкус, у Чандлера лучше, чем у Хеммета. Что касается красного словца, ради которого бойкий американец не пожалеет ни мать, ни отца, тут Чандлер не имеет себе равных, и его язвительный юмор удивительно непосредствен и оттого особенно обаятелен.

В “крутом” романе, как я уже говорил, расследованию убийства не придается большого значения. Главную роль в нем играют люди: мошенники, игроки, воры, шантажисты, продажные полицейские, бесчестные политики, которые совершают преступления. Они, конечно, попадают во всевозможные переделки, но переделки эти интересны нам не сами по себе, а из-за участвующих в них людей. Если персонажи — всего-навсего манекены, нам в высшей степени безразлично, что с ними случится. Вот почему авторам “крутого” детектива пришлось гораздо тщательнее работать над образами, чем представителям старой школы, которые почитали это лишним. Они старались сделать своих персонажей не только достоверными, но и убедительными. Большинство прежних расследователей были фигурами фарсовыми, и те эксцентрические черты, которыми их одаряли авторы, делали их попросту нелепыми. Такие персонажи могли родиться только из головы, но, в отличие от Афины, из дурной головы. За исключением сыщиков, в книгах этих авторов действовали стандартные персонажи, лишенные даже подобия индивидуальности. Дэшил Хеммет и Реймонд Чандлер создали таких персонажей, в которые веришь. Они разве что чуть более яркие, более колоритные, чем люди, знакомые каждому из нас.

Я и сам когда-то был романистом, поэтому мне интересно, какими приемами пользуются авторы, описывая наружность своих персонажей. Точно передать читателю впечатление от чьей-либо наружности трудно, и к каким только ухищрениям не прибегали для этого романисты. Хеммет и Реймонд Чандлер описывают наружность своих персонажей и их одежду хоть и кратко, но не менее точно, чем полицейские в тех объявлениях о розыске преступников, которые помещаются в газетах. Реймонд Чандлер успешно развил этот метод. Когда Марло, его сыщик, входит в комнату или в контору, нам сообщается сжато, но достаточно подробно, что это за помещение, что в нем за мебель, что за картины висят на стенах и что за ковры лежат на полу. На нас производит впечатление поразительная наблюдательность сыщика. Делает это автор так же экономно, как драматург (если только он не столь многословен, как Бернард Шоу) описывает для режиссера в каждом акте своей пьесы место действия и мебель. Этим приемом он ловко дает проницательному читателю понять, с каким человеком предстоит иметь дело сыщику и что его окружает. А зная, какая обстановка у человека, узнаешь что-то и о нем самом.

Но мне кажется, что невероятный успех этих двух писателей, принесший им не только уйму денег (их романы издавались миллионными тиражами), но и похвалы критиков, загубил “крутой” детектив. У них мигом появились десятки подражателей. Как и положено подражателям, они решили, что оставят далеко позади тех, кого взяли за образец, усилив их достоинства. По части жаргона они ушли так далеко, что теперь к их книгам требуется прилагать словарь — иначе их не поймешь. Преступники у них грубее, злобнее и зверствуют еще пуще; героини еще блондинистей и распутней; сыщики — беззастенчивее и пьют и вовсе без просыпу; полицейские еще более неумелые и продажные. По сути дела, они впали в такие крайности, что стали просто смехотворными. Своей бешеной погоней за сенсационностью они притупили чувства своих читателей и вместо того, чтобы заставить их ужасаться, вызывают лишь их издевки. Из многочисленных достоинств Хеммета и Чандлера есть лишь одно, которому они не сочли нужным подражать. Это их прекрасный английский язык.

Я не вижу, кто мог бы стать наследником Реймонда Чандлера. По моему мнению, как жанр расследования в чистом виде, так и “крутой” детектив умерли. Но от этого бесчисленные авторы не перестанут писать детективы, а я не перестану их читать.


Эссе было опубликовано в сборнике “Переменчивое настроение” (1952).

Оригинал статьи найден в сети
__________________
Более всего оживляет беседы не ум, а взаимное доверие.
Ф. Ларошфуко

Чтобы сделать великий фильм, необходимы три вещи — сценарий, сценарий и еще раз сценарий.
А. Хичкок
Вячеслав Киреев вне форума   Ответить с цитированием
Старый 13.05.2008, 16:47   #10
Вячеслав Киреев
Супер-модератор
 
Аватар для Вячеслав Киреев
 
Регистрация: 29.05.2006
Сообщений: 5,497
По умолчанию

Рэймонд Чандлер. Простое искусство убивать.


_______________________________

Raymond Chandler. The Simple Art of Murder [1950]
OCR & Spellcheck - Ostashko

_______________________________



Художественная проза в ее самых разнообразных формах всегда стремилась
к достоверности. Старомодные романы прошлого теперь кажутся нам напыщенными,
искусственными, граничащими с пародией, но их первые читатели так не
считали. Писатели вроде Филдинга и Смоллетта представляются нам реалистами в
современном понимании этого слова прежде всего потому, что создавали, как
правило, характеры, не скованные условностями и нередко оказывавшиеся в
неладах с блюстителями порядка, но и хроники Джейн Остин, изображавшие
представителей сельской знати с их многочисленными предрассудками, в высшей
степени психологически достоверны. Что касается социального ? и
эмоционального ? ханжества, то оно процветает и сегодня. Добавьте к нему
хорошую долю псевдоинтеллектуальности, и вы услышите родные интонации отдела
прозы вашей ежедневной газеты, ощутите привычную атмосферу литературных
дискуссий маленьких клубов. Эти люди и создают бестселлеры, которые
настойчиво, хоть и в скрытой форме, апеллируют к снобам, существуют под
бережным присмотром ученых тюленей из литературно-критического братства и
взращиваются представителями тех слишком уж могущественных "групп давления",
которые, торгуя книгами, делают деньги, хотя и обожают притворяться, что
заняты только развитием культуры. Попробуйте чуть задержать оплату их
счетов, и вы сразу поймете, какие они идеалисты.
По многим причинам детектив редко заручается такой поддержкой. Он
обычно повествует об убийстве, а стало быть, лишен утонченности. Убийство ?
крах отдельной личности и тем самым поражение всего человечества - может
иметь (да, собственно, и имеет) определенную социологическую подоплеку.
Но оно старо как мир и потому мало волнует охотников до сенсаций. Если
детективный роман хотя бы отчасти достоверен (что случается крайне редко),
то он должен быть написан с известной долей остраненности, иначе разве что
безумец сможет его прочитать (или написать). У романа про убийство есть
также огорчительное свойство не совать нос в чужие дела: он решает свои
собственные проблемы и отвечает на свои собственные вопросы. Тем самым в нем
нечего обсуждать, разве что достаточно ли хорошо он написан, чтобы считаться
настоящей литературой, хотя люди, которые продают полмиллиона экземпляров
такого романа, ничего на этот счет толком сказать не могут. Определить
качество произведения ? задача неимоверной трудности, даже для тех, кто
занимается этим профессионально.
Детектив (пожалуй, я буду называть его именно так, ибо английская
формула по-прежнему доминирует в этом жанре) создает своего читателя путем
медленной дистилляции. То, что ему это вполне удается, равно как и удается
цепко его удерживать, ? непреложный факт. Но ответ на вопрос, как именно это
происходит, требует более основательного исследователя, чем я. Вряд ли
необходимо доказывать, что детектив ? важная и жизнеспособная форма
искусства. У искусства вообще нет важных и жизнеспособных форм. Есть просто
искусство, что само по себе немалая редкость. Рост населения отнюдь не
увеличил количество произведений искусства, хотя и увеличил количество
ловких подделок и суррогатов.
Тем не менее детектив - даже в его наиболее традиционной форме ? крайне
трудно хорошо написать. Хороших детективов куда меньше, чем хороших
"серьезных романов". Второсортные вещицы в литературе "высоких скоростей"
оказываются в состоянии пережить своих собратьев; многим из них не следовало
бы и родиться, но они упрямо отказываются умирать. Они столь же долговечны,
что и статуи в общественных парках, и столь же бездарны. Это очень сердит
тех, кого именуют носителями тонкого вкуса. Им не по душе, что серьезные,
глубокие творения искусства, вышедшие несколько лет назад, стоят на особой
полке в библиотеке с табличкой "Бестселлеры прошлых лет" и никто не обращает
на них внимания, разве что изредка близорукий читатель подойдет, наклонится,
окинет беглым взглядом и поспешит прочь, в то время как у полки с
детективами толчея и пожилые дамы воюют друг с другом за право ухватить
шедевры урожая того же года с названиями "Убийство и тройная петуния" или
"Инспектор Пинчботтл спешит на помощь". Эстетам не по душе, что
"действительно значительные вещи" пылятся на полках, в то время как "Смерть
носила желтые подтяжки" выброшена тиражом пятьдесят ? сто тысяч экземпляров
на прилавки газетных киосков по всей стране. И, надо полагать, недолго там
залежится.
По правде говоря, мне и самому все это не по душе. В моей жизни
случаются такие малоинтеллектуальные моменты, когда я сажусь сочинять
детективы, но, увы, на пути к бессмертию оказывается слишком много
конкурентов. Даже сам Эйнштейн вряд ли сильно преуспел бы, если бы каждый
год выходило в свет три сотни трактатов по его конкретной теме, несколько
тысяч других работ по физике - причем самого высокого уровня - предлагались
бы вниманию читателя и читались бы вовсю. Хемингуэй как-то заметил, что
настоящий писатель состязается только с покойниками. Хороший
писатель-детективист (не может быть, чтобы у нас их не было) вынужден
конкурировать не только со всеми непогребенными покойниками, но и с
легионами их здравствующих коллег. Конкурировать на равных, ибо характерная
черта этой литературы состоит в том, что мотивы, побуждающие людей браться
за детективы, никогда не выходят из моды. Из моды может выйти галстук героя,
а добрый старый инспектор порой прибывает на место происшествия в коляске, а
не в седане с завывающей сиреной, но, коль скоро он появился, он будет
делать одно и то же: возиться с обугленными кусочками бумаги, проверять, кто
и где был в то время, и выяснять, кто поломал ветки у доброго старого
земляничного дерева, что цветет под окном библиотеки.
Детективы в огромных количествах сочиняются авторами, которые
зарабатывают на этом не так уж и много и не нуждаются в похвалах критиков.
Это все возможно исключительно потому, что не требует ни грамма таланта. А
посему удивленно вскинутые брови критика и коммерческие уловки издателей
представляются вполне закономерными. Возможно, средний детектив ничуть не
хуже среднего романа вообще, но кто видел средний роман? Кто его захочет
опубликовать? А вот средний (или чуть выше среднего) детектив - пожалуйста!
Его не только опубликуют, но и продадут (в небольших количествах) платным
библиотекам и его прочитают. Есть даже чудаки, которые заплатят за него
полную розничную цену - два доллара ? только за то, что у него такая яркая,
завлекательная обложка, на которой изображен покойник. Но странное дело:
этот средний, если не сказать посредственный, унылый, высосанный из пальца,
неправдоподобный, кое-как скроенный опус не так уж разительно отличается от
того, что именуют шедеврами этого жанра. Он, конечно, чуть уступает в
стройности фабулы, в темпе, диалоги в нем менее колоритны, картон, из
которого вырезаны фигуры персонажей, потоньше и авторские хитрости
поочевиднее. Но разница в целом невелика. Зато хороший роман не имеет ничего
общего с плохим романом. Они говорят о совершенно разных вещах. Что же
касается хорошего и плохого детективов, то они говорят примерно об одном и
том же и причем примерно в одной и той же манере.
Мне кажется, что основная трудность, возникающая перед традиционным,
или классическим, или детективным романом, основанным на логике и анализе,
состоит в том, что для достижения хотя бы относительного совершенства тут
требуются качества, редко в совокупности своей присутствующие у одного
человека. У невозмутимого логика-конструктора обычно не получаются живые
характеры, его диалоги скучны, нет сюжетной динамики, начисто отсутствуют
яркие, точно увиденные детали. Педант-рационалист эмоционален, как чертежная
доска. Его ученый сыщик трудится в сверкающей новенькой лаборатории, но
невозможно запомнить лица его героев. Ну а человек, умеющий сочинять лихую,
яркую прозу, ни за что не возьмется за каторжный труд сочинения железного
алиби. Корифей эрудиции психологически существует в эпохе кринолинов. Тот,
кто знает все, что положено знать о керамике или египетской вышивке, ровным
счетом ничего не знает о полиции. Если вам известно, что платина выдерживает
температуру до 2800 градусов по Фаренгейту, но зато тотчас же начинает
плавиться под взглядом голубых глаз, то вы понятия не имеете, как занимаются
любовью мужчины в XX веке. А если вы приобрели достаточное представление об
элегантной жизни довоенной Французской Ривьеры, чтобы сделать ее местом
действия вашей истории, то вы и не подозреваете, что две крошечные капсулы
барбитала не только не в состоянии убить человека, но даже не могут вызвать
сон, если он сам того не пожелает.
Каждый детективный автор допускает ошибки, и никто из них никогда не
узнает всего того, что должен бы знать. Конан Дойл порой ошибался так, что
это начисто убивало смысл его некоторых рассказов, но он был пионером, и его
Шерлок Холмс?это прежде всего емкий символ и несколько десятков строк
незабываемого диалога. Не он выводит меня из себя, но леди и джентльмены
того периода, который Говард Хейкрафт называет золотым веком детектива. Это
было совсем недавно. Если верить Хейкрафту, этот золотой век начался после
мировой войны и завершился в начале 30-х. Хотя, по сути дела, он еще
продолжается. Две трети, а то и три четверти выходящих сейчас детективов
по-прежнему придерживаются формулы, которую гиганты этой эпохи создавали,
совершенствовали, шлифовали, а затем предлагали всему свету под видом
загадок в области логики и дедукции. Это суровые слова, но не надо
волноваться. Это лишь слова. Попробуем взглянуть на один из шедевров такой
литературы, великий образец искусства водить за нос читателя и притом на
самых законных основаниях. Называется он "Загадка Редхауза", написан А. А.
Милном и провозглашен А. Вулкогтом (весьма щедрым на эпитеты в превосходной
степени) "одним из трех лучших детективов всех времен". Такими словами не
бросаются. Книга была опубликована в 1922 году, но она совершенно не
стареет: она вполне могла бы появиться в 1939 году или ? с незначительными
поправками - на прошлой неделе. Она выдержала тринадцать изданий за
шестнадцать лет, причем в первоначальном оформлении. Такое редко случается с
мастерами любого жанра. Это приятная, легкая, увлекательная, написанная с
обманчивой простотой вещица.
Ее герой Марк Эблетт решает разыграть своих друзей и выдает себя за
своего брата Роберта. Марк - владелец Редхауза, типичнейшего английского
сельского особняка. У него есть секретарь, который всецело одобряет его план
и всячески способствует его претворению в жизнь. Если обман удастся,
секретарь убьет Марка. Никто в Редхаузе никогда не видел Роберта, вот уже
пятнадцать лет живущего в Австралии и пользующегося весьма сомнительной
репутацией. По слухам, от Роберта приходит письмо (которое никто не видел),
где сообщается о его приезде, причем Марк дает понять, что приятного в этом
визите будет мало. Как-то днем человек, назвавшийся Робертом, прибывает в
усадьбу, его встречают двое слуг и препровождают в кабинет хозяина, который
(согласно показаниям свидетелей) должен был пройти туда к своему гостю.
Затем Роберта находят мертвым на полу, с дыркой от пули на лбу, а Марка,
разумеется, и след простыл. Прибывает полиция, высказывает подозрения, что к
убийству причастен Марк, начинается следствие.
Милн знает о наличии одного весьма серьезного препятствия и старается
поскорее его преодолеть. Коль скоро секретарь намерен убить Марка,
притворившегося Робертом, розыгрыш надо продолжать, дабы сбить с толку
полицейских. Поскольку же все обитатели Редхауза прекрасно знают Марка, тот
был вынужден замаскироваться: он достигает этого, сбрив бороду, загрубив
кожу рук (ничего похожего на холеные руки джентльмена, как показывают
свидетели), говорит грубым голосом и выказывает грубые манеры. Но этого
мало. Полицейские должны будут осмотреть труп, одежду и все, что имеется в
карманах убитого. Естественно, что ничто не должно указывать на Марка. Милн,
следовательно, дабы убедить всех, что Марк настолько тщательно продумал свою
роль, что учтены все мелочи ? от носков и нижнего белья (с которого его
секретарь спорол ярлыки),? ни дать ни взять исполнитель роли Отелло, который
мажет всего себя черной краской. Если читатель на это клюнет (а судя по
тиражам, клюет очень даже охотно), Милн и сам не прочь поверить в свои
мистификаторские способности. Но при том, что ткань повествования тонка до
прозрачности, роман выдается за логически-дедуктивную загадку. Если в нем
нет загадки, то тогда нет и романа. Ибо ничего другого там тоже нет.
Если ситуация фальшива, то книгу Милна нельзя назвать даже
"развлекательным романом", ибо в ней нет ничего такого, что присуще легкому
жанру. Если детективная загадка не содержит элементов достоверности и
правдоподобия, если в ней лишь видимость логики, то тут нечего разбирать и
анализировать. Если оказывается, что розыгрыш невозможен на тех условиях,
что сообщены читателю, то тогда перед нами типичный обман. Конечно, это не
умышленный обман, ибо Милн не взялся бы за роман, если бы отдавал себе
отчет, на что себя обрекает. А обрек он себя на необходимость решать
проблемы, о существовании которых и не догадывался. Как не догадывается о
них и простодушный читатель, который, всей душою желая полюбить эту историю,
воспринимает ее совершенно всерьез. От читателя и не требуется знания жизни,
тут считается экспертом автор. Но вот что совершенно упускает из виду Милн:
1. Коронер и его жюри приступают к официальному осмотру трупа, не
произведя компетентного, сообразного с законом его опознания. Временами
коронерам, обычно в больших городах, приходится производить осмотр трупов,
которые невозможно опознать (в случае пожара, стихийного бедствия,
подозрения в убийстве). Здесь такой необходимости нет, и тем не менее никто
не привлекается для опознания. Пара свидетелей заявила, что покойник
назвался Робертом Эблеттом, Но это лишь гипотеза, которая нуждается в
подтверждении. Опознание - необходимое условие, предваряющее осмотр. Даже в
смерти своей человек имеет право оставаться собой. Коронер обязан, если это
только возможно, охранять это право. Забывая об этом, он нарушает свои
должностные обязанности.
2. Коль скоро Марк Эблетт, числящийся пропавшим и подозреваемый в
убийстве, не может опровергнуть обвинение лично, крайне важную роль играет
информация о его передвижениях до и после убийства (равно как и вопрос, были
ли у него деньги, которые могли бы позволить ему совершить побег), но вся
эта информация сообщается человеком, способным оказаться причастным к
убийству, и не получает подтверждения. Тем самым она автоматически должна бы
оказаться под сомнением, пока ее истинность не будет доказана.
3. Полиция путем прямого опроса устанавливает, что Роберт пользовался
среди местного населения неважной репутацией. Стало быть, кто-то должен его
хорошо знать в лицо. Но никто из таких лиц не привлечен к осмотру, иначе
сюжет просто развалился бы.
4. Полиции известно, что в предполагаемом визите Роберта был элемент
угрозы, им также должно быть понятно, что тут прямая связь с убийством, тем
не менее они и не пытаются навести справки о Роберте в Австралии, о том,
какой он там пользовался репутацией, с кем общался, наконец, действительно
лион уехал в Англию и если уехал, то с кем. Наведи они такие справки,
выяснилось бы, что он уже три года как умер.
5. Полицейский хирург осматривает покойника, у которого недавно сбрита
борода (под которой необветренная кожа), искусственно огрубленная кожа рук,
но тело состоятельного, изнеженного человека, к тому же давно живущего в
холодном климате. Роберт не отличался изнеженностью и пятнадцать лет жил в
Австралии. Такова информация, которой располагает хирург. Удивительно, что
он не заметил тут никаких противоречий.
6. На одежде нет личных меток, ярлыки удалены, карманы пусты. Тем не
менее человек, ее носивший, выдавал себя за конкретное лицо. Предположение,
что он совсем не тот, за кого себя выдавал, самоочевидно. Однако ровным
счетом ничего не сделано, чтобы прояснить эти необычные обстоятельства.
Более того, никто даже не счел их необычными.
7. Пропал человек, хорошо известный в округе, причем покойник в морге
очень его напоминает. Просто невероятно, чтобы полицейские сразу исключили
возможность, что покойник и пропавший одно и то же лицо. Нет ничего легче
установления тождества. Но эта мысль удивительным образом почему-то никому
не приходит в голову. Полицейские выставлены такими болванами, что
зарвавшийся дилетант может обвести всех вокруг пальца мошенническим трюком.
За расследование дела берется беззаботный субъект по имени Энтони
Гиллингэм, симпатичный и жизнерадостный обладатель изящных манер и уютной
квартирки в Лондоне. Он не является сыщиком-профессионалом, но всегда тут
как тут, когда местная полиция заходит в тупик. Английские блюстители
порядка терпят его штучки с поразительным стоицизмом, но я содрогаюсь при
мысли о том, что сделали бы с ним ребята из отдела по особо тяжким
преступлениям в моем родном городе.
Бывают романы и еще более неправдоподобные. В "Последнем деле Трента"
(нередко именуемом "совершенным детективом") нам предлагается поверить в то,
что исполин международного банковского дела, малейшее неудовольствие
которого повергает всех на Уолл-стрит в панику, задумал покончить с собой
таким образом, чтобы подвести под виселицу собственного секретаря, причем
последний, когда его загнали в угол, сохраняет аристократическое молчание
старого итонца. Я, в общем-то, знаю немного финансистов международного
масштаба, но у меня складывается впечатление, что автор этого детектива
знает их и того меньше. А в истории, сочиненной Фрименом Уиллсом Крофтсом
(пожалуй, это самый разумный из всех своих собратьев по перу, когда он не
слишком увлекается), убийца с помощью грима, сверхточного расчета времени и
лихих обходных маневров выдает себя за человека, которого он только что
убил, и тем самым создает впечатление, что его видели живым и невредимым
далеко от места преступления. У Дороти Сейерс есть роман, где человека
ночью, одного в доме, убивает хитрое механическое устройство, опуская на
него тяжелый предмет. Уловка удается потому, что он всегда в одно и то же
время включает радио и всегда наклоняется перед ним в одной и той же позе.
Пару дюймов вправо или влево ? и читатели вполне могли бы требовать деньги
обратно. Такие авторы, грубо говоря, имеют Господа Бога у себя на
побегушках. Убийца, который нуждается в таких подачках от Провидения, явно
занимается не своим ремеслом. У Агаты Кристи есть роман с участием г-на
Эркюля Пуаро, хитроумного бельгийца, изъясняющегося на французском языке из
школьного учебника. Изрядно помучив свои "маленькие серые клеточки", то бишь
пошевелив мозгами, он приходит к гениальному выводу, что коль скоро никто из
пассажиров некоего экспресса не мог совершить убийство в одиночку, то, стало
быть, они сделали это скопом, разбив всю процедуру на последовательность
простейших операций ? конвейерная сборка машинки для разбивания яиц! Задачка
из тех, что ставит в тупик проницательнейшие умы. Зато безмозглый осел
решает ее в два счета.
Разумеется, и у этих авторов, и у их коллег из той же школы есть вещи и
поудачнее. У них, пожалуй, можно найти сюжет, который смог бы выдержать
самую серьезную проверку на прочность. Такой детектив читать одно
удовольствие, даже если и приходится постоянно возвращаться на страницу 47,
дабы освежить в памяти точное время, когда второй садовник пересадил в новый
горшок бегонию-медалистку. В этих историях нет ничего нового ? и ничего
устаревшего тоже. И если я называл авторов-англичан, то потому лишь, что, по
мнению наших (так называемых) авторитетов, англичане добились в этом унылом
ремесле некоторого преимущества над остальными, в том числе и над
американцами (а стало быть, даже над создателем Фило Ванса, похоже, самого
глупого сыщика в истории жанра), которые пока что не пробились в высшую
лигу.
Итак, детектив как жанр ничего не приобрел, но ничего и не утратил.
Наши толстые журналы-еженедельники изобилуют такими богато иллюстрированными
историями, где оказывается должное почтение девственной любви и модным
сортам того, что именуется предметами роскоши. Может быть, действие в них
развивается чуть поэнергичнее и диалоги чуть поживее. Герои в них чаще
заказывают замороженный дайкири и коктейли из виски с мятным ликером, чем
старый портвейн, носят одежду из журнала "Вог", а интерьеры выполняют по
картинкам из журнала "Хаус бьютифул". Может быть, там больше шика, но не
больше правды. Мы проводим теперь больше времени в отелях Майами и летних
колониях Кейп-кода и реже прогуливаемся вокруг старых солнечных часов в
елизаветинском парке. Но в основе тот же самый аккуратный подбор
подозреваемых, тот же самый невероятный способ убийства: кто-то взял и
заколол миссис Поттинггон Послтуэйт III платиновым кинжалом как раз в тот
момент, когда она пустила петуха на верхней ноте в арии из "Лакме" в
присутствии пятнадцати разношерстных гостей, ? та же самая инженю в
отороченной мехом пижаме издает истошный вопль в ночи, после чего вся
честная компания начинает опрометью носиться по дому, что весьма затруднит
установить чье-либо алиби, все то же угрюмое молчание на следующий день,
когда гости собираются опять вместе, попивают коктейли и криво посмеиваются
над объяснениями друг друга, в то время как детективы в котелках ползают
взад и вперед, что-то отыскивая под персидскими коврами.
Лично мне больше нравится английский стиль. Он чуть поизящнее, и герои
там ведут себя без затей ? едят, пьют, спят. У англичан правдоподобнее
обстановка ? возникает даже впечатление, что очередной особняк Пудинг и
впрямь существовал в действительности, а не был скроен на скорую руку в
павильоне киностудии. В английских детективах больше прогулок на природе, а
персонажи не все ведут себя так, словно только что прошли пробы на "Метро
Голдвин Майер". Англичане, возможно, не всегда авторы лучших в мире романов,
но зато они, безусловно, лучше всех в мире пишут посредственные романы.
По поводу всех этих историй можно высказаться вполне однозначно: в них
нет интеллектуальных загадок и нет искусства. В них слишком много трюков и
слишком мало реальной жизни. Их авторы пытаются быть честными, но честность
и художественность ? не одно и то же. Бедняга автор лжет, сам того не
подозревая, и даже сравнительно неплохой сочинитель может быть лжецом,
потому что не знает, в чем быть правдивым. Он считает, что хитроумное
убийство, сбивающее с толку ленивого читателя, которому неохота уточнять
детали, озадачит и полицейских, хотя они по долгу службы обязаны проверять
все мелочи. Но эти ребята, что посиживают себе, закинув ноги на стол,
прекрасно знают, что легче всего разгадать убийство, которое кто-то
спланировал самым хитрым образом, зато убийство, задуманное за две минуты до
совершения, ставит их в тупик. Но если бы беллетристам вздумалось писать о
настоящих убийствах, им бы пришлось писать и о настоящей жизни. Ну а
поскольку они на это неспособны, им приходится лукавить, что они как раз так
и пишут. Их сюжеты шиты белыми нитками, и лучшие из детективных авторов
прекрасно это понимают.
В предисловии к первому тому своей "Детективной антологии" Дороти
Сейерс писала: "Детектив как жанр не достиг и по своему определению не может
достичь уровня настоящей литературы". По ее мнению, происходит все потому,
что это "литература побега", а не "литература выражения". Я лично не знаю,
что такое настоящая литература, как не знали этого Эсхил с Шекспиром, как не
знает этого Дороти Сейерс. Если даже отбросить все остальное (хотя это
весьма рискованно), то можно предположить, что чем значительней тема, тем
значительней произведение. Тем не менее весьма посредственные книги были
написаны о Всевышнем и весьма неплохие о том, как жить, еле сводя концы с
концами, но оставаясь при этом честным человеком. В конце концов вопрос
сводится к тому, кто именно берется за перо и есть ли у него качества, что
позволяют создавать хорошую прозу.
Что же касается "литературы выражения" и "литературы побега", то это
все лишь литературный жаргон, употребление абстрактных слов так, словно они
наделены абсолютным значением. Любой писатель, наделенный силой и энергией,
так или иначе находит способ дать выход силе и энергии. Нет скучных
предметов, есть скучные умы. Что же касается читателей, то все, кто берет в
руку книгу, делают это, чтобы совершить побег от чего-то в своей жизни, в те
дали, что открываются за печатным текстом. Разумеется, качество текстов
может быть поставлено под сомнение, но такое высвобождение является
жизненной необходимостью. Всем нам время от времени необходимо совершать
побег от губительного ритма наших личных раздумий. Это важный момент
внутренней жизни мыслящих существ. Это одна из тех черт, что отличают
человека от трехпалого ленивца, который, судя по всему (стопроцентной
уверенности у нас, впрочем, быть не может), совершенно счастлив, когда висит
вниз головой на ветке и не испытывает желания почитать Уолтера Линпмана. Я
не собираюсь навязывать детектив в качестве идеального отвлекающего чтения.
Я просто хотел бы подчеркнуть, что любое чтение ради удовольствия отвлекает,
будь то древнегреческий автор, математика, астрономия, Бенедетто Кроче или
"Дневник забытого человека". Утверждать противоположное ? значит выказывать
интеллектуальный снобизм и инфантилизм в вопросах искусства жить.
Не убежден, что именно эти качества подвигли Дороти Сейерс на создание
вышеупомянутого шедевра литературно-критического бесплодия. Думаю, что на
самом деле ей не давало покоя подспудное ощущение, что ее детективы строятся
на ошибочной формуле, не способной обеспечить реализации того, на что она
вполне способна. Ее детективы относятся к второсортной литературе именно
потому, что игнорируют все то, что оказывается в сфере внимания литературы
высокого класса. Если бы она обратилась к реальным людям (а она, кстати,
вполне могла бы неплохо писать о них ? ее второстепенные персонажи ?
прекрасное тому подтверждение), им очень скоро пришлось бы совершать
неестественные поступки, чтобы как-то вписаться в искусственные сюжетные
схемы. Когда же они начинали выкидывать такие коленца, то сразу переставали
быть реальными людьми. Они превращались в марионеток ? в любовников из
картона, в злодеев из папье-маше, в сыщиков-аристократов с их абсурдными
манерами.
Все это может удовлетворять лишь тех писателей, которые не имеют
представления о реальной жизни. Детективы Дороти Сейерс свидетельствуют, что
банальная схематичность героев и ситуаций порядком раздражала самого автора,
причем наиболее слабым звеном в книгах Сейерс как раз было то, что делало их
детективами, а наиболее сильным ? то, что могло быть изъято без малейшего
ущерба для той линии, что связана с логикой и дедукцией. И все же Сейерс не
удалось или не захотелось наделить своих героев здравым смыслом и придать им
подлинную загадочность. Для этого потребовался бы иной тип дарования, иной,
более заземленный взгляд на вещи.
В "Долгом уик-энде", представляющем собой чрезвычайно точный обзор
английской жизни и нравов того десятилетия, что наступило сразу после
окончания мировой войны, Роберт Грейвс и Алан Ходж уделили внимание и
детективному жанру. Авторы были столь же традиционными, что и украшения
золотого века, и они писали об эпохе, в которой детектив по своей
популярности не уступал прочим жанрам. Эти книги выходили миллионными
тиражами, переводились на многие языки. Эти люди разработали форму,
установили каноны, а также основали Детективный Клуб ? Парнас английских
детективистов. Среди членов этого клуба ? все сколько-нибудь известные
мастера жанра со времен Конан Доила.
Но Грейвс и Ходж пришли к выводу, что этот период дал лишь одного
первоклассного автора. Это был американец Дэшил Хемметт. При всей своей
традиционности Грейвс и Ходж были отнюдь не из числа восторженных ценителей
второсортного, зато они понимали, что писатели, способные создавать
настоящую прозу, не пишут псевдопрозы.
Сейчас трудно определить, насколько оригинальным был талант Хемметта,
даже если бы это был вопрос первостепенной важности. Хемметт ? детективный
писатель, добившийся признания у критики, но не единственный автор, который
писал или хотя бы пытался писать реалистическую детективную прозу. Так,
собственно, бывает со многими литературными движениями: кто-то один
выделяется и представляет всю школу в целом, причем, как правило, это самый
яркий представитель соответствующего движения, Хемметт был настоящим асом,
хотя в его произведениях нет ничего из того, что не содержалось бы в скрытой
форме в ранних романах и новеллах Хемингуэя. Тем не менее Хемингуэй мог
вполне кое-что перенять у Хемметта, равно как и у таких писателей, как
Драйзер, Ринг Ларднер, Карл Сэндберг, Шервуд Андерсон, и кое-чему научиться
у себя самого. Революционный по сути своей пересмотр художественного языка и
проблематики происходит в американской литературе уже давно. Похоже,
началось это с поэзии ? как это обычно и бывает. При желании можно
проследить истоки еще у Уолта Уитмена. Но Хемметт сумел преобразовать
детективный жанр, что было сделать крайне трудно из-за того нароста
английской утонченности и американской псевдоутонченности, который
превратился в прочный панцирь. Я сомневаюсь, что у Хемметта были
сколько-нибудь серьезные творческие амбиции, он просто попробовал
зарабатывать на жизнь, описывая явления, о которых знал по собственному
опыту. Кое-что он, конечно, присочинил, так поступают все писатели, но его
проза коренилась в реальной жизни, у нее была настоящая основа, У английских
мастеров детективного жанра знание реальности ограничивается умением
воспроизводить речевые интонации обитателей Сурбитона и Богнор-Реджиса. Если
они описывают герцогов и венецианские вазы, то смыслят в этом не больше, чем
какой-нибудь голливудский богач во французских модернистах, картины которых
украшают стены его шато Белэр, или в полуантикварном чиппендейловском столе
(бывшем, возможно, верстаком сапожника), который служит ему кофейным
столиком. Хемметт извлек убийство из венецианской вазы и вышвырнул его на
улицу. Оно вовсе не обязано прозябать там до скончания века, но давно пора
было предложить читательской аудитории нечто, не похожее на очередной пассаж
из кодекса Эмилии Пост насчет того, как благовоспитанная дебютантка должна
грызть куриное крылышко. С первых (и до последних) шагов своей писательской
карьеры он писал о людях энергичных и агрессивных. Их не пугает изнаночная
сторона жизни, они, собственно, только ее и привыкли видеть. Их не огорчает
разгул насилия ? они с ним старые знакомые.
Хемметт вернул убийство той категории людей, которые совершают его,
имея на то причину, а не для того лишь, чтобы снабдить автора детектива
трупом, и пользуются тем орудием убийства, которое окажется под рукой, а не
дуэльным пистолетом ручной работы, ядом кураре или тропической рыбой. Он
изобразил этих людей такими, какими они были в действительности, и наделил
их живой речью, какая была им свойственна. Хемметт был прекрасным стилистом,
но его читатели об этом и не догадывались, поскольку он изъяснялся совсем не
так, как положено, по их мнению, изящному стилисту. Они думали, что имеют
дело с добротной, крепкой мелодрамой, написанной на том жаргоне, на котором,
им казалось, способны говорить и они сами. Отчасти так оно и было, но лишь
отчасти. Язык всегда начинается с речи, причем с речи простых людей, но,
когда эта речь используется в литературном произведении, она только
напоминает обыденную речь, В худшие свои моменты Хемметт был почти таким же
сухим и невыразительным, как страница из Мариуса Эпикура, зато в лучшие он
мог выразить в слове практически все, что угодно. Мне кажется, что эта
манера не принадлежит лично Хемметту или кому-то другому, но заложена в
американском языке (а может, давно уже и не в нем одном), причем она
позволяет выразить то, что сам автор затруднялся передать, а может быть, и
не ощущал даже потребности в этом. Говорят, он не отличался сердечностью, но
в его историях, где сильно выражено личное начало, содержится хроника
человеческой верности. Он писал сжато, экономно, жестко, но снова и снова
ему удавалось сделать то, на что способны лишь самые лучшие писатели, -
из-под его пера рождались сцены, которые, казалось, никто и никогда до него
не создавал.
При всем этом он не погубил классическую детективную формулу. Да это и
невозможно. Законы производства требуют наличия модели, поддающейся
воспроизводству. Реализм требует таланта, эрудиции, проницательности. Может
быть, Хемметт в чем-то уступал коллегам, но зато во многом их превосходил.
Безусловно, сейчас все, кроме самых глупых или меркантильных авторов,
гораздо острее, чем прежде, сознают собственный схематизм. Хемметт же
продемонстрировал, что детектив может быть настоящей литературой. Можно
считать "Мальтийский сокол" гениальным творением, можно отнестись к нему
спокойнее, но жанр, в котором он создан, вряд ли ни на что серьезное не
способен "по своему определению".
Если детектив может достичь такого уровня, только педанты-зануды
посмеют отрицать, что он способен стать еще лучше. Есть у Хемметта еще одна
заслуга: он продемонстрировал, что сочинение детективов может быть приятным
времяпрепровождением, а не унылым собиранием крохотных деталей-улик. Хемметт
подал хороший пример - если бы не он, то, может, и не появилось бы
"Дознание". Персиваля Уайлда, детектива с четкой фабулой и сочным местным
колоритом, а также блестяще-ироничного "Вердикта двенадцати" Реймонда
Постгейта, лихого и интеллектуального "Кинжала сознания" Кеннетта Фиринга,
трагикомического "Мистер Боулинг покупает газету" Дональда Хендерсона, где
убийца изображен не без сочувствия, или развеселого голливудского триллера
"Лазарь ? 7" Ричарда Сейла.
Разумеется, реалистический детектив легко испортить поспешностью
автора, узостью его кругозора, неспособностью преодолеть расстояние между
тем, что он хотел бы сказать, и тем, что он способен выразить словами. Тут
велика опасность подделки, когда жестокость выдается за силу, а легкомыслие
- за остроумие. Бодряческий стиль может утомлять сильнее канцелярского,
флирт с податливыми блондинками способен навеять на читателя глубокую скуку,
когда описывается молодыми людьми, думающими исключительно о том, чтобы
позанимательней описать развлечения своих героев. Все это имеется у нас с
избытком, и если герой детектива произносит: "О'кей", то автора объявляют
подражателем Хемметта.
Есть люди, которые поговаривают, что Хемметт сочинял не детективы, а
хроники того, что творится в мрачных закоулках, крутые истории, в которые
подброшен легкий элемент детективности, словно оливка в коктейле. Есть
суматошные старые девы (обоего пола и всех возрастов), обожающие, когда
убийство в романе благоухает магнолией, и расстраивающиеся, когда им
напоминают, что это акт чрезвычайной жестокости, даже если убийцами
оказываются плейбои, преподаватели университета или милые, добрые женщины с
начинающими седеть волосами. Есть также и немало перепуганных поборников
классического детектива, которые считают, что детективом может именоваться
лишь то произведение, в котором задана ясная и четкая логическая загадка и
по полочкам разложены все улики с аккуратными ярлычками. Такие читатели не
преминут посетовать, например, что в "Мальтийском соколе" никто не проявляет
любопытства насчет того, кто же убил Арчера, партнера Спейда, что внимание
читателей постоянно отвлекают на что-то еще, хотя, мол, загадка убийства
Арчера?единственная дедуктивная проблема романа. Тем не менее в "Стеклянном
ключе" читателю снова и снова напоминают, что главный вопрос состоит в том,
кто же убил Тейлора Генри, и достигается тот же самый эффект: динамика,
интриги, противоположные намерения сторон, а также постепенное прояснение
характеров героев, а это, собственно, и должно занимать центральное место в
детективе. Все прочее ? салонные игры.
Но все же этого для меня (и Хемметта) недостаточно. Реалист, взявшийся
за детектив, пишет о мире, где гангстеры правят нациями и почти правят
городами, где отели, многоквартирные дома, роскошные рестораны принадлежат
людям, которые сколотили свой капитал на содержании публичных домов, где
звезда киноэкрана может быть наводчиком бандитской шайки, где ваш
очаровательный сосед может оказаться главой подпольного игорного синдиката,
где судья, у которого подвал ломится от запрещенного сухим законом
спиртного, может отправить в тюрьму беднягу, у которого в кармане обнаружили
полпинты виски, где мэр вашего города может относиться к убийству как к
орудию наживы, где никто не может спокойно, без опаски за свою жизнь пройти
по улице, потому что закон и порядок ? это нечто, что мы обожаем на словах,
но редко практикуем в жизни, он пишет о мире, где, став свидетелем
бандитского налета и запомнив преступников в лицо, вы предпочтете поскорее
раствориться в толпе, не собираясь ни с кем делиться вашими наблюдениями,
ибо у бандитов могут оказаться друзья с длинными ножами, или же полицейским
могут не понравиться ваши показания, да к тому же любой продажный
адвокатишка, если ему заблагорассудится, будет вовсю обливать вас помоями в
суде перед жюри из отборных болванов, а не желающий конфликтов политичный
судья будет лишь символически пытаться этому воспрепятствовать.
Наш мир не благоухает магнолией, но зто мир, в котором мы живем.
Хорошо, что находятся писатели, наделенные умением взирать на него
остраненно и изображать увиденное без прикрас, предлагающие нам весьма
любопытные, а порой и увлекательные картинки с натуры. Вовсе не смешно,
когда убивают людей, но порой смешно, что их убивают за сущие пустяки и что
смерть эта ? разменная монета того, что мы именуем цивилизацией. Но это еще
не самое главное.
В том, что имеет право именоваться искусством, всегда присутствует
искупительное начало. В высокой трагедии это может быть чувство
трагического. Это могут быть жалость и ирония, это может быть громкий смех
сильного человека. По нашим мерзким улицам должен пройти человек, который
выше этой мерзости, который не запятнан и не запуган. Таким человеком
является детектив-расследователь. Он ? герой, он ? всЈ. Он простой смертный,
и в то же время он не такой, как все, это настоящий человек. Это должен
быть, если вспомнить избитую формулу, человек чести, по своей природе, по
неизбежности, и, уж конечно, не размышляющий об этом вслух. Лучший из лучших
в нашем мире и не из последних в лучшем из миров. Меня, признаться, мало
интересует его частная жизнь, хотя, безусловно, он не евнух и не сатир. Он
вполне может соблазнить герцогиню, но ни за что не посягнет на невинность.
Коль скоро он человек чести, он должен оставаться таковым во всем. Он
относительно беден, иначе ему не пришлось бы зарабатывать себе на хлеб
ремеслом сыщика. Он обычный человек, иначе он не смог бы жить среди простых
людей. У него есть характер, иначе он не смог бы стать профессионалом. Он не
возьмет денег, если не будет уверен, что их заработал, и он поставит на
место хама, не теряя при этом самообладания. Он одинок и горд, и вам
придется уважать его чувства, иначе вы горько пожалеете, что столкнулись с
ним. Он изъясняется как и подобает людям его возраста ? с грубоватым
остроумием, умением увидеть абсурдную сторону жизни, с отвращением к фальши
и презрением к дешевке. В основе сюжета таких детективов-его приключения в
поисках потаенной правды. Это именно приключения, ибо в нем живет авантюрное
начало. Он знает жизнь так, что это может даже кого-то напугать, но это
знание принадлежит ему по праву, иначе он не смог бы делать свое дело.
Если бы у нас было побольше таких, как он, то, мне кажется, наш мир
стал бы более безопасным, хотя и не настолько унылым местом на земле, чтобы
в нем не хотелось жить.


1944

Источник.
__________________
Более всего оживляет беседы не ум, а взаимное доверие.
Ф. Ларошфуко

Чтобы сделать великий фильм, необходимы три вещи — сценарий, сценарий и еще раз сценарий.
А. Хичкок
Вячеслав Киреев вне форума   Ответить с цитированием
Старый 15.05.2008, 00:34   #11
Вячеслав Киреев
Супер-модератор
 
Аватар для Вячеслав Киреев
 
Регистрация: 29.05.2006
Сообщений: 5,497
По умолчанию

Как совершить убийство. Или без чего не получится детектив.

Волков Олег Александрович

Аннотация:
Полусерьезное, полушутливое, полупрактическое пособие для начинающий
убийц. А если серьезно, разбор типичных ошибок литературных убийц в форме
практического пособия.




Введение.
Прошу не воспринимать данную статью как практической руководство по устранению
нежелательных лиц. Личного опыта, слава богу, у меня нет. Цель работы иная:
показать приемы и штампы популярного литературного жанра "детектив". С момента
появления жанр выработал собственные правила, законы и оброс штампами. Кому же
действительно требуется практическое руководство, то советую поискать книгу
"Практическое руководство по мщению". Правда указная книга вышла в Японии и
написана иероглифами, а о русском переводе мне слышать не доводилось.
Признаюсь сразу: детективы не относятся к моему любимому чтиву. Книжных
убийств прочел относительно мало. Материал для статьи черпал в основном из
различных бандитских сериалов, благо они в изобилии крутятся по центральным
каналам. Если в Латинской Америке популярны мыльные оперы про любовь и
влюбленных, то в России отдают предпочтение криминалу и бандитам. Но разность
между книгой и фильмом не принципиальная. Многие произведения признанных
мастеров имеют визуальное воплощение, а то еще и в нескольких вариантах. Один
Шерлок Холмс чего стоит. В меньшей степени использовал другие источники: газеты,
журналы, научно-популярные книги и, конечно же, бесконечный Интернет.
Для большей наглядности, разбор литературных убийств покажу в виде
практических советов дебютанту. Начну с планирования и подготовки, расскажу о
выборе орудия убийства и места преступления, а закончу советами как вести себя
на допросе у следователя. Даже если вас не разоблачат, общения с представителем
Фемиды при свете лампы вам все равно не избежать.
Пункты плана могут иметь несколько вариантов. Так врага своего можно на танке
переехать, а можно, в прямом смысле, загрызть насмерть. Результат в обоих
случаях один, а эффективность разная. Разбор вариантов начну с наиболее
эффективного, но сложного, а заканчивать самым простым, но наименее реальным.
Постараюсь привести побольше примеров из конкретных произведений или фильмов.
Но, честно говоря, статью писал по памяти, без обязательной проверки и
перепроверки рассказанных примеров и фактов. Так что не обижайтесь и не
упрекайте за допущенные неточности. Может когда-нибудь соберусь написать новую,
более подробную и точную версию статьи, но это будет уже книга.
Шпилька в адрес писателей и читателей.
Однажды в тихом американском городке банда опасных преступников похитила
учеников вместе со школьным автобусом. Когда пассажирская машина в школу не
приехала и началась тихая паника, раздался звонок от преступников. Нет,
политические требования они не выдвигали, их интересовали только деньги, зато
очень много.
Задрав фирменные кепки, полицейские от лютых поисков сносили подошвы ботинок
до самых носков. Но все попусту - автобус не нашли. А ведь большую машину с
десятками учеников и взрослым водителем просто так не спрячешь, в другой район
как пакетик с героином в каблуке мимо поста полиции не провезешь.
Когда отчаянье достигла высшей точки, начальник полиции, запершись в кабинете,
спарывал с парадного мундира погоны, в полицейский участок пришел старый
учитель. Нет, он не знал, куда преступники заныкали учеников. Зато принес
детектив, самый обычный, художественный. Главное, автор детектива обыгрывал
подобную ситуацию. Читая принесенную книгу, полицейские не только нашли надежно
спрятанный автобус, но и повязали всех преступников. Последние, сидя за
решеткой, отказывались верить в крах эксклюзивности гениально разработанного
плана разбогатеть на халяву. Видно мало книжек в детстве читали. Кстати автобус
преступники спрятали весьма просто: закопали на перекрестке полевых дорог в лесу
недалеко от города.
Весьма поучительную историю привел для показа сюжетной ограниченность
детективного жанра. Преступники план похищения поди не один месяц разрабатывали,
а он в готовом виде на книжном прилавке оказался. Базовых детективных сюжетов
немного, около трех десятков. Вся мировая сокровищница детективов начертана из
них, в разных вариантах и пропорциях.
По моему личному мнению, писать детективы проще всего. Особо легко описывать
события сегодняшнего дня. Декорации готовы, предыстория взята из школьного
учебника, даже половина сюжетной линии существует. Знай себе придумывай ситуации
с претензией на оригинальность и штампуй детективчики. Так и появляются в
кратчайшие сроки у модных писателей десятки произведений. А откиньте имена,
детали, мелочи, оставьте только основу, и... суть одна единственная. Не встречал
современных мастеров, которых не стыдно поставить рядом с Агатой Кристи или
Чейзом. А жаль.
И последнее. Кто именно ваш недруг особого значения не имеет, за единственным
исключением. Покушаться на кого-нибудь из силовиков (милиция, ФСБ) - очень
рискованно. Безопасней прыгнуть в реку Нил и доказать аллигатору что он не прав.
Когда убивают кого-то из своих, силовики встают на дыбы и роют землю чуть ли не
в прямом смысле. Убийство "своего" - личный мотив. Неписаный закон
представителей власти категоричен и однозначен: найти убийцу любой ценой. Но
если все же решитесь...
О заказных убийствах (киллеры).
Самый надежный способ избавиться от врага своего - нанять киллера. Заказные
убийства практически не раскрываются. Когда убили Влада Листьева, сколько
времени прошло? Убийца до сих пор не найден. По-моему, и не найдут. Мне ни разу
не попался детектив про умного сыщика, который раскрыл бы заказное убийство. В
существующих произведениях киллер иногда фигурирует, иногда он даже главный
герой. Но каждый раз главная идея произведения сосредоточена на чем-то другом,
либо сам профессиональный убийца, либо его основное занятие проходят как бы по
побочными сюжетным линиям, не по главной. В знаменитом фильме "Леон"
рассказывается о таком человеке, но нет умного следователя, раскрывшего его.
Объясняется данный феномен весьма просто.
Приступая к работе, следователь в первую очередь ищет мотив преступления, кому
могла понадобиться чужая жизнь, ищет связь между жертвой и убийце. Просто так и
ворона не каркнет. Для убийства должны быть причины: личные, деловые,
финансовые. До преступления жертва и убийца были как-то связаны. В большинстве
детективов следователь, сыщик, частный детектив либо еще кто-то находят убийцу
как раз откапав эту связь.
В заказных убийствах связи между жертвой и убийцей нет. Киллер какого-то
личного мотива против жертвы не имеет. Для него убийство - работа. Есть связи
между жертвой и заказчиком, заказчиком и киллером. Убийце дали фотографию
жертвы, сообщили где он (она) любит обедать и все. Засел на чердаке, поймал в
перекрестье оптического прицела лицо как на фотографии и нажал спусковой крючок.
А кого он убил, за что, киллер может и не знать.
Следователь начинает расследовать заказное убийство. Что он находит? Список
подозреваемых, которым весьма выгодна смерть убитого. Но у них железобетонное
алиби: один в кругу семьи ужинал, другой пытался разорить казино, а третий
вообще в деловой командировке был. Даже если в списке окажется всего одна
фамилия, результат будет тем же. Лично убийства заказчик не совершал. Пока нет
весомых доказательств, подозреваемый не превратиться в обвиняемого.
Всем хорош наемный убийца, только больно дорог. Профессионалы предпочитают
доллары десятками тысяч, а то и сотнями. Но деньги не главное препятствие.
Нужную сумму можно скопить, украсть, найти клад, наконец. Проблема заключается в
поиске. Дело-то противозаконное. На более или менее понятное объявление о найме
вероятнее всего откликнуться работники милиции, а то и ФСБ. К вам на встречу
обязательно придет переодетый сотрудник органов. Набрав необходимый материал для
суда, вас посадят.
Если у вас нет связей в криминальном мире, то лучше не пытайтесь. Делайте
грязную работу сами. Придется попачкать руки в кровушке, зато есть все шансы
проводить врага в последний путь.
Особо предупреждаю: не нанимайте дилетантов, каких-нибудь морально
разложившихся личностей или мелких уголовников. Сколько заплатишь, столько и
получишь. Дилетанты, даже если убьют намеченную жертву, все равно попадутся. На
первом же допросе выдадут вас с потрохами. Раз читал о подобном преступлении.
Жена бизнесмена решила спровадить на тот свет мужа, захотела сам бизнес вести.
Наняла бомжеватого вида "киллеров". Какого качества долбаные "киллеры" оказались
можно судить по гонорару - где-то тыщ 10, но не долларов. Для них, наверно,
бешеные деньги. Жена сама разработала план покушения и все подстроила. Накануне
преступления "киллеры" для храбрости приняли на грудь по литру каждый.
Мужа-бизнесмена они все же укокошили. Но на месте преступления еще только
визитную карточку не оставили, наверно потому что таковой не имели. Через пару
дней все "киллеры" оказались в ИПЗ, еще через сутки к ним присоединилась уже
вдова.
Подготовка к убийству.
И так вы решились на убийство. Киллера достать не удалось, грязную работу
придется выполнять самому.
Для убийства должен быть мотив, весьма веский, раз решились на ТАКОЕ. Если вы
сразу же грохнете свою жертву, следователь вас вычислит не выходя из кабинета.
Суть подготовки заключается в максимально возможном сокрытии мотива, пресловутой
связи между вами и намеченным трупом. Если сумеете избавиться от мотива совсем,
то и убивать станет незачем. Чем больше времени потратите на подготовку, тем
сложнее вас будет потом откапать по мотиву.
В идеале с жертвой нужно подружиться. При расследовании убийства подозрения на
друзей падают в последнюю очередь. К тому же дружба поможет вам узнать много
полезной информации, что существенно облегчит разработку плана по его
устранению.
Вариант выйти замуж (жениться) лучше не использовать. Супругов связывают
экономические отношения, наследуемое имущество, не дай бог еще и детей заведете.
Вторую половину убитого проверяют в любом случае, как бы страстно на виду они не
целовались бы. К тому же длительное время изображать влюбленного не получится.
Если на свиданиях еще как-то можно сыграть Ромео (Джульету), то в течение года
совместной жизни вас точно раскусят. Не беспокойте сотрудников ЗАГСа, не
заводите лишних свидетелей обвинения.
Если подружиться по каким-либо причинам не удается, то необходимо жертву
"простить", хотя бы для вида. Здесь время играет главную роль: чем больше срок
между "прошением" и убийством, тем меньше на вас косых взглядов. Лет через
десять вас могут вообще забыть.
Важно вести себя правильно. Восток тонок и мудр. Как гласит старинная
поговорка: "Скажи раз - и я поверю тебе; скажи два раза - буду сомневаться;
скажешь три раза - пойму, что ты лжешь". Не нужно трезвонить по белу свету о
"прощении" заклятого врага. Если будете при каждом удобном случае и каждому
второму встречному талдычить: "Я его простил и убивать не буду", будьте уверены:
подозреваемым Љ1 - вы. В разговорах с близкими и не очень близкими тему
"прощения" сами никогда не поднимайте. Спросят прямо, ответьте: "Ну, было дело.
Да бог с ним". Окружающие вам поверят, конечно не сразу, но поверят. В идеале
если и будут трясти на допросах, то не очень настырно.
Если же не то что подружиться, а даже "простить" не получается. Если при
каждом упоминании ненавистного имени у вас начинает выступать пена на губах, то
можно попробовать сыграть и на этом. Главное создать себе репутацию пустозвона,
который только грозиться, грозиться, а решиться - понос пробирает. Здесь тоже
самый важный фактор время. Жертва и окружающие постепенно привыкнут к пустым
угрозам и перестанут обращать на них внимание. Вот тогда и начинайте потихонечку
копать врагу яму.
Хорошо дольет пустоту в вашу репутацию продуманное поведение после получения
рокового извести. Театрально вскрикните от ужаса и начните со страхом лепетать:
"Я его не убивал, не убивал я". Желательно почаще произносить заученную фразу
перед большим количеством человек. Следователь вам обязательно поверит, если со
страху описаетесь в его кабинете.
Только вариант "пустозвона" самый сложный, хотя и может сработать.
Приготовьтесь к сильному давлению со стороны следователя. Ведь вам, дилетанту,
предстоит выдержать бой с профессионалом, да еще и не с один. К тому же
следователь, устав искать настоящего убийцу, может решить посадить хотя бы вас.
Свидетелей ваших публичных обещаний наберется достаточно. А значит доказывать
"невиновность" вам придется еще и в суде.
Сбор информации.
Этапы сбора информации и подготовки прекрасно совмещаются. Разделяю их только
для большей ясности.
Все слышали пословицу: "Знание - сила", но к ней можно добавить: "Информация -
власть". Если у вас будет абсолютное досье на врага своего, то с ним вы можете
провернуть разные интересные штуки: разорить, заставить перестрелять родных,
стать создателем движения за лишение женщин избирательных прав. Жалко только что
абсолютных досье не существует. Человек как личность меняется каждую минуту. С
годами видоизменяются характер, привычки, взгляды.
В досье собирайте любую попавшую информацию: где живет, работает, чем
увлекается, на чем ездит, по каким маршрутам. Особо ценным может оказаться
знание его слабостей, пороков. Ничем не пренебрегайте, даже самым явным пустяком
или мелочью. Как знать, может данные о цвете его нижнего белья помогут вам
создать хитрый и коварный план. Но обязательно все записывайте. Даже самый тупой
карандаш будет острее самой острой памяти. В голове ничего не храните. Запись на
бумагу помогает четче сформулировать мысли, наблюдения. Правильная раскладка
данных облегчит создание плана покушения. Только все записи держите в одной
папке и обязательно подальше от родных и близких. Накануне преступления досье
лучше всего спрятать. На всякий случай, только ни где-нибудь под подушкой. В
жизни всякое бывает: вдруг вас на месте преступления сцапают. Рассчитывайте на
самый худший вариант. Жестяная банка и полянка в темном лесу будут самым лучшим
тайником. Доказательства предварительного злого умысла накинут вам лишние годы в
обществе белого медведя.
Информацию собирайте осторожно, чтоб кто-нибудь случаем не пронюхал.
Подозрения обязательно падут на того, кто собирал сведенья об убитом. На друзей
досье не заводят, только на врагов, на того, кого предполагают сгубить.
Последний совет: любая разведка мира 90% информации о вероятном и явном
противнике извлекает из легальных источников: газеты, журналы, открытые отчеты.
Чтоб знать врага своего на 90% совсем необязательно подслушивать под дверью,
оплачивать услуги осведомителей или разводить в его доме электронных тараканов.
Вокруг нас плещется океан информации. Мало кто из простых граждан подозревает о
его существовании, и еще меньше людей умеют извлекать из него нужную информацию.
Вполне достаточно внимательно слушать, смотреть и замечать мелочи. Главное
анализируйте собранную информацию, отделяйте золотые зерна от чепухи. Самый
гениальный сыщик Шерлок Холмс может рассказать о человеке многое только по
одному внешнему виду. Учитесь у него.
Разработка плана.
Разрабатывая план покушения, максимально подстраивайте его под привычный ход
событий вашей жертвы. Сколько народу погорело, пытаясь обстоятельства переделать
под себя, под свой план. Не меняйте привычный ход вещей, у вас это все равно не
получиться.
Выясните: как живет, работает, расслабляется ваша жертва, где удобнее всего ее
будет пристрелить. Не допускайте очень распространенную ошибку литературных
убийц. Самопальные киллеры на кой-то ляд пытаются жертву куда-то увезти,
заманить, завлечь. Результатом обычно либо провал на месте, либо пара суток до
тюрьмы на воле.
Чем оригинальней и неожиданней будет ваш план покушения, тем больше у него
шансов на удачу. Кто занимается компьютерами наверняка помнит эпидемию вируса
"Ай лаф йю". В мире полетели миллионы компьютеров, как простых пользователей,
так и навороченных корпораций. Не помогли многоуровневые защиты, антивирусы. А
все почему? Автор вируса придумал что-то принципиально новое, перед чем все
антивирусы от бессилия развели руками. Попробуйте так же.
Какие-то конкретные рекомендации давать бессмысленно. Действуйте по
обстоятельствам, импровизируйте, изобретайте, в общем запускайте свой мозговой
процессор на все 100. Ограничусь самыми общими замечаниями. Начну с внешнего
вида.
Одежда - самая первая улика, по которой вас будут искать. Не надо скупится на
туалет, даже если для дела вам придется купить смокинг от Версачи. После от
одежды обязательно нужно избавиться. Кому-то еще о ваших покупках знать незачем.
Если следователь каким-то образом на вас выйдет, то обязательно опросит ваших
знакомых. Купите все новое: от носков до трусов. Только не в ближайшем магазине,
где вы обычно отоваривайтесь. Хороший следователь, допросив знакомых, не
полениться опросить окрестных продавцов. Лучше всего детали одежды закупить по
штуке в другом городе, или области.
Фасон одежды выберете с умом. Не купитесь на киношных штамп шпиона в черном
плаще, шляпе и в темных очках. Штамп оттого и штамп, что настоящий шпион так не
оденется, быть в центре внимания ему ни к чему. Подавляющее большинство людей
очень невнимательны. Попробуйте вспомнить: во что была одета продавщица, когда
вы в последний раз покупали колбасу или хлеб. Вспомнили? Так же случайные
свидетели опишут вашу внешность. А вот если все же нацепите черную шляпу с
плащом - вспомнят до мельчайших подробностей. Такова психика человека: будничное
быстро сбегает из памяти, а необычное - крепко в ней заседает.
Главное во внешнем виде не иметь отдельной заметной детали, которая броситься
в глаза и запомниться. Кроссовки Адидас со строгим костюмом тройкой как-то
несовместимы. Совершенно незачем чтоб консьержка, к примеру, запомнила фирму
вашей обуви. Хотя можно сыграть и на этом. Так, по сериалу "Улицы разбитых
фонарей", преступник специально надел рыжий парик, такой ярко-огненный.
Свидетели гуртом вспомнили только его рыжую шевелюру, и все. А как он был одет,
черты лица - пусто.
Что-то серое, темное, неприметного фасона не всегда имеет смысл одевать.
Шутовской наряд весьма бросок в деловой части города, среди надменных
бизнесменов и загнанных клерков. С другой стороны, владельца строгого пиджака с
кожаным дипломатом обязательно закидают тухлыми яйцами на карнавальном шествии -
тоже лишнее внимание. Прикиньте по обстановке.
Последняя деталь одежды - лицевая маска из темной материи.. Конечно, в черной
образине а-ля Зерро прям по улице ходить не следует, она привлечет к вам
внимание не меньше аляповатого костюма. Но в самый момент кровопускания надеть
ее очень и очень не помещает. Какой-нибудь случайный свидетель в самый
неподходящий момент может освидетельствовать ваше преступление. Хуже, если вы
его впервые на суде заметите.
Маска не гарантирует защиты от узнавания, но сильно снижает весомость
показаний свидетеля. Одно дело увидать лицо преступника, а другое дело опознать
маску. Под черной тряпочкой оказаться может кто угодно, кончая папой римским.
Для сбора информации жертве или для ее убийства, возможно, придется
перевоплотиться в почтальона, пожарного, продавца. Мы ежедневно общаемся с
людьми службы быта, и при этом совершенно перестаем воспринимать их как
личности. Раз дошло до анекдота: братки фотопленку с места преступления,
кровавого убийства, сдали в проявку. Служащий сервисного центра от увиденного
поседел. Бандитов взяли прямо в зале центра. Что делают нормальные люди с
отснятой фотопленкой - относят на проявку. Братки поступили также. Личина
служащего быта тем и хороша: клиент ваше лицо не запомнит.
Личину представителя власти (милиционера, ФСБешника) не надевайте от греха
подальше. Силовики очень не любят "оборотней". Не трясите улей, не оскорбляйте
представителей власти. Тогда вас не будет искать еще и по личному мотиву -
униженной чести мундира.
Для "смены профессии" выберете легенду по возможности ближе вам естественному.
Старший лейтенант Шарапов едва не погорел на разнице между уголовников водителем
и офицера МУРа. Помните? Нежные руки у водителей не бывают. Масло, бензин с
морозом и ветром дубят кожу рук не хуже кожевника. Ладно Шарапов на пианино умел
играть, выкрутился. А ведь кроме творческой богемы с белыми ручками ходят только
силовики.
В Питерском метро милиционеры фальшивых монашек, собиравших деньги для сиротых
и немощных, отличали без всяких документов. Поддельная монашка не могла прочесть
молитву "Отче наш" - единственную молитву, которую обязан знать каждый
христианин.
Назвались почтальоном - должны знать как работает "собственное" отделение
связи и где оно находиться. Влезть в чужой образ не так просто как кажется.
Фирменный фартук еще не гарантирует умение продать пол кило колбасы. Артисты,
профессиональные перевоплощенцы, тратят на тренировки годы, и то не всегда
получается. Коронная фраза главного режиссера на съемочной площадке: "Не
верю"!!! Как бы вам не крикнули так же, но уже следователь.
Юридическое чтиво.
Чтение юридической литературы можно и нужно включить в план подготовки. При
идеальном раскладе вам удастся избежать общения со следователем. К сожалению,
идеал на то и является идеалом, что недостижим. В качестве свидетеля или
подозреваемого вам придется иметь общие темы для базара сначала с органами
дознания, а потом, не дай бог, конечно, с органами правосудия.
В нашей стране юридическая безграмотность фантастическая. Впору юридические
ликбезы открывать. Власть предержащие широко и повсеместно надувают
"безграмотных" граждан. Исключение, разве что, права покупателя. В магазин все
ходим, каждый день и не по разу. Но во всем остальном...
А ведь знание уголовного, уголовно-процессуального кодексов существенно
облегчит ваш разговор с властью, убережет от многих злоупотреблений. В каком
неудобном положении окажется следователь, когда вы перечислите все его нарушения
по пунктам и статьям, а под конец потребуете бумагу с ручкой для обоснованной
жалобы прокурору. Запугать, а тем более расколоть вас, будет проблематично.
Юридическая подкованность сделает самое главное - отобьет желание у
следователя лишний раз наблюдать вашу физиономию по ту сторону стола. Кончено,
служебный долг и все такое никуда не денутся, но беседы с вами будут становиться
все короче и короче, а там и до опушенных рук рукой подать. Хорошая страховка на
случай пластической операции под козла отпущения. Но учтите: если следователь не
найдет настоящего убийцу, то может решить закатить в тюрьму хотя бы вас. Общение
с органами более подробно опишу ниже, в специальном разделе.
Изучение юридической литературы не оттягивайте "на потом". Когда в трупе
вашего врага будет копаться патологоанатом, времени на самообразование не будет.

Когда папка с досье порадует вас толщиной и округлостью форм, можно преступать
к непосредственной разработке плана покушения. Основные составляющие прожекта
разберу по отдельности. Начну с самого главного - с выбора орудия убийства.
Орудие убийства.
В конечном результате (в трупе) нож, пистолет или яд одинаково эффективны.
Разбор орудий убийств начну, на мой взгляд, с самого простого в применении.
Огнестрельное оружие.
На первом месте, конечно, огнестрельное оружие. Сюда же, для простоты
рассказа, отнесу все что бабахает или плюет огнем: мины, гранаты, пистолеты,
ружья и прочее, в чью конструкцию заложено применение энергии расширяющихся
газов.
В свое время порох уровнял шансы горожанина с мушкетом и закованного в
максимильяновский доспех рыцаря, а потом не оставил феодалу никаких шансов.
Пистолет позволит не обращать внимания на физические возможности жертвы.
Застрелить Брус Ли может даже младенец, прямо не вставая с горшка. Отпадет
надобность в плотном контакте - в чем заключается главное достоинство
огнестрельного оружия. Пистолет Макарова бьет на 50 метров. Из тяжелой
снайперской винтовки можно раскидать мозги врага за пару километров. Из
придорожных кустов можно шарахнуть по машине жертвы из гранатомета. Ну а если у
вас в чулане завалялся ПЗРК "Стрела", то враг ваш не будет спокойно спать даже
на борту персонального самолета.
Мина - воплощение самого коварства. Безмятежная жертва садиться на унитаз, и
предстает перед святым Петром со спущенными штанами. Заминированный автомобиль
давно стал классикой. От замаскированной взрывчатки не спасет ни телохранитель,
ни бронежилет под пиджаком.
Но, к превеликому сожалению, огнестрельное оружие вместе с великими
достоинствами обладает не менее великими недостатками. Чем сложнее и объемней
образец, тем более желателен навык обращения с ним. Обидно будет, когда из
гранатомета банально промажете мимо Мерседеса жертвы. А взрывчатка - коварна в
двух направлениях. Раз в Чечне дом рванул. Думали террористы местных активистов
казнили. Как же. Три олуха как раз готовились кого-то подорвать, да со
взрывчаткой обращаться толком не умели. Дилетанта специально взрывать не надо,
дать пару кило тротила - сам справиться. Но главный недостаток огнестрельного
оружия это не в этом.
Насобачиться в стрельбе можно в тире, или, ближе к осени, перестреляв уток на
болоте. Возможности гранатомета или мины можно узнать из компьютерной игры,
новые игрушки все больше начинают претендовать на реальность. Недостаток в
другом. Любое огнестрельное оружие можно отследить. Ни один умелец автомат
Калашникова вечерком на кухне не сделает. Оружие производят на режимных заводах.
Даже если вам нужен всего один ствол, то и его придется покупать, воровать, а то
и заимствовать на ближайшем посту у часового. Между вами и оружием образуется
вполне осязаемая связь. В детективах не раз убийцу находили тряханув торговца
оружием. Думаете, сможете избежать подобной участи?
Со взрывчаткой ситуация немного другая, более обнадеживающая. Промышленную
взрывчатку достать также трудно как огнестрельное оружие. Но зато в Сети можно
найти рецепты изготовления пластиковых зарядов и даже рекомендации по сборке
кустарных мин. Только прочтите еще раз о случае в Чечне. Взрывчатые вещества,
особенно самопальные, намного опасней стволов.
Упаси вас господи от использовании легального оружия: служебного пистолета,
охотничьего ружья. В процессе изготовления, на внутренней поверхности ствола
остаются царапины от стружки. На ТТХ оружия они никак не влияют, но оставляют
неповторимый рисунок на пуле. Судебный баллистик идентифицирует стволы по
отпечаткам на пуле как криминалист преступников по пальчикам. Если вам не
хватило ума не стрелять из легального пистолета, то он будет самым главный
доказательством, которое познакомит вас с лагерным бытом.
Засветившийся ствол нужно выкинуть в любом случае. Если он легальный,
следователю можно наплести о краже с разбоем. Только вам не поверят. Два больших
совпадения: стреляли в убитого из пистолета вашей марки, и у вас оружие пропало.
Даже если оружие у вас "украдут" за долго до преступления, подозрений будет чуть
меньше.
Холодное оружие.
Наиболее реально, на мой взгляд, использовать холодное оружие. Для полноты
описания, в этот отдел запишу не только специализированные орудия убийства:
мечи, сабли, копья, арбалеты; но и бытовые: ножи, топоры, биты, сковородки,
сгодиться даже скалка и стиральная доска. Или более точно: любой предмет, с
приводом мускульной силы человека, способный убить другого человека, можно
отнести к разряду холодного оружия.
Мечи, кинжалы, арбалеты и всякие прочие, специально созданные для смерти
орудия оставьте в сторонке сразу. Раны на трупе очень болтливы. Патологоанатом
быстро установить, что убитый разрублен мечем XIV века. Если подобный меч висит
у вас в комнате над телевизором, то следователь не поверит, что вы им тараканов
на досуге бьете.
Самое то - бытовое холодное оружие. Хлеборез или мясорез найдется в каждом
доме. Какой сельский житель может обойтись без топора? Дрова на зиму только Брус
Ли руками заготовит. Хоккейная клюшка, а еще лучше бейсбольная бита, отличная
дубина. В конце 80-тых братки специально для разборок клюшки скупали, потом уже
перешли на стволы. Бытовая вещь от того и кличется "бытовой", что есть в каждом
доме. Набор кухонных ножей совершенно не означает дурных намерений против
сволочи соседа, например. Черенок от метлы с ножом для чистки рыбы отлично
заменит копье. Сучковатая и достаточно толстая ветка без всяких дополнительных
затрат превращается в дубину.
Эффективное, бесследное (в смысле не отследить по продавцу) холодное оружие
легко достать. В чем заключается его главное достоинство. В акте вскрытия
следователь прочтет: "Проникающий смертельный удар нанесен острым, продолговатым
предметом", и все. По орудию убийства отыскать вас не получиться.
К сожалению, копье и тем более "копье" из черенка с ножичком на километр не
кинуть, даже на сотню другую метров. Метнуть нож в ненавистную спину тоже не
каждый сможет. Это только киношный ниньзя поражает врагов пачками, раскидывая
сюрикены пачками же. Вариант с луком или арбалетом может пройти, только пульнуть
из арбалета сложнее, чем из пистолета: расстояние с ветром учесть нужно. В
общем, необходим близкий контакт с жертвой не менее метра. А если жертва амбал с
накаченными ушами? Вот в чем главный недостаток холодного оружия. В рукопашной
преимущество может оказаться не на вашей стороне. Когда на кону жизнь, то и
очкастый интеллигент превратится в берсеркера, книгой, как мечом, проломит вам
череп. Так что не тычьте пером в кого попала. Вдруг ваша жертва старый
спецназовец, в Афганистане душманам головы руками отрывал. Только нож достанете,
а очнетесь в реанимации с трубкой в горле.
Профессионал убивает ножом с удара. Тык в район солнечного сплетения, и
готово. Множественные ножевые ранения на трупе всегда указывают на дилетанта. И
дилетант вынужден так поступать. Человек живуч. Если не задеты жизненоважные
органы (сердце, мозг), то он еще будет бороться за жизнь. Приходится тыкать еще
и еще раз. Прочтите, или хотя бы пролистайте, книги по боевым искусствам. Сейчас
полно различных пособий. Выучите уязвимые точки человеческого тела, их довольно
много. Хотя бы будете знать куда тыкать. Тренировка хотя бы на схематичной доске
увеличит ваши шансы закосить под профи.
Яды.
Яды - следующая большая группа орудий убийств. Специально ядовитых составов
немного. Мало какие убийственные жидкости предначертаны для травли ближнего.
Боевые ОВ, к примеру, в мирных целях не используют. Большая часть ядов, по сути,
ядами не являются. Мышьяк - общепринятый яд, но он всего лишь химический
элемент, ядовитость его не более чем свойство, как радиоактивность плутона.
Лекарства не яды, но в больших дозах могут убить и они. Травануться можно даже
инертными газами: азот, аргон. Сколько раз на промпредприятиях рабочие попадали
в атмосферу азота, теряли сознание и тихо умирали.
Яды не требуют близкого контакта с жертвой, в некоторых случаях он даже
противопоказан: боевые ОВ, углекислая атмосфера и другие нечаянности. Как-то не
принято привязывать жертву к столбу и силой, сквозь плотно сжатые зубы, засыпать
кило мышьяка. Зачем так поступать? Тот же мышьяк можно тихонечко подсыпать в
любимые макароны жертвы, он сам скушает.
Главный козырь ядов как раз в этом. Если еще отрава отложенного действия, хотя
бы до утра, то можно мирно съесть ужин с жертвой, а на следующий день вытащить
из почтового ящика приглашение на похороны. В фильме "Мертв по прибытию" главный
герой успел сдать полиции собственного отравителя, прежде чем яд доконал его.
Подписал протокол и помер. Отложенный визит смерти сведет на "нет" возможность
отследить момент попадания яда в организм - важный фактор для сокрытия
преступления.
Число ядов превеликое множество. Каждая группа чем-то отлична от других. Я не
специалист, чем конкретно они различаются - расписать не в силах. Для более
понятного повествования разобью яды по конечному результату.
Пусть не покажется странным, но в первой группе, самых эффективных, не могу
назвать ни одного яда. В идеале жертва должна быть отравлена не установленным
ядом или токсином. Чтоб посмертный врач не смог выделить из желудка следы
знакомой отравы. Увенчается успехом интересная ситуация: труп есть, но нет
убийства. Вашу вину не докажет ни один сталинский прокурор. Фраза адвоката: "А
может он сам помер, так сказать, по естественным причинам", распахнет перед вами
клетку скамьи подсудимых.
Самым лучшим ядом будет тот, который невозможно узнать. Ради такого бриллианта
в платине дозволено простить все недостатки: горький вкус, большую дозу. Главное
скормить ему (врагу), а там и сама Фемида от удивления повязку снимет.
К сожалению, токсикология (наука о ядах) бурно расцвела. Стоит человечеству
изобрести новую дрянь, как токсикологи тут же откопают способ определить ее. Для
облома токсикологов потребуется изобрести что-то новое, принципиально новое.
Сможете вывести неизведанную и безликую дрянь - врагов у вас не будет.
Боевые яды, или по другому ОВ, убивают мгновенно и малюсенькой дозой. Еще бы:
лучшие химические головы страны над их созданием бились. Но.... Очистите голову
от дурных мыслей сразу, а если где-то надыбали пару ампул, то и выбросите их
подальше.
Синтезировать ОВ в сарайных условиях теория позволяет, но хватит ли у вас
терпения, как фальшивомонетчик Баранов, 10 лет потерять в угоду экспериментам в
противогазе? Единственный способ реально разжиться ОВ - позаимствовать у
государства, а это уже тропка для следователя из ФСБ. А ФСБ мелочевкой не
занимается. Не надо вовлекать в следственный процесс высокие инстанции. Если все
же сумеете на кухонной плите создать зарин, иприт, или что-то подобное -
следствие заплутает в трех соснах. Сначала по всей федерации хранилища с ОВ
перетряхнут. Когда еще следователи смиряться с версией самопального
происхождения ОВ. Но для последнего случая найдется одно серьезное ограничение,
о нем ниже.
О группе лекарств - ядов уже упоминал. Медицинские колеса, жидкости и составы
легкодоступны, но уж больно много их нужно. Но главный недостаток лекарственный
ядов не в лошадиной дозе. При желании жертве можно скормить пару килограмм, хоть
с помощью столба и веревки, но можно.
В книгах и фильмах о коварстве яда почему-то забывают о таком важном моменте
как - рвота. Когда отрава с кровью начинает распространяться по телу,
вмешивается защитный механизм: человека "выворачивает наизнанку". Не правда ли?
Знакомые ощущения. Для отравителя рвота плоха тем, что с таким трудом
скормленная лошадиная доза вылетает по большей части обратно, либо на самого
отравителя, либо просто на пол. Жертву приходиться добивать подручными
средствами - весь гениальный план крысам на носовые платки.
И последняя большая группа ядов - бытовые. Не только отравленная приманка для
крыс или тараканов. В нашем быту много химических средств не для надоедливых
тварей божьих Лаки, краски, чистящие порошки, бензин, наконец, благотворно на
желудок и печень не действуют. Не зря советуют из свежеокрашенного помещения
выбежать побыстрей и проветрить его. На многих этикетках бытовой химии надписи:
"При попадании в глаз, тщательно промыть водой".
Широчайшая доступность - главный плюс бытовых ядов. Если жертва убита бытовым
ядом, то в список подозреваемых следователь может включить собственную фамилию.
Вдруг он подобным средством в момент преступления ковер чистил. Капельки ветром
унесло с неизвестными последствиями.
Главный минус бытовых ядов - правильно угадать смертельную дозу. Токсичность
бытовой химии очень различна. Что-то каплей слона свалит, а от кило чего-то раз
на унитазе поскучаешь. Допустим, вы скормили жертве верную смертельную дозу, как
вы по наивности думали. А утром он вас сам фразой убьет: "Представляешь, что-то
вчера съел вечером, всю ночь в туалете просидел. Наверно жена котлеты
пережарила". Обидно будет.
Редко, правда, но проскальзывает ситуация, когда жертва от принятого яда не
умирает, а впадает в коматозное состояние. Кома, со временем, обычно проходит.
Недоотравленный воскресает и начинает мстить. Ладно, если на свидание с
правосудием отправитесь, из тюрьмы обычно возвращаются. А если по принципу "око
за око". Чтоб не залететь, экзотические яды, типа кураре, лучше не пускайте в
ход. Вероятность ядовитой комы низкая, быстрее в рулетку казино разорите, но все
же. Старый, добрый стрихнин куда надежней.
В финале разбора орудий убийств, укажу на очень важное условие.
Орудие убийства обязательно должно быть приобретено тайно на стороне. После
мокрухи, от него обязательно нужно избавиться. Более подробно о заметании следов
ниже. Следователь непременно вас заподозрит, если из вашего дома накануне
преступления что-то пропало: легальный пистолет, нож для мяса, или хотя бы
клюшка. Особенно если убитого пришили подобной штукой.
Планирование убийства.
Разбор планирования убийства начну с общих замечаний. Но сначала пример.
Мужу, в прямом смысле, до смерти надоела жена. Долго не думал: посадил супругу
в коляску мотоцикла, набрал приличную скорость, и... размазал благоверную о
придорожный столб. Уголовного дела даже не заводили - обычный ДТП. Правда муж
сам переехал в травматологию на пару месяцев, зато план убийства сработал на
ять. Преступление не раскрыли бы вовсе, если бы муж сам не сознался. Совесть,
видно, замучила.
Почему такое незамысловатое преступление не раскрыли сразу? Потому что очень
простое. Простота - хуже воровства. Муж сымитировал самый обычный несчастный
случай. Ежегодно в ДТП по России народу гибнет больше, чем потерял СССР за всю
афганскую компанию. Трупом больше, трупом меньше, какая разница.
Главное в планировании - простота исполнения. Вероятность провала вырастет
вместе с количеством пунктов в плане, больше шансов на чем-нибудь проколоться. К
хорошему куча ходовые, хитроумные комбинации не приведут. Это в шахматах треба
хитрить и комбинировать. Его величество СЛУЧАЙ - главная причина гибели
витиеватых прожектов. Предусмотреть все - невозможно, и пробовать не фиг. Всегда
останутся неучтенные факты, явления и, особенно, люди.
В телефильме "Иосиф и Мария", сериала "Улицы разбитых фонарей", показали
раскрытие заказного убийства. Случайный свидетель узнал одного из киллеров.
Вероятность подобной встречи одна на все население Санкт-Петербурга. Но
сработало же. Сыщики раскрыли 100% глухарь. В другом фильме, из того же сериала,
маляр случаем заглянул из подвесной люльки в окно ну не позже не раньше, а в
момент убийства. Преступление оказалось спонтанное, практически не раскрываемое,
но поди ж ты...
Единственный способ свести случайности к минимуму - свести к минимуму
возможности для случайностей. Легко исковеркать телевизор, самолет. А
попробуйте-ка сломать шарик из подшипника, гайку или чугунную сковородку.
Из заумных комбинации логически течет другая очень распространенная ошибка
литературных убийств. Доморощенный киллер зачем-то пытается изменить
естественный ход вещей. Зачем-то заманивает жертву в ловушку, куда-то вывозит в
багажнике и тому подобная дребедень.
Не пытайтесь справиться с перипетиями реальной жизни. Гораздо проще под них
подстроиться. Каравеллы, на которых Колумб открыл Америку, не обязывали ветер
дуть точно по курсу, а ведь как-то умудрялись плыть против него. Спланируйте
убийство также. Подстройтесь под ритм жизни жертвы, найдите тот самый роковой
для нее момент, и.... Как ниньзя: пришел из пустоты, и ушел в пустоту. Заказные
убийства совершаю как раз по этой схеме.
На суде обвинению очень важно показать суду и присяжным как именно было
совершенно преступление, проиллюстрировать, так сказать, техническую сторону
убийства. Почему именно в такой позе оказался труп, как именно нанес удар убийца
и так далее. Вот тут то зарыта еще одна возможность избежать заслуженного
наказания.
Из главы о ядах: самый эффективный тот яд, который невозможно распознать. Про
убийство можно сказать тоже самое. Если найдете загадочный для следствия способ
отправить жертву на тот свет, то можете смело планировать вечер после заседания
суда. Коварная недомолвка разрушит всю базу обвинения. Как можно судить
человека, если непонятно как он совершил преступление?
Начало XX века, Англия, Лондон. Полиция задержала по подозрению в тройном
убийстве некого мужчину, назовем его мужем. У невезучего вдовца все три супруги
утопли в ванной. Что, однако, не помешало ему получить посмертные страховки за
каждую из жен. Таких случайностей не бывает - убил всех троих, козе понятно. Но
как он это сделал? В ванне и специально утопиться проблема. А тут - ну никаких
признаков борьбы и другого насилия на телах погибших. Вскрытие только
подтвердило факт гибели в безалкогольной жидкости, и ничего больше.
Следователь от бессилия чуть сам в ванне не утопился. Эксперименты на месте
последнего преступления длились несколько недель. Он и так, и эдак "топил"
профессиональную пловчиху. В любом случае без борьбы и следов на "трупе"
обойтись не удалось. Преступника чуть не отпустили за не доказанностью
преступления. Да бог все же есть. Следователь выяснил таки как совершались
убийства.
Оказывается утопить человека в ванне проще простого. Когда очередная жена
принимала ванну, муж заходил к ней в купальную комнату. Играючи хватал супругу
за ноги и... резко дергал на себя. Вода попадала в нос, глотку, женщина тут же
теряла сознание. Такая вот странная реакция организма на уровне физиологии. О
сопротивление не могло быть и речи. Способ оказался настолько эффективным, что
следователь во время эксперимента едва не утопил пловчиху. А ведь специально
тренированная дама была готова "утонуть во имя справедливости". Чего ж в таком
случае ожидать от простых женщин.
Профессиональные навыки.
В конце XIX века Лондон терроризировал кровавый убийца проституток
Джек-потрошитель. Большинство жриц любви на время свернули уличный промысел,
остальные вздули цены на секс-услуги в несколько раз. Вторичной волной пошли
преступления под Джека. Кое-кто на волне всеобщей паники пытался свалить вину на
неуловимого маньяка. Но... убийства неожиданно прекратились.
Кем был кровавый маньяк, как его звали - мы никогда не узнаем. Зато весь
Скотланд-Ярд твердо уверен в профессии потрошителя: хирург, или просто врач,
мясник. Откуда такая уверенность? Так аккуратно вырезать, извлечь внутренние
органы может только специалист. Только тот, кто всю сознательную жизнь
оперировал людей, или разделывал туши в мясном магазине. Для такой аккуратной
работы нужен профессиональный навык и практические знания анатомии. Джек где-то
в другом месте щупал настоящие сердца, легкие, почки. А где еще можно такому
научиться.
Профессиональные навыки - вот что может вас сгубить. Профессия - Каинова
печать каждого работающего человека. Она делит массу людей на отдельные группы.
Мышление дворника отличается от образа мыслей зав кафедры ВУЗа. Столяр запросто
сколотит стол, а капитан проведет баржу с песком по фарватеру реки. Если вы врач
или фармацевт, то соблазн пустить в ход яд очень велик. Ведь вы знаете много о
лекарствах, ядах и прочих химический соединениях для приема внутрь. Мысль
отравить врага лошадиной дозой активированного угля вам не придет. Но это же
поймет и следователь. Соответствующая запись в акте вскрытия сразу же вычеркнет
из списка ближайших подозреваемых всех не враче и не фармацевтов. Опасность
распространяется и на прочие сферы человеческой деятельности. Кадровому военному
или хорошему охотнику заказано использование огнестрельного оружия.
Каждый нормальный мужик служил в армии. Где заодно приобрел военную
специальность, там... радист, разведчик, сапер, например. Армейские навыки лучше
тоже не использовать. Если вы на гражданке пекарь, а в армии снайпер, то метким
выстрелом с другого конца квартала пришить свою жертву не рекомендую.
Следователь обязательно поднимет вашу армейскую специализацию.
Если все же решили блеснуть профессиональными способностями, то не свершите
другую очень распространенную ошибку литературных убийц. Различные рабочие
инструменты, приспособления, вещества оставьте в рабочем шкафчике. Если не
прямо, то по грязи, смазке, крови они вас выдадут. Как указывал выше, купите
(своруйте) новый инструмент. Судебные медики из ран на трупе, по молекулам,
могут вытащить убийственные, для вас, улики.
В одной из серий про Коломбо, художник пренебрег этим простым правилом. Мало
того что жену отравил средством для чистки кистей, так еще рабочую тряпку из
мастерской прихватил. Хитрые эксперты обнаружили на лице убитой краску, очень
оригинальную краску, цвета гордости глупого художника. Убийца намочил тряпку в
растворителе и зажал ею рот жене. Женщина надышалась ядовитыми парами и потеряла
сознание. Когда Коломбо прочел заключение экспертов, то для себя убийцу нашел,
осталось только собрать доказательства его вины.
Отказ от использования профессиональных знаний принесет больше плюсов. Ну и
пускай следователь сразу определит работу дилетанта. Страшного ничего нет. Не
врачей, на примере яда, на Земле подавляющее большинство. Каждый не врач в
медицине, в частности в токсикологии, полный профан. Так что найденная
характеристика убийцы следователю ничего не даст, хотя забот добавит.
Сообщники.
"Одна голова - хорошо, а две - лучше". С мудрым изречением не поспоришь.
Вдвоем сгубить врага легче, чем одному. Втроем - еще проще, чем вдвоем.
Продолжая аналогию: сотня человек с голыми руками загрызет Брус Ли, а сто тысяч
- разберут на запчасти терминатора. Привлечение сообщников вернется большой
выгодой. Одного сотоварища по мокрому делу можно поставить на стремя, другому
поручить отвлечь внимание. Обалденная фотомодель легко заманит в ловушку
практически любого мужика, если только он не голубой. Даже ноги подержать, чтоб
не брыкался, есть кому, когда вы жертву "нежно" за горло обнимете. Только
главная запятая не в использовании сообщников.
Доверять абсолютно можно только себе. Сообщник - человек, самый
непредсказуемый фактор в вашем плане. Человеку свойственны сомнения, левые
раздумья и прочее, прочая. В самый канун преступления передумает еще. Выбрать
надежного сообщника - вот главная трудность.
Деньги - изобретение дьявола, в качестве средства привлечь сообщника отбросьте
сразу. Если не можете нанять профессионала, то план мокрой мести лучше воплотить
в одиночку. Кто продал чужую жизнь за деньги, не покраснев, с вами поступит
также. Это в лучшем случае. В худшем - будете отстегивать кровные шантажисту,
пока не переедите за колючую проволоку. Либо сами мигрируете, либо он же
поможет.
Так что, купив помощника по мокрому делу, избавьтесь и от него. Тогда
лоханутому сообщнику посулите тонн зелени побольше, а гонорар заплатите прям на
месте преступления, свинцом. Пусть сыщик "почешет репу" над двумя трупами.
Самые надежные сообщники - идейные, которые пойдут с вами не за деньги, а по
убеждению, за высокую идею. В идеале, по мотиву такой сообщник должен быть с
вами полностью солидарен. К сожалению, не всегда так бывает. Но если фортуна
улыбнулась вам - смело шагайте.
Можно, конечно, разукрасить уши предполагаемого подельщика лапшой, объявить
намеченную жертву врагом революции, протестантом, негроненавистником и далее в
том же духе. Получите идейного сообщника со всеми плюсами. Только истина может
всплыть, замечено за ней такое паршивое свойство. Если идейный сообщник заметит
лапшу на ушах, то вы получите нового врага взамен убитого. Обманутого "товарища
по партии" не испугает перспектива париться на нарах вместе с вами. А то отрубит
еще вашу голову и сам явиться с ней в милицейский участок. Положит кровоточащую
башку на стол начальника, с гордым видом заявит: "Это я! Убил его! Он враг
революции (протестант, ненавидит негров)!!!" Ну что с идейного фанатика
возьмешь?
Мужчине недурной наружности, со светскими манерами и умным видом, не сложно в
помощницы завлечь женщину. Ради любви она пойдет на все, на чем частенько
закручены мыльные сериалы. Даму лучше всего привлечь для устранения другой дамы,
любовницу против жены, например. Влюбленная дурочка не хуже идейного сообщника,
но, к сожалению, минусы у нее - гораздо хуже. Предав идейного сообщника, вы
предадите его идеалы, личность, как правило, не заденете. В случае с женщиной вы
предадите самое сокровенное что у нее есть - любовь, нанесете огромную рану ее
личности. Ненависть идейного сообщника по сравнению с местью обманутой женщины
как кнопка на стуле - мелкая шалость.
Сообщница пойдет с вами на дело по личным мотивам, оскорбление ей вы нанесете
то же личное, а личное оскорбление она вам не простит. Никогда. Обманутая в
любви женщина вряд ли сдаст вас властям (так легко не отделаетесь). Нет. Она
убьет вас. Второй раз убить проще. Решили подцепить сообщницу на любовный
крючок, закажите место на кладбище и для нее. Жестоко? Согласен. Иначе место
закажут вам.
Так, по сериалу "Коломбо", адвокат задушил жену. Преступление совершил очень
аккуратно: никаких улик. Но для фабрикации алиби привлек сообщницу. Любовница
адвоката сыграла роль жены великолепно. В салоне самолета адвокат "поссорился с
любимой супругой" и улетел на курорт один. Свидетели дружно, со смаком, поведали
Коломбо подробности семейной склоки. Лейтенант по косвенным уликам все же
раскусил адвоката, но для суда требовалось что-то более весомое, нежели домыслы.
Тогда он расколол любовницу.
Ранним утром Коломбо позвонил адвокату с печальной вестью: любовница покончила
с собой. Для уточнения деталей, попросил его заехать к ней домой. Действительно,
когда адвокат зашел в дом, мимо его санитары пронесли труп женщины под белой
простыней. Коломбо пригласил адвоката в комнату и все выложил на чистоту.
Подробно описал как он совершил убийство, как ловко замел следы. Посетовал на
невозможность отправить его на нары. А под конец сказал: "Только вы все равно
ничего не добились: ваша жена мертва, любовница тоже. Зря старались". Вот тут
адвокат и прокололся. В момент триумфа он проговорился: дескать, с любовницей
все равно что-нибудь случилось бы. Не сейчас, так после.
А любовница, поди ж ты, подслушала весь разговор в соседней комнате. Перед
адвокатом разыграли спектакль в два действия. Незнакомая женщина улыбнулась с
носилок и легко соскочила на землю. Любовница прозрела, и тут же сдала адвоката.
Хотя ей, как соучастнице, тоже грозил срок.
Наверно, главная трудность с сообщником - его поиск. Не дашь же в газету
объявление: "Ищу сообщника для убийства своего заклятого врага. Оплата по
договоренности". Таким образом, вы найдете только срок на нарах в лице
милиционера в штатском.
Правоохранительные органы очень любят откликаться на подобные объявления. Как
ни странно, находятся идиоты, которые регулярно дают подобные анонсы в рекламных
газетах. Конечно не в такой прямой и откровенной форме, но в достаточно
прозрачной для понимания. Оно ведь и понятно: преступник уже есть, искать,
ловить, догонять его не надо. Набрал улики для суда, и готово: милицейские
начальники с гордостью рапортуют еще более высоким милицейским начальникам об
успехах в борьбе с преступностью. Взамен премии, отпуска в летний период и
прочие жизненные блага за усердную службу. Не знаю как сейчас, а в царской
России Охранка частенько сама провоцировала неуравновешенных личностей на
антиправительственные выступления. Если у вас нет сообщника, лучше не ищите.
Если сообщника найти не удалось, не расстраивайтесь. Работа в одиночку имеет
очень весомый плюс - скрытность. Чикатило искали аж восемь лет. Оттого и долго,
что он действовал один.
За восемь лет милиция перекапала все окрестные леса и помойки в поисках
неуловимого маньяка. По ходу дела переловили кучу всякого жулья. А ведь даже
жена Чикатило до ареста ничего не знала о тайной жизни мужа. Правды ради, нужно
отметить: на Чикатило сработал другой важный фактор, весьма редкий. У
подавляющего большинства мужчин группа крови и спермы одна и та же, у Чикатило -
нет. Он дважды проходил через гребенку поиска, и дважды его отпускали.
С сообщником вам обязательно придется разрабатывать план убийства, обсуждать
его вслух. А вдруг услышать посторонние уши? Так что мой совет: действуйте в
одиночку. Сложнее, но надежней.
Место преступления.
Место преступления - важный слагаемый успешного убийства, лобное место вашего
врага. К выбору предполагаемой точки казни отнеситесь со всей серьезностью.
В идеале, на месте преступления вы должны остаться с жертвой тэт а тэт.
Лишние, а тем более случайные, глаза совершенно ни к чему. Для расправы не
обязательно нужно тащить жертву в заброшенный дом на краю города, темную поляну
в запушенном парке, или в пустыню Гоби. Поиск глухого места для расправы как раз
очередная ошибка литературных убийц.
Действительно, в глухом месте убийство произойдет без излишнего шума и
зрителей. Но потом умный следователь вычислит: а кто именно мог заманить жертву
туда. А потом этот кто-то чудесным образом окажется убийцей. После следователю
останется собрать авоську улик. Когда уверен под кого копать, собирать компромат
гораздо проще.
Чтоб пырнуть жертву пером или застрелить, хватит пары секунд. Далеко не всегда
надобна глухая полянка в лесу за городом. Учтите время. Московский ГУМ ежедневно
посещают тысячи людей. Посреди толпы покупателей и туристов как-то не прилично
убивать человека, стыдно наверно. А ночью магазин пуст. Спящие в каморке
охранники не в счет, сигнализацию только не потревожьте. Зарезать врага своего
можно прямо на прилавке с бюстами Клауди Шиффер, главное чтоб он ночью в ГУМе
оказался.
А вот для этого вам и пригодиться подробнейшее досье на вашу жертву. Если
правильно и с толком проанализировать записи, то обязательно найдется удобное
место для казни. Любой человек каждый день хоть на минуту да останется в полном
одиночестве.
По ТВ регулярно передают сообщения о новых заказных убийствах. Очередного
крутого бизнесмена находят с простреленной головой возле собственного подъезда
или элитного Мерседеса. Их убивают возле дома, в офисе, в лес с бабами-ягами их
никто не заманивает.
Облюбовав место преступления, обязательно прорепетируйте убийство. Хотя бы
раз. Откуда появитесь вы, откуда жертва: все просмотрите и проверьте. Внешние
условия (время суток, день недели, время года) максимально приблизьте к боевым.
Только теоретическая подготовка чревата фатальной ошибкой. Не дай бог упустить
мелкое, на первый взгляд, но очень важное обстоятельство. Пример из истории.
На президента де Голя было совершено покушение. Посягнули профессиональные
военные Франции, не простили ему потерю Алжира. Подготовились с военной
точностью, как спланировали армейскую операцию. Учли даже точное время
наступления сумерек. Только сумерки и сорвали всю операцию. Руководитель
покушения уточнял время по календарю прошедшего года, а в текущем стемнело на
шесть минут раньше. Эти минуты спасли де Голя. В потемках точная стрельба
оказалась невозможной. Пули сушеным горошком отскочили от бронестекол
автомобиля, а личный шофер президента сумел увести машину из-под обстрела с
пробитой шиной.
Более конкретных указаний по выбору места преступления дать не могу. В этом
вопросе всегда нужно исходить из конкретных условий, характера и жизни жертвы,
собственных возможностей. Но места возможных покушений можно объединить по
некоторым признакам. Рассмотрю ряд из них.
Пути следования.
Путь следования - ахиллесова пята почти всех надежно оберегаемых VIP персон.
Трудно просочиться в хорошо построенную и умело охраняемую крепость. Но вдоль
всех дорог бетонных стен не построишь, патрули со злыми овчарками не пустишь.
Наибольшее число удачных покушений на убийство произошло как раз по дороге.
Президента Кеннеди убили в момент езды на открытом автомобиле по городу.
Подавляющее большинство людей живет по расписанию: подъем в 6:30, работа с
8:00 до 17:00, и так будни напролет. Отслеживать маршруты ежедневных перемещений
вашего врага большого труда не составляет. Зачем пасти жертву по всему городу,
когда точно знаешь его каждодневные перемещения. Затаиваешься в выбранном месте
и ждешь.
Особо удобны подъезды жилых домов. Рано утром пенсионеры и школьники еще спят,
а поздно вечером - уже спят. Пара минут наедине с жертвой практически
обеспечена. Недаром много заказных убийств разыгрывается именно в подъездах.
Чаше всего киллер ждет жертву с работы или на работу. А что? Очень удобно. С
улицы не видно, а в самом подъезде малолюдно.
Но главный недостаток путей следования в высокой вероятности нежелательных
случайностей. Те же лишние свидетели, к примеру. Когда вы на лестничной площадке
привели в исполнение смертельный приговор, из ближайшей квартиры высунулась
старушка. Ну приспичило пенсионерки в 5 утра мусор вынести, что с нее взять. Или
другая напасть. На вашем пути отступления ремонтники ЖКХ перекапали подворотню.
Ну лопнула этой ночью труба с горячей водой, ни днем раньше, ни сутками позже.
Так что, если выбрали путь следования, разработайте побольше запасных
вариантов. Как исполнения приговора, так и отступления. Заранее приготовьтесь к
возможной необходимости прикончить несколько совершенно невинных людей, как
случайных свидетелей. А иначе никак.
Место жительства или работы.
Будучи дома или на работе, человек может остаться в полном одиночестве на
несколько часов, а то и суток. Главное преимущество стационарных мест
преступления в этом и заключается. Спящего человека, если только он не
профессиональный диверсант, убить во сне большого труда не составит. Мирно
дремлющему под тенью дерева отцу Гамлета родной братец налил в ухо яд. На работе
без титанических усилий можно заминировать рабочий стул жертвы. Представьте: он
сел на шикарное кресло и... попал на прием к святому Петру.
Пусть не очень благородно, зато дешево и эффективно. К примеру, в данный
момент я нахожусь на работе один в пустом машзале. Дежурю в ночную смену на
заводе. Случись что, поиски начнутся не ранее чем через 3 - 5 часов. А если
сменщик по дороге плутать начнет, и того дольше.
Стационарное место от того и стационарное, что жертва там находиться долго. По
сравнению с путями следования, ненужных случайностей гораздо меньше. Тщательно
проработанный план практически гарантирует успех.
Крупный недостаток места жительства или работы - трудность проникновения. В
наше время даже пенсионеры не прочь водрузить стальную дверь у входа в жилище
времен Никиты Сергеевича. Старушка, у которой кроме тараканов и взять-то нечего,
просто так дверь не откроет, а подслеповатым глазиком поглядит через дырочку и
обязательно спросит: "А кто там"? Что же можно сказать про более состоятельных
граждан? Если кошелек по внешнему виду трудно отличим от чемодана, то и входная
дверь может оказаться рассчитанной на ядерный взрыв.
С работой другая напасть. В большинстве организаций все друг друга по лицам
наизусть знают. Ваше "новое лицо" непременно запомниться всем встречным. А
сонные охранники и вахтеры со скучными лицами у входа - вообще божье наказание.
Для них самое любимое развлечение: задержать кого-нибудь, нацепить наручники, и
допросить по всей строгости закона. Какая в таких условиях может быть
незаметность.
Может по этому места жительства и работы уступают путям перемещения. Не смотря
на все плюсы, в стационарных местах личные счеты сводят заметно меньше.
Посторонним людям как-то не принято мстить. Убийца и жертва обычно знакомы.
Пускай отношения не всегда носят теплый и дружественный характер, но в лицо, как
минимум, они друг друга знают.
Если и вы лично знакомы со своим врагом, то противоатомная дверь может
оказаться излишней. Он сам ее откроет, да еще пригласит на чашечку чая, если
воспитан хорошо. А если ваш супостат над вами еще и начальник, или просто
сослуживец, сама собой отпадет проблема с проникновением на место работы.
Ленивый охранник на проходной по привычке вас не заметит.
Вот от подобного соблазна я вас категорически предостерегаю. Не пользуйтесь
ситуацией ни в коем разе.
В одной из серий про Коломбо женщина, убивает своего начальника прям на месте
работы, в кабинете одной из телестудий Сан-Франциско. Убитый страдал
дальнозоркостью, есть такой нехороший дефект глаз. Он плохо видел отдаленные
предметы, но читал без очков. Преступница не стала учитывать дефект зрения, хотя
знала о нем.
Труп нашли с раскрытой книгой в руке и с очками на лбу. Коломбо правильно
вывел логическую связь: убитый хорошо знал убийцу, раз узнал его по размытому
силуэту не поднимаясь с дивана и не одевая очки. Лейтенант выяснил кто в тот
вечер работал в здании и хорошо знал убитого. Расследование началось в первую
очередь с них. Преступница оказалась в том списке.
Вывод: если труп обнаружат за целой бронированной дверью, или во всей
организации никто не заметил нового лица, то знакомство убийцы и жертвы вполне
очевидно. Круг подозреваемый резко сузиться до конечного числа людей. Да же если
в этом круге сотня, то все лучше бесконечности. И вы там окажетесь, обязательно.

Глухое место.
О глухих местах уже высказывался ранее, но все равно понятие "глухое место"
нужно разъяснить более детально.
Глухое место это не только заброшенная аллея городского парка, обросший мхом
долгострой времен социализма или микрорайон хрущевок под снос. К нему можно
отнести любое редко посещаемое людьми место. Главное достоинство глухого места -
возможность власть поиздеваться над поверженным врагом, насытиться долгожданной
местью.
На мой взгляд, глухое место лучше всего обойти по большому радиусу, какой бы
бес соблазна вас не драл. Либо силой, либо хитростью - вам как-то придется
заманить жертву, а это уже дополнительная нитка для следствия. Выяснив как
убитый оказался в глухом месте, следователь может выйти на вас. Другими словами:
огонь можно спрятать, а дым, чаше всего, - нет. Оставьте заброшенные карьеры и
темные поляны для киношных разборок, вам от них проку не будет.
Совершение убийства.
Разо
__________________
Более всего оживляет беседы не ум, а взаимное доверие.
Ф. Ларошфуко

Чтобы сделать великий фильм, необходимы три вещи — сценарий, сценарий и еще раз сценарий.
А. Хичкок
Вячеслав Киреев вне форума   Ответить с цитированием
Старый 15.05.2008, 00:37   #12
Вячеслав Киреев
Супер-модератор
 
Аватар для Вячеслав Киреев
 
Регистрация: 29.05.2006
Сообщений: 5,497
По умолчанию

Как совершить убийство. Или без чего не получится детектив.

Продолжение.


Другой пример из детективного рассказа. Автора и названия, к сожалению, не
запомнил.
Как-то после трудового дня муж вернулся домой. А там вор в ящике его
письменного стола орудует. Догадливый супруг ловко воспользовался ситуацией.
Держа незадачливого домушника на прицеле, отобрал у того фомку. Дальше цитирую
почти дословно:
"В комнату зашла вернувшаяся жена.
- Дорогая, - начал муж, - я не стану перечислять все твои измены. Ты их знаешь
сама.
Резким движением муж ударил жену фомкой по голове. Истекая кровью, женщина
рухнула на пол.
- Вы убили ее, - воскликнул изумленный вор.
- Надеюсь. Только не я, а вы убили ее.
Муж повернулся к вору и застрелил незадачливого домушника. Потом тщательно
обтер влажным платком рукоятку фомки и вложил ее в правую руку застреленного.
Едва сдерживая бьющую радость, вдовец набрал номер полиции".
Цитирование очень корявое, по старой памяти, но смысл, надеюсь, поняли. Муж
инсценировал убийство: забравшийся в дом вор убил жену, он вовремя вернулся
домой и застрелил вора. Свидетелей никаких. Как-то иначе сфабриковать
преступление нереально. Вора силком в дом никто не затаскивал, он сам залез.
Какова вероятность раскрыть спонтанное убийство типа описанного выше? Либо
сразу, либо ноль. Посему не надейтесь "нечаянно" убить врага своего, слишком
много случайностей. Дубль шесть не каждый раз выпадает на игральных кубиках, а
ставка - ваша свобода. Путь преднамеренного убийства тернист, зато надежен.
Накладка.
Накладка - наложение более тяжкого преступления на менее тяжкое. В данном
случае убийство может наложиться на банальный мордобой. Прием особо любимый
мастерами детектива. По сути, разновидность спонтанного убийства. Много роковых
случайностей, невероятных совпадений, только шансов на успех еще меньше. Для
примера детектив Агаты Кристи.
Любовные ссоры иногда носят ожесточенный характер. Парень в пух поругался с
девушкой. До какого состояния нужно было довести беднягу, чтобы пустил в ход
кулаки. Эмоционально-физический удар, и девушка падает. Кровь, без движения. В
испуге парень сматывается. Поутру остывший труп молоденькой хозяйки обнаруживает
домработница.
На первый взгляд классическое непредумышленное убийство. На первом же допросе
парень во всем сознался. Рыдая, сидит за решеткой, искренне считая себя убийцей.
Но реальность оказывается сложнее. Он ее не убивал.
Упав на пол, девушка поранилась, но не убилась. Всего лишь потеряла сознание.
А вот когда пришла в себя, в большой злобе, вызвала по телефону другого мужика.
Когда-то она подловила его на преступлении, но в полицию доносить не стала.
Получать ежемесячные дивиденды посчитала более выгодным. Кому понравиться
постоянно отстегивать непрофессиональному шантажисту? Мужик моментально
сообразил и воспользовался подвернувшейся ситуацией. Именно он добил девицу.
Подсвечником по голове и шантажу конец.
Как полагается в хорошем детективе, толковый следователь по кусочкам
восстанавливает истинную картину произошедшего. Не помню как именно, нехороший
дядька оказывается в тюрьме. А виновный лишь в излишней эмоциональности парень
радостный вышел на свободу.
В другом теледетективе, уже советском, схожая ситуация. Застукав жену на месте
преступления, оскорбленный в лучших чувствах муж, бьет морду любовнику. Саму
благоверную для дальнейших разборок уволакивает домой. Утром любовника нашли
мертвым. На лицо и на лице множественные следы побоев. Кто, с кем и за что
установили быстро. Муж особо не лукавил, такой простой русский мужик, сознался
сразу. Картина непредумышленного убийства яснее солнца.
Только дотошный патологоанатом ясную картину поломал. У трупа на внутренней
стороне мочки уха нашел малюсенькую ранку. Сразу кровушку убитого через все
детекторы ядов прогнал. И не зря.
Следователь, лично открывая камеру печального мужика:
- Выходи. Ты свободен.
- Да вы что? Я же человека убил.
- Выходи. Не бери на себя чужой грех.
Убитый любовничек в шпионской истории завязнуть умудрился. В тот же вечер
квартиру избитого посетили замаскированные агенты иностранной разведки. В
комнате ломаный бардак, хозяин в крови возле диванчика на полу валяется. Чем-то
он мешал вражеским шпионам, проблему создавал. Тоже, извилинами быстро
пошевелили. Ядом импортным, на кончике иголки, под ушко, раз..., и нет проблемы.

Накладное преступление раскрыть крайне туго. Только литературным детективам
экстра класса они по силам. У меня вообще-то очень сильное подозрение: а имеют
ли накладки место в реальности? Может описанный тип убийств только в детективах
и существует?
Если вам подвернется возможность собственное убийство наложить на постороннее
преступление, действуйте смело. Успех практически гарантирован. Только метеорит
ведром поймать вернее, чем накладку наложить. Напоминаю: путь преднамеренного
убийства тернист, зато надежен.
Ничего не делать.
Ничего не делать - совсем редкая разновидность спонтанных убийств. Реже -
некуда. В детективах изредка проскальзывают подобные ситуации, обычно вскользь,
по побочным сюжетным линиям. За крайней недоказуемостью преступления, успехом у
мастеров детектива они не пользуются.
Бывает, человека можно убить без ножа или дубинки, достаточно в прямом смысле
ничего не делать: вовремя не дать лекарство тяжелобольному, не подать руку
утопающему, не затушить брошенный окурок. Любой грамотный сыщик распознает
преднамеренное убийство, но доказать подобное преступление совершенно нереально.
Подозреваемый абсолютно ничего не делал, как-то трудно и некультурно судить за
несделанное. Но и провернуть подобное убийство так же нереально.
Фактически убийство из разряда "ничего не делать" случай в чистом виде,
наподобие телевизионных лотерей. Билеты покупают миллионы, а выигрывают единицы.
Пример для демонстрации в чистом виде не вспомнил, только эпизод из фильма
"Десять негритят" по мотивам Агаты Кристи.
На неком острове некто собрал десять человек. Нагонять таинственность смысла
не имеет, загадочным некто оказался один из десяти - судья. Одного за другим
всех людей убивают. Сюжет пересказывать тоже не буду. В данном случае интересна
предыстория сюжета.
Ненормальный судья собрал на острове десятерых, на каждом из них висит
недоказанное преступление. Среди них супружеская пара - слуги. Одна из их
прежних хозяек умерла от тяжелой болезни. Все что от них требовалось: в момент
приступа раздавить ампулу с лекарством и дать понюхать больной. Но они этого не
сделали. Судья лично судил их и оправдал. Официально оправдал, но сам же заманил
на остров и убил.
Маскировка убийства.
В разделе "Совершение убийства" специально оговорил в качестве одного из
способов отправить недруга в мир иной подстроить "несчастный случай". И там же
разъяснил чем подстроенный несчастный случай отличается от маскировки под него.
Часто убийство пытаются выдать за несчастный случай. Соблазн - дьявольский.
Если прокатит - уголовное дело никто заводить не будет, а значит, убийцу искать
незачем. Как-то глупо сажать за решетку гнилую электропроводку или придорожный
столб. Вот и пытаются доморощенные киллеры выдать желаемое за действительное.
Тут и трупы с колотыми ранами в машинах сжигают, и убитого дубиной с крыши
многоэтажки сбрасывают. Примеров... масса. Все надеются, идиоты. Только сыр в
мышеловке тоже выглядит очень аппетитно.
Подобного, на мой взгляд, нужно избегать всеми силами. Маскировка никогда не
срабатывает. Очень редкие исключения только подтверждают правило. В итоге -
пустая трата времени. А причины провала уже указывал выше, повторяться не буду.
Улики и свидетели.
Грамотно разработать план и довести его до конца - пол дела. Вторая половина -
избежать заслуженного наказания. Хоть прямо ни разу не обмолвился, но суть всей
работы: как убить и остаться на свободе. Иначе никаких статей читать не надо:
берете что-нибудь потяжелее, лучше всего огнестрельное оружие, и прямиком к
заклятому врагу. Бац, или пиф-паф..., и все. Если вы решили честно убить и
честно отсидеть, то мой труд не для вас.
Любая доказательная база формируется всего из двух компонентов: улики и
свидетели. Мотив преступления из разряда подсобных средств. Желания подсудимого
ни на одном процессе в качестве улики не выставлялись.
И так, начну со свидетелей. Человек человеку верит как-то больше, чем
окровавленному ножу или промасленной веревке.
Случайные свидетели.
Проверенных рецептов от случайных свидетелей не существует. Планировать надо
лучше. Случай, случай, проклятый случай. Если залетели, то существует всего три
способа заткнуть случайного свидетеля.
Первый, самый надежный - отправить случайного свидетеля вслед за жертвой.
Лучше всего прямо на месте преступления, не отходя от кассы.
Во многих детективах описывают убийства случайных свидетелей. Оказался человек
не в нужном месте, не в нужное время, следующая пуля его. Какой-то конкретный
случай приводить не буду, смысла нет. Чаще всего первый способ автоматически
выбирают уверенные в себе люди, у которых от страха перед свежим трупом штаны не
намокают. Убил врага, обернулся, лишний - бах. Уверенность может быть
искусственной, от хорошей доли алкоголя, или забитого косячка, но суть не
меняется. Главное в первом способе - с гарантией и дешево. Только на вашу
совесть ляжет еще одна жизнь. Удержите дополнительное бремя?
Второй способ тоже надежен, но очень накладен в денежном отношении - заткнуть
рот случайному свидетелю толстой, претолстой пачкой денег. Дороговато, конечно,
и надежность не та, но на первое время сработает.
Простому человеку, так называемому рядовому гражданину, совать кровавые деньги
бесполезно. Почему-то отсутствие больших сумм способствует развитию порядочности
и честности. Даже если возьмет, то нет никакой гарантии, что через сутки в
милицию с глазами как у совы не явиться. К бумаге о явке с повинной приложит
полученные от вас деньги, все до копеечки. Менее эмоциональный в вопросах этики
деньги возьмет, с радостью. Таких по ночам совесть не мучает, доносить сразу
тоже не станет. Но тут возникнет другая сложность. Алчность насытить невозможно,
денег лишка не бывает. Как сливочную тянучку, из вас будут вытаскивать все новые
и новые суммы. Пока все равно не придется вернуться к первому способу.
Наконец третий способ, самый простой и дешевый - угрозы. Прием тем более
эффективен, если у вас внешность как у Квазимодо. Помашите перед носом свидетеля
окровавленным ножом - вам поверят, обязательно поверят. Ведь доказательство
вашей серьезности еще не остыло.
Только угрозы одновременно и самый ненадежный способ. Как в поговорке: дешево
да гнило. Если во втором случае свидетель с пачкой денег становиться вашим
сообщником (срок тоже может схлопотать), то здесь он жертва. Угрозы аукнуться
вам лишними годами жизни за полярным кругом в обществе урок и белых медведей. А
то, что запуганный свидетель заговорит - вопрос времени. Его разговорят либо
более морально устойчивые родственники (муж, жена), или хороший друг, или
лошадиная доза алкоголя вкупе с задушевной беседой. Но тогда применить и к нему
первый способ будет труднее. Как свидетеля, его будут охранять.
Внимательный читатель среди перечисленных способов заметить очень интересную
закономерность - два последних способа в логическом завершении возвращаются к
перовому. Так оно и есть. Убийство, это не из булочной половинку черного
свиснуть. Случай подкинет вам совершенно неизвестного свидетеля, что он за
человек, один бог ведает. Может по этому во многих детективах случайных
свидетелей чаше всего убивают на месте. Никто над остывающим телом торг о цене
молчания не заводит.
Улики.
С уликами другая ситуация. Идеально чисто, без малейших следов, сработать
невозможно. Даже сама по себе идеальная чистота станет уликой. Профилактическая
подчистка лишней не будет. Лучше перестраховаться, чем недостраховаться.
Самая важная улика, с которой всегда начинается расследование - труп. Далеко
не всегда имеется возможность избавиться от тела, но дело того стоит. Самый
главный принцип уголовного права: нет трупа - нет преступления. Пускай у вас
самый убойный мотив, на момент возможного преступления у вас алиби нет. Все
равно: пока трупа нет, вероятный покойник вероятно жив. А вдруг он уверовал в
какого-нибудь Мумбу-Юмбу и сбежал от мирской суеты в глухой горный монастырь. А
может сам совершил тяжкое преступление и колесит по миру в поисках укромного
местечка. Да мало ли что может быть. Расследование убийства при отсутствии трупа
явлений из разряда фантастики. Иначе получиться ситуация как в рассказе Чехова
"Людоед".
Подвыпившего купца арестовали за дебоширство. На допросе, для поднятия
собственной значимости, купец заявил, что накануне ел пироги с околоточным
надзирателем. На его беду, у полицейского на руках оказалось прощение о пропаже
околоточного надзирателя. Ну и закрутилось дело. Как установило следствие:
надзирателя убили и съели с пирогами. Купца осудили и уже отправили в Сибирь на
каторгу, когда забулдыга надзиратель нашелся.
Не знаю как по российским законам, а по американским: без трупа признать
человека мертвым можно, но возбудить уголовное дело нельзя. Пусть следователь
лично видел, как вы врага своего кончали, но если трупа нет...
Самое надежное - уничтожить труп физически: кремировать или растворить в
кислоте. Тогда даже если найдут пепел, или раствор, то привлечь господа бога для
опознания все равно не смогут. Хороший вариант утопить труп в трясине, или
спрятать под фундамент строящегося дома. Если будете топить тело в реке или
озере, обязательно привяжите балласт по тяжелее. Утопленники имеют обыкновение
всплывать. На худой конец закопайте его в глухом месте, где его случайно не
обнаружат.
В литературе не раз криминальные трупы прятали в чужих могилах. Либо зарывали
темной ночью в свежую могилку, либо еще в пустую накануне погребения. Можно еще
в морге в шикарный гроб положить второго покойника, на манер двойного дна в
чемодане. В любом случае результат одинаков и довольно надежен. Даже в Европе,
где земля в большом дефиците, могилу не потревожат лет 20, а где-нибудь в
Российской глубинке - все сто. К тому же чужую могилу просто так не раскопать. У
следователя должны быть веские причины для эксгумации, и красноречие Цицерона
для убеждения родственников. Одних подозрений мало.
В любом случае затруднить опознание трупа лишней мерой не будет. Ежегодно
только у нас в стране находят сотни бесхозных тел. Так и хоронят их в общих
могилах с цифрами вместо имен. Голову и кисти рук лучше отрезать и спрятать в
другом месте. На пальцах капиллярные рисунки еще долго сохраняются, а по черепу
скульпторы восстанавливают прижизненное лицо. К тому же эти наиболее
информационные части по отдельности гораздо проще увести подальше и спрятать
отдельно от тела. Голова в сумке сойдет за арбуз, а кист руки вполне поместиться
в карман брюк.
Только целиком на расчленение не полагайтесь. Оставшиеся части тела довольно
болтливы. Различные бородавки, родинки, шрамы и татуировки могут выдать личность
убитого. Даже если надут один скелет, без грамма мяса, то и по нему грамотный
патологоанатом много расскажет об убитом. Помните об этом.
Если вам не удалось до праха избавиться от трупа, то будьте готовы к
неприятному сюрпризу. Новинка криминалистики конца XX века - ДНК. Метод очень
надежный. По шматку мяса позволяет определить с кого этот шматок содрали.
Малейшая капля крови и та все расскажет. Несомненно: за методом идентификации по
молекуле ДНК большое будущее. Как бы не сопротивлялись борцы за права человека,
в будущем у каждого жителя Земли в паспорте будут образцы пальчиков, а в
специальном архиве образец крови на каждого. Бесхозные трупы переведутся, может
тогда и людей бесследно исчезать меньше будет.
К вашему счастью, метод еще только распространяется. Как пальчиков молодого
преступника может не оказаться в архиве, так и у сыщика может не быть образца
ДНК убитого. Хотя в последнем случае следствию охотно помогут родственники.
Установление отцовства по ДНК давно стало привычным. Теперь каждый Дон Жуан
половину заработка тратит на алименты. Если местный отдел уголовного розыска
обзавелся нужной аппаратурой - ничего не поделать.
Далеко не всегда трупы опознают по физическим особенностям или по той же ДНК.
Детали одежды, кольца, часы и другие личные вещи узнают родственники или кто
хорошо знал убитого. Оставлять подобные подсказки на теле - еще одно
преступление. Перед избавлением от главной улики снимите с трупа все. Все,
значит ВСЕ: одежду, украшения, золотые коронки с зубов. Заклинаю, не жадничайте.
Заодно не занимайтесь грабежом. Все снятое добро аккуратно заверните и утопите
подальше от места захоронения. Не берите даже деньги. Чем черт не шутит. Вдруг
купюры меченные, фальшивые или с переписанными номерами. Вряд ли вам следователь
поверит, что эту золотую коронку вы на улице нашли или на базаре по дешевке
купили.
Следующим по тяжести доказательства является орудие убийства. Оно не носит
столь исключительно важного характера как труп, но его недостача существенно
осложнить жизнь обвинению. Нож или пистолет не весят 70 кило, избавиться от них
гораздо проще. Выкиньте их в ближайший водоем, только не в лужу, и концы в воду.
Главное глубина не меньше 4 метров и дно желательно илистое. Избавьтесь от
орудия убийства обязательно. Если вы подобрали его с умом, то проблем с ним не
будет.
Отпечатки пальцев - уже классика с бородой. В наше время только законченный
идиот пойдет на дело с голыми руками. Не будьте таким идиотом, обязательно
что-нибудь оденьте: перчатки любые, кожаные или медицинские, на худой конец
сойдут и варежки. Если защитить кисти не смогли, обязательно пройдитесь мокрой
тряпочкой по всем предметам, до которых касались, или могли случайно
прикоснуться. Если уж совсем все плохо, сожгите дом вместе с трупом и
отпечатками.
Но учтите - не только отпечатки пальцев могут вас выдать. Пятки, пальцы на
ногах, уши, губы тоже имеют уникальные капиллярные узоры. На месте преступления
не ходите босиком и не целуйте посторонние предметы. Читал о неудачнике,
которого опознали по отпечатку уха. Бедолага имел неосторожность прижать ухо к
замочной скважине, подслушивал наверно. Отпечаток уха на суде пошел главным
доказательством. Понимаю, будет обидно.
А теперь местная сенсация: оказывается перчатки тоже могут оставлять
отпечатки. Конечно, на рукоятке ножа или замочной скважине ваш папилярный узор
не проявиться, но микротрещинки, переплетение ниток создадут уникальный рисунок.
Каждую перчатку криминалисты идентифицируют как отпечаток пальца. Любые
перчатки, особенно из ниток, отлично впитывают грязь, пыль, жир с рук. А ведь
каждое из перечисленного может вас выдать. Перчатки выкиньте вместе с орудием
убийства, для гарантии. А то слышал несколько раз, как из подобранный с места
преступления перчаток извлекали отпечатки пальцев.
Уликой против вас может стать родная одежда. На месте преступления к ней могут
пристать ненужные волоски, капли крови, пота. Или же ненароком за угол
зацепитесь, оставив следователю образец ткани. Грязь под ботинками - давно
классика. Эксперт выковыряет из узора подошвы комок грязи и скажет, где вы
недавно были. Когда вернетесь с мокрого дела, аккуратненько снимите, заверните и
избавитесь от всей, всей одежды, что была на вас в момент преступления. Лучше
всего сжечь ее, утопить или выбросить. Но последнее не лучший вариант. Но только
не в контейнер возле дома, и тем более мусоропровод. Вдруг следователь попадется
не только дотошный, но еще и не брезгливый - все помойки в округе перероет.
Если одежда приметная, о ней знают соседи или еще кто, избавляться от нее не
рекомендую. У следователя могут появиться дополнительные вопросы. Ну как вы
объясните пропажу красного пиджака от Версаче, который еще только вчера вечером
был на вас. Одежду обязательно выстирайте. И не просто в тазике побулькаете, а
щеткой, Тайдем с кипячением. Мера далеко не лишняя.
В свое время разгорелись споры вокруг подлинности плащаницы Христа (кусок
ткани, в котором его хоронили). Проверяя, ученые исследовали ткань в мощные
микроскопы, искали пыльцу растений. У каждого цветка пыльца особая, не спутать с
другой. По пыльце можно определить в каких краях вещь побывала. Не помню точные
результаты, но тест на пыльцу плащаница прошла.
Метод проверки на пыльцу пришел в мировую науку как раз из криминалистики.
Подобным методом эксперты могут отследить и ваши перемещения. Как знать, может
на ТОЙ самой полянке растут сорняки мутанты. А зона распространения мутантов как
раз полянкой и ограничивается.
Последнее, что осталось - самому капитально помыться. В идеале в баньке
попариться, отмыться до блеска, до скрежета. От огнестрельного оружия на ладонях
остаются следы пороха, поэтому руки с мылом в первую очередь. А то вряд ли
следователь поверит в сказку о нюхательном порохе. Ногти на руках и ногах под
корень подстричь, грязь вычистить.
Кстати грязь под ногтями - еще одна классика. При осмотре трупа,
патологоанатом в первую очередь обращает внимание именно на ногти. Под ними
может оказаться кровь убийцы, если жертва сопротивлялась, та же грязь, или еще
какая ценная улика. В каждом детективе, где убийство не обошлось без драки, так
узнают группу крови преступника.
Не поленитесь прочистить уши. В ушных раковинах пыль бывает храниться годами.
Правда всего раз читал, как преступника выдала пыль в ушах. Но, ведя игру по
крупному, нельзя пренебрегать малейшей деталью. Вся наша жизнь состоит из
мелочей.
После такой тщательной чистки, следователь найдет минимум зацепок и еще меньше
улик. Не жадничайте, избавляйтесь от улик, сколько бы они не стоили. В тюрьме
государство обеспечит вас всем необходимым и так, за свой счет.
Косвенные улики.
Косвенные улики не зря выделил в особый раздел. От прямых улик (пальчики,
гильзы, кровь) полностью избавиться, в принципе, реально. Главное лишку не
следить и тщательно за собой подчищать. А вот от косвенных улик - совершенно
невозможно. Чья-то выгода от чужой смерти, недосказанные намеки, слухи и прочее
можно отнести к разряду косвенных улик. Они прямо на преступника не показывают,
но подсказывают следователю в каком направлении копать.
К счастью улики от того и косвенные, что официально ничего не доказывают.
Следователь может собрать КАМАЗ и маленький Запорожец косвенных улик и от
бессилия сгрызть локти. Для постройки доказательной базы нужны прямые, весомые
улики. А иначе ваш адвокат на процессе от смеха сдохнет. Но, по возможности,
избавитесь и от них. Расследование убийства не игра "Ключи от форта Бояр",
оставлять следователю подсказки не в ваших интересах.
К примеру, вся соль сериала "Коломбо" построена на косвенных уликах. Сначала,
так сказать для себя, лейтенант находил очередного убийцу, а потом искал
доказательства для суда. В очередной серии как он вычислил адвоката, который
убил свою жену? Да очень просто. По легенде, адвокат в салоне самолета поругался
с женой и улетел на отдых один. Алиби, редкий случай, почти 100%. Выдала его
маленькая оплошность. Коломбо обследовал квартиру убитой, когда с отдыха
вернулся адвокат. Обычно мужья, когда приходят домой, зовут или как-то окликают
жену. Типа: "Дорогая, я уже дома", а то и сразу с порога: "Жрать давай". Адвокат
же зашел в квартиру молча, хотя по той же легенде не должен знать о смерти
любимой жены. У Коломбо сложилось впечатление, что он знал о ее кончине.
Представление, в каком направлении копать, сыщик получил.
А теперь представьте, если бы Коломбо на суде, в качестве весомой улики,
заявил бы: "Когда подозреваемый зашел в квартиру, то не стал как-либо звать
жену. Мне показалось, что он знал о ее смерти. Хотя сообщить подозреваемому об
этом никто не мог"... Ладно в американском правосудии не принято на заседания
суда таскать тухлые яйца, а то закидали бы.
В другой серии про Коломбо преступление произошло на корабле. Чтобы заглушить
звук выстрела, убийца стрелял через подушку. Такой самый простой глушитель,
правда подушка в пух разлетелась. Для создания алиби преступник сымитировал
сердечный приступ. Будто бы его внезапно сразил инфаркт, и он, полуживой, в
момент преступления лежал в лазарете. Какое-то лекарство позволяет в нужный
момент упасть с бледным лицом и нитевидным пульсом. Коломбо всего-то нашел на
полу в лазарете перышко. В самом лазарете подушки набивали не перьями. У больных
бывает аллергия на пух. Деталь мелкая, сама по себе ничего не докажет, а ведь
указала Коломбо на убийцу.
В обоих случаях косвенные улики указали на убийц, но доказательствами на суде
не стали. Коломбо и не пытался их как-то приобщить к делу. Как бы чисто вы не
провернули дельце, какие-то косвенные улики на вас все равно укажут. Другое
дело, что умный следователь с их помощью будет давить на вас, пытаясь хоть так
вырвать признание от вас лично. Но об этом и о некоторых других не совсем
честных способах следствия я расскажу ниже.
Алиби.
Наличие у подозреваемого железного алиби, или его отсутствие, - второе важное
условие для раскрытия убийства после мотива. Если подозреваемый в момент
убийства толкал речь перед огромной толпой на центральной площади, то вряд ли он
убийца. Хотя в той самой речи он может торжественно клясться на Библии, Коране и
Кама-Сутре жизнь свою положить, но уже убитого лично пришить. В дому у оратора
потом могут найти арсенал размерами на диверсионный отряд, долговые расписки,
записки с угрозами.... Но не было его на месте преступления, хоть тресни, толпу
развлекал. Поэтому за убийство оратора судить не будут, за незаконное хранение
оружия - может быть, но не за убийство.
Все потенциальные убийцы прекрасно понимают важность надежного алиби. А раз
настоящего алиби быть не может в принципе, то пытаются его всяческими способами
создать. Вот как раз на этой самой самодеятельности столько народу погорело,
черти в аду столько не жгут. Но все по порядку.
Мастерить искусственное алиби, как печатать фальшивые деньги. За все историю
денежного обращения СССР обмануть государство удалось только Баранову. Его
купюры много раз проходили через банки, ими выдавали зарплату на
госпредприятиях. Когда фальшивка все же всплыла, первым делом подумали на
экономическую диверсию иностранного государства, настолько фальшивки Баранова
оказались качественными. Но его все равно поймали и посадили на десять лет.
В подобной ситуации окажетесь и вы, коль вздумаете дурить следствие. Ведь
пытать ваше алиби на подлинность будут спецы. Баранов двенадцать лет в
собственном сарае филиал Госзнака мастерил, и то на чем-то прокололся. Все
предусмотреть невозможно. Какой-нибудь пустяковый пустяк вас выдаст. Для
иллюстрации пара случаев.
В сериале "Коломбо" преступнику почти удалось создать себе алиби "присутствия
в другом месте". США одна из самых развитых стран мира. Автоматическая ловля
нарушителей правил движения не редкость. Всего-то: в дорогу заделан датчик
давления и автоматическая фотокамера напротив перекрестка. Поехал на красный
свет, щелк, и штрафная квитанция с фотографией придет через пару дней. В данном
случае за рулем сидел не сам преступник, а его сообщница. Хитрую маску она из
большой фотографии сделала: вырезала лицо сообщника и нацепила его как
карнавальную маску, на затылке веревочками завязала. Алиби получилось
великолепное: официальная фотография, место и время точно указаны. Блеск. Только
тень от носа оказалась не на той стороне. Коломбо алиби лично проверял,
специально в то же время на том же перекрестке на красный свет проехал. На его
фотографии тень оказалась слева от носа, а на фото преступника - справа.
В другой серии того же сериала, дядя убил родного племенника из-за 30
миллионного выигрыша. Дядю выдали отпечатки пальцев, но не его собственные, а
кого бы вы думали - обезьяны. В тот вечер знакомые племянника попросили его за
домашней обезьяной присмотреть. В кадре, шимпанзе в цветастом платье и в
подгузниках хорошо смотрелась.
Дядя в квартиру племянника зашел в театральном костюме, скрытно убежал прямо с
театрализованного представления. Такая пышная одежда богатого вельможи времен
английской монархии. А на груди у него висел большой блестящий медальон.
Совершить убийство шимпанзе не помешала, зато она имела страсть, как ворона,
таскать блестящие предметы. Дядя сработал чисто, в перчатках. Но на его
медальоне Коломбо нашел другие отпечатки пальцев. Успела таки умная обезьянка
наследить.
Когда преступник тем или иным способом фабрикует фальшивое алиби, у
следователя есть шанс доказать обратное. Развенчанное алиби добавит гирьку в
чашу вины на весах правосудия. Может быть как раз такая гирька склонит присяжных
к вердикту "Виновен". На мой взгляд, быстрее прокатит отсутствие надежного
алиби.
На публики 100% жизни никто не проводит. Даже различные поп, рок "звезды" и
члены аристократических семей, за ними пристально следят папарации. Но ведь и
те, и другие как-то умудряются делать внебрачных детей?! Даже женщины! Какую-то
часть времени любой человек проводит один, совершенно один, когда некому
подтвердить его алиби. Конечно, чаще всего, это ночной сон, круглосуточные или
ночные дежурства, рыбалка, охота - много чего может быть.
Если и вы регулярно лишены алиби, то можете сыграть на его отсутствии. Главное
чтобы ваше одиночество было регулярным и предсказуемым хотя бы на месяц вперед.
Например, по ночам вы сторожите продовольственный магазин или хотя бы
коммерческую палатку. Времени совершить убийство - масса. Отлучиться с поста на
пару часиков не проблема. Кто заменит ваше отсутствие? Бог? Так он ничего не
скажет. Потом, на допросе у следователя, сможете "честно" заявить: "Где был?
Магазин сторожил. Это моя работа". Над собранными доказательствами вашей вины
грозным призраком залетает "подстава". Отсутствие алиби из аргумента против вас
может превратиться аргументом за вас. Ведь пока вы там дежурили, оклеветать вас
мог кто угодно. Судьи очень бояться осудить невинного. Лучше уж виновный на
свободе гуляет, его хотя бы сам бог покарает.
Но, к превеликому сожалению, редко кто по ночам сторожит магазин.
"Естественного" алиби у вас может не оказаться. Тогда все равно придется
фальшивить. Далее приведу несколько почти удачных поддельных алиби. Если вы не
повторите ошибок литературных убийц, то они могут вполне сработать. Но сначала
немного разберу основу любого фальшивого алиби - легенду.
Легенда.
На следствии мало будет заявить: "В момент преступления я находился дома,
смотрел телевизор". Из вас обязательно начнут вытягивать подробности: а какая
шла передача; слышали, как коты на лестничной площадке дрались; а сантехник к
вам не заходил? И так далее в том же духе. Сперва защитить собственное алиби
придется вам самим, это уже потом следователь начнет проверять ваши показания на
месте.
Чтобы не запутаться в собственных словах и не импровизировать на ходу, заранее
проработайте свою легенду. Очень здорово помогает репетиция перед зеркалом.
Особое внимание уделите мелочам. Даже профессиональных шпионов ловят на мелочах.
Вот что рассказывал бывший сотрудник СМЕРШа.
Во время Великой Отечественной войны немцы забрасывали в наш тыл шпионов и
диверсантов пачками. Каждый засланный обычно хорошо "помнил": где служил, в
каком конкретном месте воевал или получил ранение, откуда призывался и в каком
госпитале лежал. А вот такие мелочи как прозвище командира части, как звали
палатную медсестру в госпитале или товарищей по роте - нет. Мелочи, маленькие
житейские подробности, которые не попадают в официальные бумаги, помогали бойцам
СМЕРШа выявлять вражеских лазутчиков. Другой случай из истории войны дошел до
анекдота.
Для нелегальной агентуры в глубоком тылу СССР немцы с немецкой аккуратностью
подделывали советские паспорта. На проверку одного такого документа требовалась
долгая и тщательная экспертиза. Но на одном немцы все же прокололись. Как во
всей цивилизованной Европе, скрепку для фальшивого паспорта они сделали из
нержавеющей стали. В СССР же ее изготовляли из обычной, ржавеющей стали. Эта
несчастная скрепка стала важным секретом советской контрразведки и СМЕРШа. По
ней, в подавляющем большинстве случает, разоблачали засланных в наш тыл шпионов.

Вот для чего и вам нужна тщательно проработанная легенда. Погореть на подобной
"скрепке" будет очень обидно. А то как в анекдоте:
Заслали американцы в СССР шпиона. И вот он в кирзовых сапогах, серой фуфайке и
в шапке ушане выходит к глухой деревне. Подходит к какой-то древней бабке и
говорит:
- Бабушка, дайте воды напиться.
А та в ответ:
- Американским шпионам не помогаю.
Американец удивленно:
- А как ты догадалась???
- Так ты же НЕГР.
И последнее. Не поленитесь на кануне преступления побывать на месте своего
фальшивого алиби. Пройдитесь, посмотрите по сторонам. Может что-то изменилось.
Если понадобиться, заранее оставьте следы собственного пребывания. Только
теоретической подготовкой ограничиваться опасно. Например, скажете следователю,
что в ночь убийства на тихой речной излучине рыбку ловили, а том самом месте
новые русские уже неделю гуляют. Трудно, ловя рыбку, не заметить столь буйную
кампанию.
Свалить вину на другого.
Разбор липовых алиби начну с очень распространенного трюка - свалить вину на
другого.
Если совершено убийство, то следствие не успокоиться пока не найдет
преступника. Настоящий убийца эту простую истину тоже понимает. Отсюда большой
соблазн подсунуть следователю козла отпущения. Дело закроют, правосудие
восторжествует. Заодно неплохой способ избавиться от второго врага.
Намеченной в "козлы" жертве обычно подбрасывают вещественные улики: чаще всего
орудие убийства (пистолет, окровавленный нож), какую-нибудь вещицу с трупа
(бумажник, золотое колечко, дорогие часики) и тому подобное мелочи. Истинный
убийца любым способом пытается замарать другого человека, надеясь отвести
подозрение от себя лично. Очень хорошо, когда козел отпущения сам питает черные
чувства к убитому, или имеет иной серьезный мотив. На худой конец подойдет
прожженный уголовник или отпетый хулиган. Подобный способ сбить следствие с пути
истинного категорически не рекомендую. Способ самый простой, но и самый
бесполезный.
Почти в самом начале статьи немного разобрал мотив преступления, и чем он
опасен. Очень много убийств раскрыли по невидимой связи между убийцей и жертвой.
По сути, вся подготовка сводиться к маскировке собственного мотива, причины, по
которой вы решились на преступление. А вот если вы попытаетесь свалить вину на
другого, то породите еще одну сильную связь: между вами и козлом отпущения.
Особенно глупо старается тот, кто заодно пытается избавиться от еще одного
личного врага. Это - погоня за двумя зайцами. Как предупреждает мудрая
пословица: ни одного не поймаете. В последнем случае вас с козлом отпущения
свяжет еще и мотив. Ведь и второго врага вы за что-то ненавидите? Не держите
следователя за дурака. Он обязательно учует козлятину. Мало того что обидеться,
так начнет искать того, кто имел возможность подсунуть несчастного козлика.
В очередной серии "Коломбо", популярный ведущий радиостанции убил
корреспондента той же радиостанции по личному мотиву. Какие именно причины
заставили законопослушного и уже не молодого ведущего решиться на преступление -
не важно. Интересно другое: корреспондент был геем. Ведущий не придумал ничего
лучшего как подставить другого гея - киноартиста, любовника убитого. На месте
преступления, в доме корреспондента, ведущий на кустике повесил платок с
театральным гримом. Но... подстава не прошла. У киноартиста оказалось надежное
алиби. Как человек светский, он крутился в изысканном обществе. В момент
преступления у кого-то на приеме оказался. Но зато Коломбо выяснил другое:
артист и корреспондент познакомились совсем недавно, об их интимной связи знало
совсем мало человек. Напрашивался очевидный вывод: убийца обязательно знал об их
голубом романе. Круг подозреваемых с бесконечности резко сузился до 5 - 6. Как и
следовало ожидать, ведущий оказался в этой тесной окружности. Ну а проверить с
пристрастием чуть больше пол десятка человек дело несложное.
Но одну, почти удачную попытку свалить вину на другого, привести могу. Пример
из другого сериала: "Агент национально безопасности", серия называлась "Гордеев
узел".
Ситуация почти типичная для поссоветского времени. Главный злодей, так и
назову его, до перестройки работал в оборонном КБ. В советские времена
причастные к оборонной мощи СССР жили очень даже неплохо. Но с началом
разоружения и конверсии оказался не удел. А тут, сосед по коммуналке, другой
бывший работник оборонного КБ, но уже на пенсии. Мало того, сосед изобрел
невиданную торпеду, чуть ли не авианосцы разом топит. Чертежи чудо торпеды сосед
хранил в сейфе, а ключик от сейфа - как школьник, на шее носил. Злодей давно
тосковал по хорошей жизни. Тихая вилла с видом на Мексиканский залив где-нибудь
в Штатах его вполне бы устроила. А тут, такое сокровище, неоцененное родной
оборонкой. Грех не завладеть такими чертежами. Украл чертежи злодей очень
оригинальным способом.
Когда-то у злодея был брат близнец. Именно был: пару лет назад без вести
пропал в бескрайней сибирской тайге. Похожи они как два куриных яйца, вся
разница в родинке над правым глазом. И надо же было до такого додуматься -
закосить под собственного брата. Гениально!!!
Однажды утром сосед обнаружил пропажу. Ключик на месте, а чертежей - нет!!!
Кто украл, долго не думал. Несколько дней назад к нему на чашку чая заходил брат
соседа. Столько лет прошло. На те. Объявился. Старик бессонницей страдал, а тут
так хорошо за чашечкой уснул. Злодей и его жена подтвердили рассказ соседа: да,
действительно, приезжал, и снова пропал. Муж и жена всегда за одно, зловредным
супругам удалось свалить вину на брата.
Подстава почти прокатила. Но, как положено в хорошем детективе, злодея сгубила
мелочь, точнее эффект зеркального отражения. Он фальшивую родинку не на ту
сторону прицепил. Смотрел на старую фотографию брата, и по ней над левым глазом
фальшивку наклеил. Но это только на фото родинка с левой стороны, в жизни она на
правой оказалась. Когда смотришь в зеркало, левая рука становиться правой, а
правая левой. Фотография обладает тем же свойством.
Верно предостерегает мудрая пословица: "Не рой яму для другого, сам в нее
попадешь". Попытка отправить в тюрьму заместителя практически всегда обречена на
провал. На суде землекопные работы принесут вам только дополнительные годы
тяжких раздумий. Не надо. Существуют другие, более удачные способы.
Заранее притвориться инвалидом.
За год до преступления, а лучше за два, стать лежачим инвалидом. Неплохой
вариант ослепнуть. Главное иметь вид совершенно негодного на роль убийцы
человека. Кто с постели подняться не может или на инвалидной коляске в туалет
ездит, вряд ли сможет жертву в темном углу подкараулить. Липовый инвалид
особенно хорош для пожилых людей, одиноких и всеми давно заброшенных. Когда
человеку за 50, откопать хроническую болезнь легко. Одиноких инвалидов строго по
часам посещают только социальные работники, а соседи их не видят месяцами.
Возможностей для преступления масса.
Но... Главный недостаток липового инвалид - придется играть роль до конца, до
конца жизни. В чудесное исцеление от тяжкого недуга поверит разве что
религиозный фанатик. В милиции чаще всего безбожники работают. Вариант с удачной
операцией отпадает сразу и начисто. Если обмануть врачей и стать инвалидом
относительно легко, то провернуть обратное превращение гораздо сложнее.
Исследовать "уникальный случай исцеления" сбежится полк профессоров от медицины.
Надуть (подкупить) отдельного эскулапа еще можно, а на кучу врачевателей у вас и
денег и хитрости не хватит. Для примера забавная история из сериала "Улицы
разбитых фонарей". В ней, правда, жертву не убили, но в реанимацию уложили.
Жертва, он же весьма обеспеченный гражданин, в сильном подпитии открывал дверь
собственной квартиры. Как... БАХ, дверь сама, с косяком, вылетела. Ну, по ходу
следствия, на конкурентов думали, Питерскую братву трясли, но это не важно.
Капитан Ларин в конце концов вышел на соседа почти убитого по лестничной
площадке. Он и жертва по молодости дружили, но потом соседу не повезло: большого
состояния не нажил. А вот армейская специальность у него самая подходящая
оказалась - сапер. Только маленькая деталь мешала: сосед уже с год лежачий
инвалид. Медицинские справки прилагались, девушка из социальной службы к нему
регулярно заглядывала. Но все, все улики указывали на соседа. Как разоблачить
фальшивого инвалида?
В том же подъезде парень любитель пиротехники жил, в серии он пару раз
мелькал. Ларин этого пиромана в очередной раз с дымовой шашкой поймал. Парень не
мало удивился, когда капитан велел ему эту шашку поджечь и в квартиру инвалида
бросить. Ну, тут дым из всех щелей, бешеные вопли: "Пожа-а-ар!!!" "Инвалид" из
"горящей" квартиры пулей вылетел. Да так резво, что Ларин его только во дворе
догнал.
На допросе сосед сразу во всем сознался: жаба его душила. Когда-то, в далекой
молодости, одинаково жизнь начинали. А теперь: он - бедный пенсионер, а тот -
новый русский. Для надежного алиби сосед-подрывник и "слег в постель". Около
года готовился, и первоначально в круг подозреваемых не попал.
Мошенничество.
Мошенничество - не один способ, а целый букет. Авторы классических детективов
редко его используют. Может оттого, что мошенничество само по себе не производит
столь эффективного впечатления на читателя, но благородное убийство пачкает. Так
или иначе, целый пласт преступлений на обмане вплотную примыкает к созданию
фальшивого алиби. Разница совсем маленькая. В чистом жульничестве главная цель
деньги, а в убийстве - обман свидетелей. Для наглядности приведу два случая.
Первый напрямую не связан с убийством. Преступник хотел просто грабануть
жертву, а заодно сделать из него же главного свидетеля защиты. Но сам способ все
равно хорош. Классический пример мошенничества на кажущейся действительности.
Для начала преступник пригласил потерпевшего на деловой ужин. Пока гость
насыщался отличными блюдами, преступник незаметно передвинул стрелки больших
часов на пару часов вперед. Ровно в "полночь" старинные напольные часы громко
пробили двенадцать раз. Потерпевший еще удивился как быстро время прошло, а
заодно хорошо запомнил который час. Ужин закончился, беседа хозяина с гостем
продолжилась в кабинете за рюмочкой отличного вина. Наливая потерпевшему,
преступник заодно насыпал в бокал снотворного. Гость ничего не заметил, только
сон неожиданно сморил его в очень удобном мягком кресле. Преступник спокойно
отлучился на пару часиков.
Когда же преступник вернулся, то перевел стрелки часов назад. Сел перед спящим
потерпевшим и "продолжил разговор". От резкого звука гость проснулся. А тут как
раз по телефону из полиции позвонили. Какой ужас: дом уважаемого гостя ограбили.

Своего преступник добился. На допросе у следователя, потерпевший лично
подтвердил алиби гостеприимного хозяина. Для него двух часовой сон длился не
более мига, малость закрыл глаза и тут же открыл. Продолжительное отсутствие
хозяина он не заметил.
Как обычно, хороший обман провалился из-за пустяка. Прежде чем заснуть,
потерпевший закурил большую гавайскую сигару. Наверно он был большим любителем
покурить, раз постоянно таскал в кармане специальную резалку для сигар. А
преступник, видимо от волнения, в руку спящего гостя пихнул новую сигару с
откусанным кончиком. Сразу на такой мелочи потерпевший внимание не заострил. На
очередном допросе умный следователь помог ему вспомнить очень важную деталь.
Второй способ тоже основан на мнимой действительности, но не так изящен по
исполнению. Убийца умел отлично подделывать чужие голоса. Не просто по телефону
через электронного помощника, а как артист-пародист на сцене. Зрителем выступил
ночной сторож, его же преступник выбрал для подтверждения собственного алиби.
Для полноты картины необходимо указать на куриную слепоту сторожа. Есть такой
дефект зрения. При хорошем освещении человек видеть как орел, а в малейших
потемках как крот в темной норе. Хотя я не понимаю, причем здесь курица.
Само убийство экзотикой не страдало. Поздно вечером убийца пришел к жертве,
убил его и вышел из подъезда совершенно не таясь. Главное действие развернулось
позже. Преступник тайно вернулся на место преступления. Надел пальто убитого,
кепку и понес мусор в контейнер на улице. Страдающий куриной слепотой сторож был
абсолютно уверен, что с ним разговаривал жилец дома, которого утром нашли
мертвым. Он же подтвердил алиби убийцы. По его словам, преступник ушел, когда
убитый был еще жив.
Но это алиби следователь довольно быстро раскусил. Выше я не советовал
использовать профессиональные навыки. Преступник хоть и не был артистом, но о
его способности знали многие. А вот про куриную слепоту сторожа как раз мало кто
знал. Как-то не принято хвастаться своими недостатками. Два факта рядом вывели
следователя на преступника. Липовое алиби на проверку рассыпалось как битая
ваза.
Косить под сумасшедшего.
В цивилизованных странах душевно больных обычно освобождают от уголовной
ответственности. Не культурно судить человека, у которого не все дома. Некоторые
убийцы пытаются пролезть в эту гуманную лазейку. Чаще всего косят под
сумасшедшего спонтанные убийцы, когда преступление уже совершено, а нужного
алиби нет.
Такое алиби выбросите на помойку сразу и забудьте. Даже если консилиум врачей
признает вас невменяемым, то от заключения вас это не спасет. Решетки в
психбольнице ни разу не тоньше, чем на зоне для вменяемых. Об этом почему-то
часто забывают. Зато компанию вам составят настоящие психи. А вот лечение может
оказаться пожизненным. Из обычной тюрьмы хоть через 30 лет да выпускают.
У мнимой душевной болезни слишком много недостатков. К тому же очень трудно
стать сумасшедшим. Дешевле выйдет сразу сознаться следователю, вернее будет.
Скрыться по малому преступлению.
Этот способ похож на алиби, как корова на газель. Но он все же существует.
Сроки за убийство значительно длиннее, чем за малое преступление. Бомжа,
который из коммерческой палатки бутылку водки без закуски спер, на двадцать лет
не посадят. Обычно за подобное морду бьют, не больше. Встречал пару раз, когда
убийца совершал мелкое преступление и скрывался от правосудия за колючей
проволокой.
Комментировать этот способ не буду. Не вижу в нем смысла. Искать убийцу будут
все равно. Зато потом в зоне достать преступника гораздо проще. Если человека
уже посадили, то это еще не значит, что ему не могут еще пару десятков годиков
накинуть.
На этом разбор алиби закончу. Способов сфабриковать алиби существует
превеликое множество. Я привел лишь самую малую толику. Может быть в следующей
версии покажу побольше. А вас впереди ждет самой сложное испытание - следствие.
Следствие.
Убить человека легко. Намного сложнее не переехать на полный государственный
пансион с решетками на окнах. Моя статья как раз для тех, кто хочет остаться на
свободе. Вся предыдущая подготовка, сбор информации, план покушения и прочее,
прочее, по сути предназначена для последнего этапа - пережить следствие. Искать
ваши ошибки будет профессионал. И горе вам, если найдет.
Как врать красиво.
Как бы вы не старались, не изворачивались, но общаться со следователем вам все
равно придется. Слуги юстиции обязаны расспросить всех, кто хоть как-то может
быть причастен к убитому. В фильмах и книгах обычно не показывают черновую
работу сыщика. Тут и копание в архивах, опрос соседей, сослуживцев, знакомых,
просто случайных прохожих, отработка связей убитого. В общем, объем
колоссальный. Как свести такое общение к минимуму чуть позже. А пока расскажу,
как врать правдоподобно. Последнее очень важно. Опытный следователь не только
слушает что говорит свидетель, но и как он говорит.
Большинство людей на каком-то уровне подсознания умеют определять, когда
собеседник врет. Особенно на общем фоне выделяются женщины. В расчет не беру
патологических врунов, которые Путину в свое время пост президента в карты
проиграли. Иногда попадаются такие. Подобное вранье не раскусит разве что идиот.

Вот только мало кто знает, что внутренний детектор лжи основан на так
называемом невербальном общении, на языке мимики, поз, жестов. Когда сигналы
тела не совпадают со словами собеседника, возникает подозрение на правдивость
сказанного. Большинство людей не осознают как собственную невербальную речь, так
и "речь" собеседника. Зато будьте уверены: профессиональный следователь
обязательно обратит внимание на ваше поведение. Если на допросе вы будете
краснеть и отводить глаза, то даже студент-юрист на практике вам не поверит. Как
говорят про умелого вруна: "Врет и не краснеет", "Соврет и глазом не моргнет".
Не допускаете таких элементарных ошибок, всегда "искренне" смотрите в глаза
собеседника и не вздумайте краснеть.
Разговаривая друг с другом, мы обычно подтверждаем сказанное руками. Замечали:
когда не слышно о чем говорят двое, но по их жестам общую суть разговора уловить
все же можно. Особенно любят махать руками итальянцы. Да настолько, что дикторам
на итальянском телевиденье в прямом смысле связывали руки. А то как-то не
красиво на телеэкране наблюдать ветряную мельницу.
Когда человек врет, то обычно осознает предательские жесты рук. Поэтому врун
засовывает кисти в карманы, держит их крепко сжатыми за спиной, или даже
садиться на них. Научитесь врать выразительно жестикулируя. Когда руки
подтверждают ваши слова, следователь вам поверит. Понимаю: сложно, очень сложно
контролировать собственное тело. Но, поверьте, овчинка того стоит.
Строго настрого запретите себе на допросе как-либо дотрагиваться до лица, если
только комар не устроит на вашем носу банкет. У кого руки мелькают возле рта,
касаются подбородка, теребят мочку уха или чешут нос - точно лжет. Привычка
врущего ребенка закрывать рот руками из этой же обоймы. С годами человек умнее,
но от детской привычки избавляются далеко не все.
О различных "лживых" жестах можно распространяться еще долго. Если
заинтересуетесь, то найдите специальную литературу. В этой статье я привел
только наиболее яркие и широко известные жесты. Попытайтесь не попасться хотя бы
на них.
Главный залог успеха искреннего вранья - самому поверить в собственные слова,
наяву уверовать в свою непогрешимость. Понимаю, задача - архисложная. Зато, если
сумеете, пройдете и через хваленый детектор лжи. Именно так через полиграф
прошел высокопоставленный агент ЦРУ, который по совместительству работал на
советскую разведку. Его не терзали чувства страха, вины, он изначально знал, что
работает ради денег. Настоящая, неподдельная искренность помогла ему обмануть
детектор лжи.
Далеко не у всех получиться уверовать в собственную непогрешимость или
научиться правдиво махать руками. Но унывать не надо. Врать явно приходиться
далеко не всегда. Лучше всего не врать вообще, а говорить... полу правду.
Попутно замечу: половинка правды - самый худший вид лжи.
Говорите следователю правду, только правду и ничего кроме правды, а попутно
умалчивайте о важных подробностях. Единственное недосказанное слово может
перевернуть смысл целой фразы и даже всего рассказа. У Геннадия Хазанова есть
такой замечательный фельетон. Он спрашивает у зрителей: Верите ли вы, что самый
простой, заурядны инженер решил отдохнуть в Сочи...". А дальше в ярких красках
рассказывает как инженеру и билет на дом доставили, и в номер люкс поселили, и
дальше в том же духе. Обычно зрители отвечали "нет". "А теперь, - продолжал
Хазанов, - верители вы, что самый простой, заурядный АНГЛИЙСКИЙ инженер...".
Во-о-о, смысл рассказа поменялся полностью. Одно единственное слово -
"английский", и вся история сразу стала реальной. Поступайте аналогично, тогда
следователь на лжи вас не поймает.
Горячие следы.
Как признаются сами следователи, 100% раскрываемости преступлений не бывает.
Срок давности по убийствам очень большой, но подавляющее большинство из них
раскрывают по горячим следам. А как же иначе: вещественные улики еще не исчезли,
картина преступления еще крепко сидит в голове свидетелей, и пока еще не остыла
главная улика - труп. Время работает на вас. Каждый новый день на свободе
увеличивает шансы на свободе же и остаться.
В начале следствия сыщик опрашивает всех почти без разбора. Придет и к вам,
будьте уверены. Если соблюдать уголовно-процессуальный кодекс по параграфам
дословно, то вам обязаны прислать повестку под роспись, а сам допрос провести в
здании УВД. Формально вы имеете право захлопнуть дверь перед носом следователя,
пусть действует по закону. Но на рожон лучше не лесть. Следователь тоже человек,
зря злить его не надо. К тому же в домашней обстановке вы будете чувствовать
себя намного уверенней.
Редко кого берут на первом допросе сразу. Следствие пока еще находиться на
стадии сбора и анализа информации. Трудности могут начаться на втором и
следующем допросе. Если вы получили официальную повестку - готовьтесь к бою.
Закон разрешает придти на допрос с адвокатом, или, если юриста нет, прихватить
магнитофон. В присутствии микрофона, следователь ведет себя намного корректней.
Виновные по настоящему часто допускают одну и ту же ошибку. На допросе
следователь может коварно поинтересоваться вашим мнением, узнать: как по вашему
произошло убийство. Убийцам так охота пусть следствие по ложному пути, что они
начинают подробно проговариваться. Чаще всего преступник излагает наиболее
желательный для себя вариант, в наивной надеже, что следователь его лапшу
скушает. Вот от подобного упаси вас господи. Незаметно для себя вы можете
выболтать больше, чем полагается знать простому свидетелю. Вы не запутаете
следователя, а только упростите ему задачу, укажите верное направление. Лучше
прикинуться топором. Например вас спросят: "А как, по-вашему, убийца проник в
дом?" Ответьте просто: "А мне откуда знать? Вы следователь, вот вы и выясняйте".

Способ запутать следствие противоречивыми показаниями вам не поможет, только
оттяните время. По долгу службы следователь обязан проверить все ваше вранье,
все до последнего слова. Конечно, он употеет бегать, но истина все равно
всплывет. Вы только его разозлите и приобретете ненужную репутацию лгуна. Либо
твердо придерживайтесь продуманной легенды, либо сознавайтесь. Третьего не
существует.
Самый верный способ настроить следователя против себя - не явиться на допрос
вовсе. Тогда к профессиональному долгу добавиться личная обида. Ни в коем разе
не задевайте личность следователя. Так в сериале "Улицы разбитых фонарей" за
хулиганство задержали крутого бизнесмена. Мохнатые связи помогли бизнесмену в
тот же вечер покинуть здание УВД. Ладно бы вежливо ушел, так нет же: на прощание
показал Волкову "фак". Молодой лейтенант подобного не снес. Из принципа, в
личное время, начал копать под бизнесмена, еще с кем-то из товарищей по работе
поспорил. Ну и накопал интересного. Крутой бизнесмен у себя в кабинете от
безвыходности застрелился. А удержался бы он от мелкой пакости представителю
власти, до сих пор бы спокойно жил.
Для вида проявляйте полную готовность сотрудничать со следователем. Но не
пытайтесь завернуть его на ложную дорожку. Много раз пробовали до вас - не
получается.
В качестве подозреваемого.
Анекдот:
Шерлок Холмс повстречал на улице профессора Мариарти.
- О-о-о!!! Профессор! Весьма и весьма о вас наслышан.
- Не докажите.
Даже если убийство вы провернули без сучка и задоринки, от статуса
подозреваемого вам вряд ли удастся отвертеться. Выше уже рассказывал о косвенных
уликах, на их основе следователь будет подозревать кого-то больше, кого-то
меньше. К счастью, на суде даже вагон и маленькая тележка косвенных улик не
заменят одну единственную прямую улику. Мало того: сам следователь будет
терзаться сомнениями, только с вами он не поделиться.
Когда улик для полноценного обвинения недостаточно, следователь пытается
выбить признание у подозреваемого. Вот здесь вас поджидает самый большой
подводный камень. Сколько раз по телеку видел: преступления проворачивали
безукоризненно, а очередной убийца на следствии ломался как школьник, который на
перемене стекло выбил. Чтобы расколоть вас, следователь пустит в ход массу
коварных уловок. Я покажу только самые распространенные хитрости, попадаться на
них в наше время просто глупо. Но ведь глупят же. До сих пор.
Самая первая уловка давно стала классикой. Удивительно: на нее клюют вполне
образованные граждане и даже любители детективов. Сама хитрость внешне
грубовата, и в чем-то нагловата. На очередном допросе следователь прямо в лоб:
"Вы убийца. У нас есть весомые доказательства. Если сознаетесь, то суд учтет
ваше чистосердечное признание". На самом же деле у следователя кроме смутных
подозрений и кучки косвенных улик ничего нет. Все доказательства он надеется
получить от самого подозреваемого., от вас же. Смех, смехом, но действует.
Убийца распускает нюни и кается.
Как апофеоз представления - липовые улики и свидетели. Подозреваемому
показывают "вещественное" доказательство, реже новоявленный свидетель подробно
рассказывает как и где застал вас на месте преступления. Могут даже видеозапись
показать, поддельную. Главное убедить подозреваемого в достоверности спектакля.
Под "давлением неопровержимых улик" убийца ломается и дает признательные
показания. Ну а потом, когда протокол подписан, явка с повинной оформлена,
свидетель оказывается сотрудником УВД из соседнего кабинета, а вещественное
доказательство тут же летит в корзину для мусора. Убийца спохватывается, да
поздно.
В детективах подобные представления обыгрываются довольно часто. Писатель
стремиться показать гениальность преступника и хитрость сыщика. К сожалению,
привести конкретный пример не могу. В чистом виде подделка встречается очень
редко. Чаще следователь подсовывает липовые доказательства как бы невзначай,
почти случайно. А потом, когда преступник во всем сознается, липа незаметно
пропадает из произведения.
Чтобы не засыпаться на классической уловке следователя, стойте на своей
невиновности как прикованный смертник у пулемета. Пусть следователь приведет
батальон свидетелей, свалит на пол две кучи вещественных доказательств, все
равно. В конце концов, если у следователя столько доказательств вашей вины, то
зачем он с вами до сих пор возиться? Доказать вину тертого убийцы намного
почетней, не мелкого хулигана за пьяное убийство посадить, а обезвредить особо
опасного киллера. Чистосердечное признание чаще всего требуется для завершения
доказательной базы. Пусть улики не настолько убедительны, но ведь преступник сам
сознался.
Может по этому особенно трудно раскалывать женщин. Мужика как-то можно загнать
в угол, придавить логикой, доказательствами, он сознается. Но с бабами сущая
морока. Как угодно ей доказывай, показывай: "Не-е винова-а-ата-а-я я-я-я!!!", -
и все. Хоть тресни от досады на тысщу осколков.
Другая уловка основана на психологическом давлении. Но сначала расскажу очень
поучительную историю.
Кажется во Франции, в позапрошлом веке, дело было. Некий университетский
смотритель так достал студентов, что те решили над ним злостно подшутить. Поздно
вечером затащили смотрителя в подвал на показательный суд. Все как на самом
настоящем заседании суда: обвинитель, адвокат, судья и присяжные. Сам процесс
длился недолго. Вина "подсудимого" была полностью доказана, приговор вынесен:
смертельная казнь. Тут же принесли огромный топор. Смотритель смиренно положил
голову на плаху. Палач замахнулся и .... один из студентов шлепнул
приговоренного по шее полотенцем. Под общий хохот, "казненному" предложили
подняться, но он даже не шелохнулся. К ужасу студентов, смотритель оказался
мертв. Он принял происходящее за чистую монету и умер "под топором палача" от
страха. Психологическое давление на подозреваемого имеет ту же природу. Яркий
пример из сериала "Убойная сила".
Понадобилось сыщика разговорить даже не подозреваемого - свидетеля. А тот, по
идейным соображениям, ни в какую. Ну что ж, сам напросился. Привели
неразговорчивого свидетеля в полутемный кабинет. А там, на стульчике, сидит
битого вида мужичек: рубаха порвана, у глаз огромные фингалы, под носом и на
подбородке кровь. Избитый на самом деле загримированный сотрудник, но свидетель
об этом не знает. Только конвоир вышел, как "несчастный" начал свидетелю на уши
лапшу огромными порциями вещать. Дескать, и бьют здесь жестоко, и жрать сутками
не дают. "А главное, сволочи, крокодилом лупят. - Продолжал печальный рассказ
"избитый" - Насыпают в него песку, чтоб следов не оставлял, и давай что есть
мочи". Тут в кабинет заходит капитан милиции с игрушечным крокодилом в руке.
Свидетель как вскочит: "Не надо крокодила!!! Все скажу!!!"
Театрализованные представления перед подозреваемым все же вряд ли устраивают.
Так реалистично сыграть избитого только профессиональный артист может. Гораздо
чаще следователь давит на эмоции подозреваемого словами: в деталях рассказывает
о прелестях жизнь на Колыме или красочно описывает какие в тюрьмах злые
уголовники водятся. Народ у нас очень изобретательный, заранее предсказать чем
вас начнут пугать невозможно. Главное помните: любая угроза кажется страшней,
чем на самом деле. Пока вас реально не начали бить крокодилом, все может
оказаться блефом, спектаклем на дурака. Так что сидите спокойно и не
поддавайтесь на провокации.
Существует еще одни важный резон категорически отрицать свою вину. Когда у
следователя ничего нет, даже серьезно подозреваемого, то он может попробовать
обработать всех возможных на всякий случай. Вызывает по одному и каждому в лоб:
"Ты убийца. У меня на тебя вагон доказательств". Одного, второго, десятого.
Может и повезет: настоящий убийца расколется. Этот прием похож на ловлю рыбы
динамитом, помогает даже
__________________
Более всего оживляет беседы не ум, а взаимное доверие.
Ф. Ларошфуко

Чтобы сделать великий фильм, необходимы три вещи — сценарий, сценарий и еще раз сценарий.
А. Хичкок
Вячеслав Киреев вне форума   Ответить с цитированием
Старый 03.06.2008, 11:10   #13
Вячеслав Киреев
Супер-модератор
 
Аватар для Вячеслав Киреев
 
Регистрация: 29.05.2006
Сообщений: 5,497
По умолчанию

Как написать триллер

Ян Флеминг

How To Write a Thriller
by Ian Fleming



Искусство написания изысканных, стильных триллеров почти умерло. Создается впечатление, будто современным писателям стыдно придумывать белокожих героев, чернокожих злодеев и женщин с кожей нежно-розового цвета.

Я не озлобленный юнец и уже не отношу себя к людям среднего возраста. Мои книги не затрагивают вопрос "смысла жизни". Я не пытаюсь решить проблему страданий человеческих. И несмотря на то, что я, как и другие, подвергался в школе издевательствам со стороны задиристых одноклассников и потерял девственность в положенном возрасте, меня никогда не подмывало выставлять эти и другие душераздирающие воспоминания из своей личной жизни напоказ. Мои творения не несут в себе цели изменить род человеческий или заставить людей выйти из дома, дабы совершить какой-нибудь поступок. Я пишу для теплокровных гетеросексуалов, любящих читать в поездах, самолетах и постели.

У меня есть один очаровательный родственник - известный молодой прозаик, который относится к так называемым "злым" писателям. Его бесит тот факт, что мои книги пользуются у людей большим спросом, чем его. Не так давно у меня с ним состоялся полудружеский разговор на эту тему, во время которого я попытался охладить его кипящее эго, сказав, что его цель в искусстве лежит гораздо-гораздо выше моей. Цель его книг - голова, а в некоторых случаях - сердце. Цель же моих книг, сказал я, находится где-то между солнечным сплетением и…бедрами. Этот самокритичный довод нисколько не успокоил его, и тогда я, начав терять терпение, и, возможно, с ироничным блеском в глазах, задал ему вопрос: что он обычно пишет в графе профессия при оформлении заграничного паспорта.

"Готов поспорить, ты пишешь "литератор", - сказал я. Он согласился, хотя и слегка неохотливо. Возможно потому, что почувствовал в моих словах сарказм. "Ну, вот! - ответил я. - А я пишу "писатель". Есть литераторы и мастера, а есть писатели и художники".

Эта язвительная колкость, благодаря которой я, сам почти того не желая, приписал его к истеблишменту, а себе присвоил нимб простого ремесленника из народа, еще больше разозлила моего и без того злого родственника, и теперь я вижу его не так часто, как прежде. Однако я надеюсь, моя мысль вам ясна: если вы решили стать профессиональным писателем, вы должны, грубо говоря, решить для себя, ради чего вы хотите писать - ради славы, удовольствия или денег. Сам я пишу (и мне не стыдно в этом признаться) ради удовольствия и денег.

И хотя, быть может, кто-то скажет, что триллеры нельзя назвать литературой с большой буквы "Л", мне все же кажется, что можно написать триллер, "похожий на настоящую литературу". К авторам подобных книг я отношу Эдгара Алана По, Дашилла Хэммета, Раймонда Чендлера, Эрика Эмблера и Грэма Грина. И я не вижу ничего постыдного в том, чтобы стараться удержать эту планку.
Хорошо, допустим, мы решили писать ради денег и достигнуть определенного навыка на этом поприще. Сюда мы отнесем непричесанный стиль, небезупречную грамматику и четкую последовательность в повествовании.

Однако для настоящего бестселлера этих качеств недостаточно. На самом деле, существует один единственный рецепт написания бестселлера - и весьма простой. Если вы вспомните все прочитанные вами бестселлеры, то обнаружите, что все они обладают одним общим качеством: они так и вынуждают вас перевернуть страницу для того, чтобы узнать, что же случится дальше.

Ничто не должно препятствовать динамичному развитию сюжета вашего триллера. Нельзя надолго задерживаться на описаниях. Никаких трудных имен, никаких запутанных взаимоотношений, никаких сложных маршрутов и неизвестных географических точек на карте. Ничто не должно путать или раздражать читателя. Он не должен себя спрашивать: "Где я? Кто этот человек? Какого черта они тут делают?" Учтите также, что в книге ни в коем случае не должно быть этих бесконечно повторяющихся стенаний главного героя по поводу превратностей судьбы, которые бесят читателя, постоянных перебираний в голове списка подозреваемых и размышлений о том, что он мог бы сделать, но не сделал, и что планирует сделать дальше. Используйте любые эпитеты, которые вам заблагорассудится, для описания той или иной сцены, как угодно расписывайте и приукрашивайте достоинства главной героини, но помните, что каждое слово должно говорить что-то нужное, поддерживать интерес или просто возбуждать читателя до момента начала действий.

Признаюсь, я сам часто грешу на этот счет. Меня восхищает поэтика вещей и мест, где разворачиваются действия, поэтому динамика повествования в моих романах подчас страдает, когда я хватаю моего читателя за глотку и начинаю пичкать его огромными ломтями интересного (по моему мнению) продукта, при этом яростно трясу его и кричу: "Полюби это, черт тебя подери!" Грустно, но я ничего не могу с собой поделать. К примеру, в одной из своих книг - в Голдфингере - целых три главы посвящены одной только партии в гольф!

Так, допустим, мы выработали искусный стиль и научились создавать динамичные сюжеты. Но чем же наполнить будущую книгу? Если говорить кратко, то ингредиентами может быть все, что подстегнет или раздразнит человеческие чувства - в буквальном смысле все что угодно.

В этом отношении мой вклад в искусство написания триллера - это попытка полностью контролировать и стимулировать чувства читателя на протяжении всего повествования, вплоть до его вкусовых рецепторов. К примеру, я никогда не мог понять, почему людям в книгах приходится потреблять такую скучную и однообразную пищу! Такое впечатление, будто персонажи в английской литературе живут только на чае и пиве, а когда они заказывают еду, то никогда не уточняется что именно! Лично я не гурман. Я не разбираюсь ни в вине, ни в изысканной пище, а мое любимое блюдо - яичница. В оригинальной версии рукописи Живи - пусть умирают другие Джеймс Бонд потреблял яичницу так часто, что один проницательный редактор высказал предположение, что подобная неизменная привычка может погубить его. Вражескому шпиону, чтобы выследить Бонда, нужно будет лишь заходить по пути в рестораны и спрашивать: "Сюда случайно не заходил мужчина, заказавший яичницу?" В итоге мне пришлось изменить в книге меню.

Эффект воздействия на чувства читателя несомненно увеличится, если вместо слов "он наскоро перекусил в кафе, заказав дежурное блюдо, состоявшее из пирога, овощей и домашнего десерта", вы напишете: "инстинктивно не доверяя всем дежурным блюдам, он заказал прожаренную яичницу из четырех яиц, горячий тост с маслом и большую чашку черного кофе". Обратите внимание: во-первых, все мы уделяем большее внимание завтраку, нежели ленчу или ужину; во-вторых, перед нами человек независимый, который точно знает чего хочет и получает это; и в-третьих, прожаренная яичница из четырех яиц - это еда настоящего мужчины, а большая чашка черного кофе в сочетании с яичницей и горячими тостами с маслом - это звучит весьма заманчиво и аппетитно.

Помимо этого, я намеренно стараюсь наполнить свои книги экзотичностью. Я не перечитывал свои творения, чтобы проверить, так ли это на самом деле, но я уверен, что если откроете любую из моих книг, то убедитесь, что там всегда светит солнце (это всегда слегка приподнимает настроение у читателя-англичанина), а большинство мест, где разворачиваются события, красивы и расположены в живописных уголках мира. И этот сильный гедонистический оттенок присутствует всюду - чтобы компенсировать темную сторону приключений Бонда.

Здесь позвольте мне приостановиться и заверить вас в том, что, хотя все мои советы и звучат чертовски умно, я пришел к этим заключениям лишь тогда, когда начал тщательнейшим образом анализировать успех своих книг с целью написать это эссе. А если признаться честно, то я пишу о том, что приятно мне самому и что стимулирует мои собственные чувства.

Сюжеты моих книг - плод моей фантазии, однако некоторые из них основаны на реальных фактах. Они находятся далеко за гранью невероятного, однако отнюдь, как мне кажется, не за гранью возможного. Но даже при всем при этом, они вставали бы поперек горла читателя, вызывая у него гневное желание отбросить книгу в сторону - читатель особенно не терпит, когда ему морочат голову, - если бы не два хитрых приема: во-первых, вышеупомянутая скорость повествования, благодаря которой читатель несется вперед, пролетая все опасные повороты, на которых у него может возникнуть мысль, что над ним смеются; а во-вторых, постоянное использование знакомых простому уху названий предметов домашнего обихода, что придает ему уверенности в том, что он и писатель все еще стоят твердыми ногами на земле.

Зажигалка "Ронсон", автомобиль "Бентли" с объемом двигателя 4,5 литра и турбонаддувом фирмы "Амхерст-Виллерс" (обратите внимание на скрупулезность), отель "Ритц" в Лондоне, клуб "21" в Нью-Йорке, точные наименования флоры и фауны, даже марки производителя хлопчатобумажных рубашек с короткими рукавами, которые так любит Бонд. Все эти детали успокаивают читателя во время его фантастичного приключения и убеждают его в том, что все происходящее - правда.

Люди часто спрашивают меня: "И как вы только додумываетесь до такого? Какой все-таки необычной (или необычно грязной) фантазией нужно обладать!"

У меня действительно яркая фантазия, но я не вижу в этом ничего странного. Все мы в первые 20 лет своей жизни пичкаем себя сказками, приключениями и страшилками о привидениях. И единственное мое отличие от вас состоит в том, что мое воображение приносит мне доход. В сюжете романа Казино 'Руаяль' есть три ключевых сцены, которые основаны на реальных фактах. Я выудил их из своих воспоминаний о временах своей службы в Военно-морской разведке, в годы Второй мировой войны, приукрасил их, добавил главного героя, злодея, девушку - и получилась книга.

Одна из этих сцен - покушение на жизнь Бонда у дверей отеля "Сплендид".

СМЕРШ снабдил двух наемных убийц, болгар, футлярами от фотоаппаратов. Один футляров был из красной кожи, другой - из синей. Болгарам сказали, что красный футляр начинен мощной взрывчаткой, а в синем - дымовая шашка, которая создаст достаточно плотную завесу, чтобы убийцы могли спокойно скрыться с места преступления. Один из болгар должен был швырнуть в Бонда красный футляр, а второй нажать кнопку на синем. Однако болгары решили схитрить и перед тем как бросить бомбу нажать кнопку на синем футляре, чтобы заранее окутать себя завесой дыма. Разумеется, на самом деле в синем футляре тоже находилась бомба, достаточно мощная, чтобы разнести болгар на мелкие кусочки и уничтожить тем самым все улики, которые могли бы указать на СМЕРШ.

Слишком неправдоподобно, скажете вы. Однако на самом деле именно этим способом русские пытались совершить покушение на фон Папена в Анкаре, во время войны.

Что касается сцены в казино, то она родилась у меня благодаря следующему случаю. В 1941 году, до того как Америка вступила в войну, я и мой шеф - Начальник Военно-морской разведки, адмирал Годфри, - одетые в штатское, летели в Вашингтон на секретные переговоры с представителями американского отделения нашего департамента. Для остановки на ночь наш гидроплан приземлился в Лиссабоне, который, как сообщили нам наши агенты, буквально кишел немецкими шпионами. А их шеф, с двумя помощниками, каждый вечер играл в казино, в соседнем городе Эсторил. Я предложил адмиралу вместе сходить туда и взглянуть на них. Мы так и сделали и нашли в казино трех человек. Те играли по-крупному в шемин-де-фер. И тогда мне в голову пришла безумная идея: сесть за стол, сыграть против этих людей, обчистить их и нанести тем самым удар по фондам Немецкой секретной службы!
План был идиотским, и для его осуществления потребовалась бы невероятная удача. У меня в распоряжении было 50 фунтов командировочных. Шеф немецкой агентуры держал банк трижды. Я принял вызов и проиграл. Затем я вновь принял вызов и вновь проиграл. На третий раз я оказался без гроша… Этот унизительный опыт, в купе с прочими победами Немецкой секретной службы, заметно уронил меня в глазах моего шефа. И именно этот, реальный, случай лег в основу той великой карточной битвы Джеймса Бонда против Ле Шиффра.

И наконец, сцена пытки. То, что я описал в Казино 'Руаяль', - весьма смягченный вариант франко-морокканской пытки под названием Passer à la Mandoline, которую применили к нескольким нашим агентам во время войны.

Но даже если вы приняли к сведению все выше указанные советы, ваше сердце все равно дрогнет от мысли о тех неимоверных физических усилиях, которые необходимо будет затратить для написания даже такой вещи, как триллер. Искренне сочувствую вам. Я тоже, как и вы, ленив. И возможно - даже ленивей вас. Мое сердце уходит в пятки каждый раз, когда я созерцаю лежащие перед собой две-три сотни девственно чистых листов, которые мне надлежит замарать более-менее хорошо подобранными словами общим числом примерно 60000 для того, чтобы получилась очередная книга.

В моем случае одно из главных условий для удачной работы - создать внутри себя вакуум, который можно будет заполнить лишь творческим процессом. В этом отношении мне повезло. В 1946 я построил себе на северном побережье Ямайки маленький дом и устроил свою жизнь так, что с тех пор, каждую зиму, могу проводить там по крайней мере два месяца. Первые шесть лет я с лихвой тратил эти месяцы на знакомство с островом и местными жителями, а также на тщательное изучение подводного царства вокруг своего рифа. Однако на шестой год я исчерпал все возможные варианты и собирался жениться - перспектива, которая вызывала во мне панический страх. И в один прекрасный день дабы чем-нибудь занять свои ленивые руки, а также найти лекарство от растерянности, охватившей меня после 43-х лет холостяцкой жизни, я твердо решил-таки собраться с мыслями, сесть и написать книгу.

Если же у вас нет такого убежища, то я настоятельно рекомендую комнаты в отелях, расположенных как можно дальше от вашей повседневной "жизни". Ваша анонимность в этой, новой для вас, серой обстановке, отсутствие друзей и прочих отвлекающих факторов образует вакуум, который расположит вас к творческому процессу, а также (если ваш карман пуст) вынудит вас писать быстро и легко.

Следующее необходимое условие - строго держаться установленного графика. И строго - это значит действительно строго! Я пишу около трех часов по утрам (с девяти до полудня) и еще час между шестью и семью вечера. В конце рабочего дня меня ожидает награда - я нумерую готовые страницы и откладываю их в папку-скоросшиватель.

Я никогда не правлю написанное и никогда не перечитываю то, что написал, за исключением последних строк на предыдущей странице - чтобы узнать, на чем я остановился и что писать дальше. Стоит лишь оглянуться назад - и ты пропал. Как ты только мог написать такую чушь! Использовать слово "ужасный" шесть раз на одной странице! И тому прочее. Если при работе над динамичным повествованием вы будете часто останавливаться, чересчур тщательно и самокритично анализируя написанный материал, то в лучшем случае вы будете писать по 500 слов в день, которые тут же вызовут у вас отвращение.

Если же вы последуете моей формуле, то будете писать по 2000 слов в день, которые не вызовут у вас отвращения до того момента, пока книга не будет закончена, что в моем случае случается где-то через шесть недель. Затем я трачу неделю на правку грубейших и явных ошибок, а также переписываю кое-какие короткие пассажи, после чего моя секретарша печатает рукопись под мою диктовку, как полагается - с названиями глав и прочими атрибутами. Затем я вновь перечитываю рукопись, переделываю самые худшие страницы и отсылаю ее своему издателю.

И какова же награда за все эти труды? - спросите вы.
Во-первых, это деньги. Авторские права за книги и за их переводные издания не приносят особо крупных доходов, поэтому (если только вы не крайне продуктивный и успешный писатель) этих денег хватит только на жизнь. Зато если продать авторские права на серию книг и на киносериал - можно здорово разбогатеть.
Но самое главное - это те удобства, которые получает относительно успешный писатель. Вам совсем не обязательно работать постоянно, и ваш офис повсюду с вами в вашей голове. А кроме того вы становитесь более внимательным к окружающей вас действительности.

Когда вы пишете, вы начинаете чутче ощущать окружающий мир, чувствовать себя более живым существом, а поскольку главное в жизни - это жить и наслаждаться жизнью (хотя большинство людей, судя по их виду, так не считают), то это - весьма ценный побочный продукт, даже если вы пишете обыкновенные триллеры.

© 1962, Ian Fleming
© 20 октября 2002, перевод В. Павлов

Источник.

Вашему вниманию предлагается уникальный материал (на русском языке), пока что не публиковавшийся в России, - рассказы Раймонда Бенсона, отрывки из сырых версий киносценариев и главы из романов про Бонда.

Романы Яна Флеминга.
__________________
Более всего оживляет беседы не ум, а взаимное доверие.
Ф. Ларошфуко

Чтобы сделать великий фильм, необходимы три вещи — сценарий, сценарий и еще раз сценарий.
А. Хичкок
Вячеслав Киреев вне форума   Ответить с цитированием
Старый 12.06.2008, 11:53   #14
Вячеслав Киреев
Супер-модератор
 
Аватар для Вячеслав Киреев
 
Регистрация: 29.05.2006
Сообщений: 5,497
По умолчанию

Франсуа ТРЮФФО.
ХИЧКОК

Москва
1996

Перевод на русский язык, фильмография, примечания, 1996. © М.Ямпольский.
Перевод на русский язык, 1996. © Общественное объединение «Эйзенштейновский центр исследований кинокультуры» («Киноведческие записки»).
Перевод с английского (выверенный по французскому варианту), примечания, фильмография Нины ЦЫРКУН.
Перевод «Введения» и страниц, посвященных фильму «Окно во двор» (глава 11) Михаила ЯМПОЛЬСКОГО
Редакторы Нина ДЫМШИЦ, Александр ТРОШИН
Корректура Лидии МАСЛОБОЙ
Макет Марины ДАШКОВОЙ
Постраничные примечания, кроме специально оговоренных случаев, принадлежат Н.А.Цыркун.

Библиотека «Киноведческих записок»
© Francois Truffaut. Le cinema selon Hitchock.
Paris: Lafiont,1966. © Hitchock by Francois Truffaut.
London: Simon & Schuster, 1967. © Н.Цыркун.

Формат 60x90 1/16 Бумага офсетная № 1 Офсетная печать Учетн изд л 14 Отпечатано с оригинал-макета в Московской типографии №2 РАН 121099, Москва, Шубинский пер , 6 Зак 718


Обстоятельства рождения этой книги подробно изложены автором во Введении. Она была впервые опубликована в 1966 году в издательстве Laffont под названием Le cinema selon Hitchcock ("Кинематограф no Хичкоку ") на французском языке, и в 1967-м на английском в издательстве Simon & Schuster под названием Hitchcock by Francois Truffaut ("Хичкок Франсуа Трюффо "). Книга явилась результатом 52-часовой беседы Франсуа Трюффо и Альфреда Хичкока в присутствии переводчицы Хелен Скотт, состоявшейся в 1962 году. После смерти Хичкока (24 апреля 1980 года) Трюффо вернулся к этой книге и дописал в ней заключительную 16-ю главу, а также снабдил новую редакцию, получившую название "Хичкок/Трюффо", аннотациями к каждому из фильмов Хичкока. Настоящий перевод выполнен по французскому и английскому вариантам книги, а также включает в себя все авторские дополнения. Анализ "кинематографа по Хичкоку" далеко вышел за рамки индивидуальной творческой судьбы. Почти на протяжении всей своей активной кинокарьеры Хичкок сохранял репутацию коммерческого режиссера. Благодаря критикам французской "новой волны ", увидевшим в его творчестве образец "авторства ", он занял свое подлинное место в истории кино. Книга Франсуа Трюффо, в которой исследуются метафизическая и психологическая основа кинематографа Хичкока, режиссерское новаторство и умение вовлечь в свою игру зрителя, а также реабилитируется сам феномен "низких жанров ", до сих пор остается одной из лучших книг о кино.
Нина Цыркун

Архив RAR 498кв
Вложения
Тип файла: rar post-3-12132575590.rar (497.6 Кб, 19 просмотров)
__________________
Более всего оживляет беседы не ум, а взаимное доверие.
Ф. Ларошфуко

Чтобы сделать великий фильм, необходимы три вещи — сценарий, сценарий и еще раз сценарий.
А. Хичкок
Вячеслав Киреев вне форума   Ответить с цитированием
Старый 22.06.2008, 21:48   #15
Вячеслав Киреев
Супер-модератор
 
Аватар для Вячеслав Киреев
 
Регистрация: 29.05.2006
Сообщений: 5,497
По умолчанию

А. Гозенпуд

Детективная драма
Глава из книги “Пути и перепутья”


Лиззи Борден ударила мать топором
Сорок раз и, опомнясь потом,
Чтобы все довести до конца,
Сорок первым ударом — добила отца.
Шон О' Кейси. “Убийство в театре”


Одним из самых популярных жанров в английской (и, конечно, не только английской) литературе является детектив. Тиражи книг и количество представлений пьес, посвященных разгадке тайны убийства, неисчислимы. Произведения только одной Агаты Кристи изданы более чем в двухстах миллионах экземпляров. Ее пьеса “Мышеловка” идет на сцене лондонского театра “Ambassadors” ежевечерне (а по субботам и днем) на протяжении четырнадцати лет, побив все рекорды. Но помимо А. Кристи, написавшей более десятка детективных драм, немало писателей в Англии целиком посвятили себя драматическому и телевизионному детективу. Среди них есть и откровенные ремесленники, поставляющие кровавые триллеры (так называют произведения, вызывающие у читателя и зрителя страх), и авторы, не лишенные дарования. Большая часть их пьес отвечает на вопрос “Whodunit” — “кто это сделал?”, то есть “кто убил?”. Выразительны заголовки: “Случайное убийство”, “Ошибки убийцы”, “За милю — убийство”, “Убийство без преступления”, “Убийство необходимо”, “Назад к убийству”, “Поговорим об убийстве”, “Я убил графа”, “Знак убийства”, “Атмосфера убийства”, “История убийства”, “Убийство в полночь” (есть и “Убийство днем”), “Убийство в сельском приходе”, “Убийство на третьем этаже” и убийство в других местах. Но, конечно, преступления совершаются и в пьесах, носящих мирное название.
Детектив, бывший явлением литературы, превращается в отрасль промышленности, приучающую потребителя к мысли о том, что жестокость и насилие — естественное состояние человека.
Однако было бы неверно объяснять массовое распространение детектива лишь спекуляцией на грубых инстинктах обывателей и сводить жанр только к триллеру.
Круг авторов и поклонников детектива чрезвычайно широк. Одних в нем привлекает напряженная фабула, других — решение интеллектуальной загадки (своеобразный кроссворд), третьих — атмосфера таинственности и романтики. Читатели и зрители детективов — люди разных профессий, характеров, разного духовного уровня, и соответственно вкусам потребителей существуют произведения и довольно высокого уровня, и низкопробного. Но ведь это относится к любой области литературы. Детектив — это не только поток псевдолитературы, густо замешанной на порнографии, садизме, убийствах, показанных с натуралистической дотошностью (творения подобного рода выбрасываются на книжный рынок десятками тонн), но, хотя и реже, явление литературы.
Попытки вывести генеалогию жанра из “Царя Эдипа” Софокла и “Гамлета” Шекспира, а то даже из Библии смехотворны. Подлинными создателями детектива были такие мастера, как Э.-Т.-А. Гофман, Э. По, О. де Бальзак. Ч. Диккенс, Р.-Л. Стивенсон и особенно У. Коллинз и А. Конан-Дойль. Дань детективу отдали Жюль Верн, Майн Рид, Марк Твен, Г. Честертон, К. Чапек, Г. Грин, У. Фолкнер, Ч. Сноу, Ф, Дюрренматт и др. Создатели современного детектива англичане А. Мезон, Э. Бентли, О. Фримен, Ф.-В. Крофтс, Э. Беркли, А. Кристи, Д. Сейерс, Х.-С. Бейли, Н. Марш, американцы — Д. Хеммет, Р. Чендлер, бельгиец Ж. Сименон — настоящие литераторы. Их произведения нельзя смешивать с гангстерской и шпионской макулатурой, выпускаемой на Западе и в США.
Мы знаем, что в своих грязных целях буржуазная пропаганда использует и детектив. Но ведь той же цели служат и психологический, исторический, и научно-фантастический роман и драма. Прогрессивным или реакционным литературный жанр делает политическая тенденция автора. Опыт создания детектива писателями социалистических стран показывает, что и этот жанр, если он утверждает идеалы мужества и патриотизма, может явиться хорошим оружием в борьбе с врагом.
Необходимо понять, что собой представляет детектив, какова его природа. В настоящей главе мы остановимся лишь на некоторых сторонах проблемы.
Французский литературовед Р. Мессак в исследовании “Детективный роман и влияние научной мысли” определяет объект своего исследования следующим образом: “Повествование, посвященное постепенному раскрытию средствами разума точных обстоятельств таинственного события”. Буало и Нарсежак характеризуют детектив как расследование (etiquette) и объяснение тайны, достигаемое с помощью анализа. “Между тайной и ее изучением,— пишут они,— существует скрытая связь. Автор создает тайну для расследования и расследование для тайны”. Самый термин — детектив происходит от английского слова detection — изучение, расследование. Первоначально разгадываемая тайна не была связана с убийством. Но с середины прошлого века преступление почти вытеснило другие мотивы.
Один из английских теоретиков и практиков жанра О. Фримен указывал, что выдвижение на первый план убийства обусловлено требованиями большей сюжетной увлекательности. “Преступление способствует напряженности фабулы, а чем значительнее оно (убийство, а не кража), тем и действие драматичнее”.
Подобное объяснение наивно. Буржуазное общество, основой которого является частная собственность, социальное и имущественное неравенство, само создает питательную среду, порождающую преступление и преступника. Это убедительно показал еще Бальзак. Однако то, что было ясно для великого мастера прошлого, неясно для многих писателей современности. Вернее — они обнаруживают намеренную слепоту. Во всяком случае, довольно значительная группа английских литераторов предпочитает рассматривать детектив как чисто интеллектуальную игру или, в лучшем случае, шахматный матч между преступником и сыщиком (при активном участии зрителя в качестве арбитра); для других авторов детектив — социально-критическое произведение, в котором фабула является средством разоблачения преступности буржуазного общества.
Сторонники концепции “игры”, защищая чистоту жанра, отрицают возможность сочетания социальной, психологической разработки темы с детективным действием, утверждая, что это неизбежно приведет к разрушению жанра. Чешский театральный критик И. Черны, излагая взгляды английских сторонников данной концепции и соглашаясь с ними, пишет в своей статье “Играем детектив”[Divadlo, 1963, № 8]:
“Исходным тезисом (жанра.— А. Г.) является не соотношение человека и мира, но вечная ситуация (раскрытие тайны.— А. Г.), которая, неизбежно и неустанно изменяясь, все же определяется ситуационными стереотипами (или, как говорит Мигель Морланд, “конструктивными схемами”). Изобретаются все более рафинированные тайны и способы их раскрытия, то есть создаются шарады. Можно детектив психологизировать, социологизировать, метафизировать, сделать его сказочным, и если даже успех и будет достигнут, произведение перестанет быть детективом, но превратится в другой художественный жанр”. Автор статьи считает, что детектив, оперирующий “вечной ситуацией”, замкнутой и ограниченной в своих пределах, превратился в жанр, не способный развиваться и изменяться, и в лучшем случае допускает возможность варьирования схемы. С этим согласиться нельзя. Детектив — не игра, хотя он и использует ее элементы, не спорт, но произведение литературы и искусства, или, по крайней мере, должен им быть. А если так, то и законы, которым он подчиняется,— это общие законы искусства. Справедливо замечание одного из крупнейших мастеров американского социального детектива Р. Чендлера, что жанр этот, подобно всем явлениям литературы, стремится быть реалистическим, так как воспроизводит преступления, совершающиеся в буржуазном обществе (подчеркнуто Р. Чендлером), а не придуманные писателем. Следовательно, детектив имеет право (и должен) использовать опыт большой литературы, если хочет стать литературой; ведь и социальный роман использует отдельные приемы, ситуации, фабулу детектива (Г. Грин, Ф. Дюрренматт и др.).
Приведенные нами противоположные концепции — “игры” или даже “честной игры” (fair play) и социально-критической драмы, показывающей не только тайну преступления, но и преступность буржуазного общества, являют собой водораздел в борьбе различных тенденций и определяют границы размежевания жанра. Сторонники “честной игры” выработали специальные правила, соблюдение которых признается обязательным. Лица, принимаемые в члены Лондонского детективного клуба, должны дать присягу неукоснительно следовать этим правилам, хотя сам ритуал, которым обставлена эта присяга, ритуал, составленный при участии первого председателя клуба Г.-К. Честертона, носит шуточно-пародийный характер. (После того как присяга принесена, кандидат принят в члены клуба, председатель произносит речь, в которой предупреждает неофита, что если тот нарушит обет, то на него обрушатся несчастья — сюжеты его книг будут украдены, читатели подадут на него в суд за диффамацию, гонорар его сократится, а издатели и вовсе перестанут его печатать.)
Наиболее известны правила, сформулированные американцем С. С. Ван Дайном и англичанином Р. Ноксом. “Детективное произведение без детектива невозможно”, “Невозможно оно и без трупа”, “Разгадка тайны должна носить строго реалистический характер, и в ее основе должен лежать не случай или признание преступника, а цепь дедукции”. “Преступником должно быть одно из основных действующих лиц. Поручение убийства случайному персонажу или лицу, появляющемуся под конец,— свидетельство неспособности автора быть корректным по отношению к читателю”. “Писатель не должен выбирать в качестве убийцы профессионального преступника. Действия взломщиков и бандитов подлежат ведению полиции, а не литературы”. “Не следует изображать в качестве преступления самоубийство или случайность. Это — обман”. “Мотивы преступления должны носить правдоподобный характер”. “Исходное убийство является завязкой. По ходу действия, для того чтобы сбить с толку детектива и спутать следы, преступник может (или должен) совершить новое убийство или даже серию убийств. Все это и должно составить основу игры в убийство”.
Эти правила (нами приведены только некоторые) ставят своей целью подчеркнуть искусственно-игровую установку детектива (она нередко усиливается тем, что сюжет конструируется на основе популярной детской песенки о “пяти поросятах”, о “десяти негритятах”, о “кривом домике” и др.) и как бы вывести жанр за пределы социальной проблематики и общественных отношений. Весь интерес сосредоточивается на сюжете, на хитросплетениях интриги, на невозможности разгадать тайну и ответить на вопрос “кто убил” до того, как наступит развязка. Однако самое изобретательное конструирование сюжета не может заменить или тем более отменить связи литературы с жизнью. Для того чтобы мотивы поведения героев были правдоподобны и естественны (иначе они не будут реальными, а этого требуют правила), герои и причины их действия должны быть связаны с социальными законами, господствующими в обществе. Против воли и желания сторонников “игры”, пытающихся изолировать сюжет от социальных условий, значительная часть их произведений основана на преступлении, имеющем денежную основу.
Создавая летопись воображаемых преступлений, авторы детективов, если они были художниками, неизбежно отражали некоторые стороны жизни буржуазного общества, хотя и пытались их обойти, утверждая, что социальная проблематика “портит” механизм игры и разрушает чистоту жанра.
Конечно, большая группа западных авторов далека от критического отношения к буржуазному обществу. Более того, они стремятся объяснить преступление как изолированный акт одиночки, нарушающего законы здорового и нормального общества. Таковы, по крайней мере, тенденции многих авторов. Не их “вина”, что действительность, врываясь в умозрительные, логические конструкции, опрокидывает их и подсказывает совсем другие выводы. Нигде так резко не выразилось отличие игровой и социальной концепций детектива, как в трактовке проблемы преступления и его места в буржуазном обществе. Является ли убийство изолированным актом или оно социально детерминировано? Кто такой преступник? Нарушает ли он законы буржуазного общества или своеобразно применяет их? На эти вопросы даются разные ответы. Писательница Д. Сейерс — один из крупнейших мастеров детективной драмы и романа следующим образом определила свою позицию. Если на основе бесчисленных книг пытаться представить себе жизнь современной Англии,— писала она,— то “можно легко вообразить, будто мы, англичане, глубоко погрязли в преступлениях, что рядовому обывателю почти невозможно открыть дверь, чтоб не споткнуться о труп человека, убитого с помощью хитроумных и таинственных средств. Конечно, дело обстоит совсем не так... Мы наслаждаемся убийствами в художественной литературе только потому, что редко встречаемся с ними в реальной жизни” (подчеркнуто мной.— А. Г.).
Сейерс утверждает, что самый расцвет жанра и популярность героев-детективов в Англии обусловлены социальным здоровьем общества. Она пишет в своей статье: “Детективная литература процветает там, где соблюдаются законы. Там, где люди считают законы несправедливыми или страдают от жестокого и неразумного применения их, там героем... будет преступник, который благодаря своей хитрости уходит от сыщика”. “Появление целой литературы, прославляющей детектива, который побеждает преступника, служит достаточно хорошим показателем того, что народ, вообще говоря, удовлетворен деятельностью органов юстиции”.
Конечно, тезис этот выражает не истину, а классовую позицию автора. Не принцип законности, а беззаконие буржуазного общества порождает преступление и преступника, а значит, и его изображение в литературе. Убийце — врагу и сыну этого общества литература противопоставляет идеального и мудрого защитника законов — детектива.
Подобно Сейерс, и А. Кристи защищает высокую спортивно-этическую основу жанра, рисующего, как “безукоризненное общество объединяется против преступника”.
Конечно же, это все только красивые слова, опровергаемые практикой тех же Сейерс и Кристи. Их пьесы и романы не столько изображают идеальное общество, объединяющееся против убийцы, сколько показывают потенциальную способность каждого члена этого “идеального общества” совершить преступление. В самом деле, законы детектива требуют, чтобы разгадка тайны убийства была осуществлена в результате упорных поисков, во время которых подозрения поочередно задевают всех основных героев. Мнимые разгадки отбрасываются, и в финале истинный убийца, тот, у которого было абсолютное алиби, разоблачен.
Сторонники детектива как “честной игры” сравнивают развитие фабулы с футбольным состязанием: подозрение в виновности, как мяч, переходит от одного участника игры “ другому. Однако эта “игра в мяч” вовсе не столь безобидна. По ходу действия выясняется, что каждый из героев — домочадцев, гостей или знакомых, случайно или не случайно находившихся вблизи от места преступления, имел основание (и мог) совершить убийство. Сыщик приходит к выводу, что у каждого на совести есть тайна или грех, которые он пытается скрыть. Следовательно, потенциально виновен каждый, а значит — все. Отсюда недалеко до вывода об абсолютной порочности человеческой натуры, действиями которой будто бы управляют темные и злые инстинкты. Именно эта “исконная порочность” человека (а не буржуазного общества) является изначальной предпосылкой многих детективов. Таково истинное лицо “идеального общества, объединяющегося в борьбе с преступником”.
Кристи и Сейерс и многие другие не только не посягают на священные институты капиталистического мира, но охраняют их. В их книгах преступление — всегда частное дело убийцы. Игровая, зачастую внесоциальная трактовка темы, превращающая убийство в рядовое происшествие, обусловливает эмоциональную сухость, трезвость изложения — смерть героя не вызывает у остальных персонажей (будь то даже сын, дочь, муж) никаких чувств, кроме страха за себя. Убитый редко бывает существом из плоти и крови. Это макет человека, созданный для того, чтобы привести своей смертью фабулу в действие. И только.
Но Кристи, Сейерс — талантливые и опытные мастера. Поэтому они не ограничиваются созданием напряженного и занимательного сюжета [В последних книгах и пьесах А. Кристи интрига явно начинает главенствовать.], но создают картины английского быта, рисуют характеры, а не маски. Усадебный, поместный мир и уныло однообразная жизнь провинциального города вовсе не столь мирны и спокойны. За шторами уютных домиков бушуют неистовые и злые страсти, жизнь человека приносится в жертву наживе. Лучшие произведения Кристи, написанные для сцены или переделанные из ее романов, дают верный образ Англии, точнее — ее быта. Но за пределы частного случая писательница не дерзает выйти. Она избегает обобщающих выводов.
Несмотря на эволюцию детектива как жанра, многие элементы в его сюжетосложении сохранились (убийство, происходящее в начале и являющееся завязкой, поиски преступника, финальное разоблачение убийцы). Этому не противоречит и тот факт, что во многих современных детективах убийца известен изначала, интерес действия сосредоточен на единоборстве преступника и того, кто призван осуществить правосудие. Даже если читатель и знает имя убийцы, ему остаются неизвестными многие существенные факты, без которых невозможно осознать причинную связь событий, уясняющуюся только после того, как рассеивается туман первоначальной тайны. Основа сюжета — всегда поиски разгадки, а действие — обусловлено отношениями, связывавшими убийцу и его жертву в прошлом. Структура сюжета зиждется на взаимодействии сил преступника и детектива. Но последнему принадлежит второй ход, первый делает преступник. Детектив вступает в борьбу только после того, как убийство совершено. [Один из английских критиков заметил, что герой, предназначенный в жертву убийце, приобретает интерес только после того, как его убивают.]
В одной из лучших книг Кристи, переделанной ею и Д. Вернером в пьесу (1956), “Перед решающим часом” происходит диалог между старым юристом и суперинтендантом полиции о детективном жанре. Опытный и мудрый адвокат замечает: “Я люблю хорошие детективы... Но у них ложное (wrong) начало, то есть убийство. А убийство это—конец”. С ним соглашается его собеседник. “Когда читаешь отчет о совершенном злодеянии или разговариваешь о книге, основанной на нем, начинаешь с убийства. Какая ошибка! Ведь предпосылки преступления возникли задолго до этого. Убийство — это кульминация противоположных тенденций, собранных в определенное время в одной точке. Убийство — это конец. Это — решающий час”. Но это — решающий час для жертвы и преступника. А финал, разгадка представляет собой решающий час для детектива.
Казалось бы, произведения, рисующие историю раскрытия тайны преступления, должны были избрать своим героем именно полицейского. Определение его профессии — detective связано с поисками разгадки тайны (detection). Однако развитие жанра не пошло по пути полицейской литературы. Лишь во Франции традиция Габорио, выведшего в своих уголовных романах полицейского сыщика Лекока, оказалась живучей и в наши дни — вплоть до комиссара Мегре (Сименон). В других странах — в Англии и в особенности в Соединенных Штатах — детективный жанр не столько повествует об успехах полиции, сколько о ее неудачах и о торжестве частного детектива. Начало положил Э. По, создав образ гениального детектива-любителя Дюпена. За ним пошли другие авторы, начиная с Коллинза и Конан-Дойля. Среди потомков Шерлока Холмса можно встретить католического священника патера Брауна (Г. Честертон), журналиста Трента (Э. Бентли), аристократа Питера Уимзей (Д. Сейерс), доктора Торндайка (О. Фримен), хирурга Форчуна (Х.-С. Бейли) и др. В сущности, и отставной инспектор Эркюль Пуаро (А. Кристи), живущий в Англии на покое, выступает в качестве частного эксперта по особо трудным делам. Конечно, и в английском детективе действуют умные и талантливые полицейские (например, инспектор Френч — герой книг Ф.-В. Крофтса), но все же любимцами читателей сделались не они, а детективы, не состоящие на службе у полиции и презирающие ее, как, например, Шерлок Холмс.
Выдвижение на первый план детектива-любителя или частного детектива объясняется тем, что он, в отличие от полицейских, был (или казался автору) свободным человеком. Героизация полицейского чужда традиции большой литературы — хотя бы она и показывала его умным и даже честным человеком. [Порфирий Петрович у Ф. М. Достоевского и Жавер у В. Гюго.]
Это понятно. В буржуазном обществе полиция — орудие угнетения личности, а не ее защиты. И человек, которому угрожает опасность, предпочитает искать помощи у такого же частного лица, как он сам, а не обращаться в полицию. В лучших современных образцах детективного жанра функция полицейского чисто служебная [Сейерс писала, что обычно полицейский в детективной книге либо тупица, либо паяц.] — он либо мешает детективу найти разгадку тайны, либо открыто борется с ним, защищая гангстеров. Он смешон или отвратителен.
Частный детектив или детектив-любитель — это третья сила, арбитр, будто бы независимый от буржуазного правосудия. Он иногда вступает в прямой конфликт с законом. Ему доступна та иллюзорная свобода выбора, которой лишен полицейский. Победа интеллекта, торжество анализа, приводящего к успешному решению загадки, для детектива важнее, чем наказание преступника.
Выполнив свою роль, детектив передает убийцу полиции. Иногда детектив оказывается перед сложной нравственной дилеммой, которая не может возникнуть перед полицейским. Что, если убийца благородный человек, а убитый — злодей, недоступный закону? Детективу предстоит решить судьбу “благородного убийцы”. Так, в “Убийстве в восточном экспрессе” А. Кристи гангстер, виновный в гибели ребенка и его родителей, но ушедший от наказания, осужден и убит, вернее, казнен — руками двенадцати человек (как бы двенадцати присяжных). Пуаро, раскрыв тайну, освобождает виновных. Он вершит высший суд. Испытывая жалость к убийце или сочувствуя его близким, он дает возможность преступнице покончить с собой (“Опасность в Эндхаузе”). В пьесе “Алиби” (1928, инсценировка романа А. Кристи “Убийство Роджера Акройда”) Пуаро говорит убийце-врачу: “Утром инспектор Реглан узнает правду. Но ради вашей сестры я готов предложить вам другой выход. Возможен несчастный случай. Скажем, чрезмерная доза веронала. Вы меня поняли?”
Иногда Пуаро оставляет преступника жить на свободе, в добычу угрызениям совести (драма “Возвращение к убийству”, 1960, являющаяся автоинсценировкой романа “Пять поросят”). В этом Пуаро идет по стопам Шерлока Холмса, также иногда отступавшего от буквы закона.
Пока детектив был полицейским и его оружием являлись хитрость, обман, маскировка, он духовно мало чем отличался от преступника [У Бальзака преступник, каторжник становится борцом с преступлением (Вотрен), подобно тому, как каторжник Видок стал полицейским.] и потому не мог стать положительным героем. Чтоб завоевать симпатии зрителя и читателя, он должен был подняться на большую интеллектуальную и духовную высоту, разорвать связь с полицией и преступным миром, превратиться в ученого, художника, добровольного борца с преступлением, врача и целителя человеческих несчастий. Именно таким героем и стал Шерлок Холмс. Памятники воздвигнуты многим литературным персонажам, но только один из них имеет собственный музей (не автор книг, что было бы естественно, но именно Шерлок Холмс), музей, в котором в точности восстановлена на основании произведений писателя вся обстановка кабинета детектива на Бейкер-стрит, не забыты и знаменитая восковая фигура хозяина, халат и трубка. Симпатию миллионов читателей Шерлок Холмс завоевал не только своим аналитическим талантом, но тем, что он подчинил этот дар защите человека от насилия, предотвратить которое полиция бессильна. Холмс — личность гармоничная, сочетающая ясный и трезвый ум с романтизмом, точные знания с любовью к музыке. Сильный и здоровый нравственно человек [Его увлечение наркотиком — единственная уступка Конан-Дойля эпохе, требовавшей, чтоб интеллектуальный герой обладал каким-нибудь пороком.], он потому и приобрел мировую славу, что в известном смысле выразил свою эпоху. Сын времени, принесшего с собой великие научные открытия, Шерлок Холмс использовал их в борьбе с преступниками.
Холмс олицетворяет собой мощь человеческой мысли, направленной на борьбу со злом. Пусть многие его рассуждения и самые методы раскрытия преступлений теперь, спустя семьдесят лет, кажутся устаревшими и наивными, не устарел и не может устареть пафос мысли Холмса, его аналитический гений, умение определять людей. И хотя литературные детективы последующей поры превзошли Холмса в применении новых методов, ни одному из них не удалось не то что оспорить первенство героя Конан-Дойля, но сравниться с ним в любви миллионов. [Образ Ш. Холмса был перенесен на сцену (пьесы А. Конан-Дойля и многих других авторов), притом не только драматическую. Есть балет о подвигах великого детектива.]
Это относится и к мнимопростодушному патеру Брауну, вносящему в расследование преступлений опыт священника-исповедника, и к Эркюлю Пуаро, и ко многим другим. Время изменило характер детектива и методы раскрытия преступлений. Холмс тщательно изучал место убийства с помощью лупы, собирая окурки и пепел папирос. Он начинал с поисков вещественных доказательств. Его потомки, представители “интуитивной школы”, отказались от этого, ибо их занимали психологические улики: они стремились проникнуть в глубь тайных помыслов человека. В результате тончайших наблюдений, детектив сплетает прочную сеть, в которую и попадает убийца. Ареной борьбы детектива и преступника становится человеческая душа.
Функция детектива (каковы бы ни были его методы) отнюдь не сводится к разгадке тайны. И в этом его коренное отличие от Дюпена, героя Э. По, которого занимала только разгадка тайны, а не разоблачение преступника. Быть может, этическое равнодушие Дюпена и помешало ему завоевать симпатии читателей, в отличие от Холмса. Гений, безразличный к добру и злу, не может стать другом и спутником людей.
Поэтому авторы детективов пытаются убедить читателей, что их герои — ангелы-хранители общества, поверенные, исповедники, друзья и утешители несчастных. Детективы совмещают функции следователя, прокурора, защитника, а нередко и палача. Они олицетворяют высшее и беспристрастное правосудие, восстанавливают правду там, где бессилен закон. Быть может, в какой-то степени успех и распространение детектива в буржуазных странах основаны на желании читателей увидеть хотя бы иллюзорное торжество справедливости.
Детективная драма, царящая в репертуаре современного буржуазного театра, неразрывно связана с романом и часто является его сценической адаптацией. [Так было и в прошлом: многие мелодрамы XIX века являются переработками популярных романов. В сущности, современная детективная пьеса и в особенности ее низшая разновидность — триллер представляет своеобразную модификацию буржуазной мелодрамы: таковы пьесы “классика” этого жанра Э. Уоллеса, в частности, “Дело испуганной леди” (1931), в которых все подчинено стремлению “ударить” по нервам зрителя. И в современном триллере ощущается эта связь.] Значительная часть пьес Э. Уоллеса, А. Кристи, Д. Сейерс и других опирается на материал их книг. Самая структура эпического детектива тяготеет к драме и основана на напряженной и стремительно развивающейся интриге. Борьба противников не носит открытого характера (ведь ни детектив, ни зрители обычно не знают, кто убийца), и поэтому первоначально главный герой должен бороться с неизвестным. Он расследует и открывает тайну, анализирует. Детективная драма, сохранив многие особенности романа, активизировала действия противника (убийцы) и мнимых преступников, на которых первоначально падает подозрение, отвлекающее внимание от настоящего убийцы. Однако активизация роли преступника неизбежно выдвинула его на первый план, что повлекло за собой демаскировку, уничтожающую столь существенный для детектива мотив тайны убийства. Это случилось впоследствии, когда триллер вытеснил детектив.
Убийство в детективной пьесе, как и в романе, совершается легко и играючи. Это простейшая форма разрешения противоречий и выхода из затруднительного положения. Убить может каждый. Муж (или жена) не дает развода — вопрос решается устранением несговорчивого партнера. Кто-то знает компрометирующую героя (героиню) тайну и прибегает к шантажу. Доведенная до отчаяния жертва убивает мучителя. Возможен и вариант: шантажируемый кончает жизнь самоубийством, но в предсмертном письме к близкому другу открывает тайну и поручает отомстить за свою смерть. Следует очередное убийство. Или: шантажист, опасаясь разоблачения, сам убивает шантажируемого или того, кто знает о шантаже. Ревнивая любовница убивает изменника, позаботившись о том, чтобы отягчить уликами счастливую соперницу. Так же точно поступают ревнивые муж и любовница. Убийство совершается ради денег и по любой другой причине, чаще всего в тесном семейном и дружеском кругу. Стоит неосторожным хозяевам пригласить гостей, как непременно кто-нибудь окажется мертв. Внук постарается избавиться от богатой бабушки (“Опасность подстерегает внутри” Ф. Л. Кари и И. Батлера, 1958), племянник — от богатого дядюшки (“Двойник” Р. Мак Дугалла и Т. Аллена, 1956), близкие друзья — от приятеля (“Цукаты” Ф. Л. Кари, 1945) и т. д. Гости только того и ждут, чтоб прикончить хозяев. Во множестве пьес веселый уик-энд прерывается (в финале первого действия) известием об убийстве; второй акт начинается появлением полиции, подозревающей всех (кроме действительного убийцы). И, наконец, под занавес, в третьем действии убийца разоблачен и арестован. Одна пьеса от другой отличается деталями, но основа неизменна, как и обстановка, в которой происходит действие,— гостиная или библиотека с французским окном, над которым так часто подтрунивала критика и которое в детективе столь же необходимо, как труп.
Чаще всего причина убийства — деньги. В пьесе “Паутина” (1954) А. Кристи один из героев недоумевает, как юноша из хорошей семьи, получивший отличное воспитание, мог стать убийцей. Вот ответ: “Любой пойдет на убийство ради сорока тысяч фунтов. Это происходит во всех классах общества. Что поделаешь!” И подобное объяснение удовлетворяет собеседника и призвано удовлетворить и зрителя. Особенно умилительна, конечно, формула — “во всех классах общества” (in every class of society), превращающая убийство из-за денег в универсальный закон, чуть ли даже не оправдывающий преступление.
Таковы же мотивы действий героев другой драмы А. Кристи “Убийство на Ниле” (1946), являющейся сценической переработкой ее романа. На колесном пароходе совершает свадебную поездку молодая чета — Симон и Кэй. Кэй богата, Симон беден. Он страстно любит свою жену и ради нее порвал связь с любовницей Жаклин. Среди пассажиров — бывший опекун Кэй, каноник Пеннефетер. В последнюю минуту перед отплытием появляется Жаклин и, охваченная ревностью, выстрелом из револьвера ранит Симона в ногу. Вслед за этим смертельный выстрел поражает Кэй в ее каюте. Подозрения падают на Жаклин, но у нее бесспорное алиби: она, после того как ранила Симона, находилась под наблюдением врача. Единственный человек, который мог видеть убийцу,— горничная Кэй, и Симон умоляет ее назвать преступника, обещая в награду тысячу фунтов. Однако горничная уклоняется от ответа. Вскоре и она падает убитой. Тайну разгадывает опекун Кэй. Истина заключается в том, что Симон не любит Кэй и женился на ней ради денег. Он оставался любовником Жаклин, действовавшей с ним в сговоре и искусно разыгравшей сцену ревности. Она стреляла в Симона через шарф, пуля застряла в дверях, и Симон симулировал ранение. Когда Жаклин увели, он прошел в каюту жены и застрелил Кэй, а затем, вернувшись на прежнее место, прострелил себе ногу. Деньги, которые он предлагал Луизе, видевшей убийцу, были платой за ее молчание. Однако опасение, что она проговорится или будет шантажировать их, заставило Жаклин убить горничную. “Убийство на Ниле” — рядовая уголовная мелодрама, в которой весь интерес сосредоточен на ответе “кто же убийца”. Мы остановились на этой пьесе потому, что она характерна для целой группы драм-триллеров.
Одна из излюбленных ситуаций драматического детектива — попытка разрешить посредством убийства семейный конфликт. Это не всегда удается, и жертва, защищаясь, убивает палача. В драме Д. Поплевелля “Смерть в девять часов” (1955) муж решает избавиться от ненавистной жены, отказывающей ему в разводе. С помощью любовницы он обеспечивает себе алиби. Но убитой оказывается любовница, застреленная женой. Теперь от покушения приходится защищаться мужу, и он убивает подосланного женой убийцу, ее любовника. Жертва убивает преступника в пьесе Ф. Нотта “В случае убийства наберите “М” (1955). Терпит крушение план убийства мужа в драме У. Файрчильда “Расследование преступления” (1946). Как правило, авторы подобных пьес хотят внушить зрителю мысль, что “убийство не оплачивается”.
Однако допускаются и варианты. Случай спасает от петли “благородного убийцу”. В “Ребекке” Д. Дюморье (1940) — переделка для сцены одноименного романа — неожиданно обнаруживается преступление, совершенное героем (он убил изменившую жену, а труп опустил на дно в продырявленной барке). Буря выбрасывает на берег судно. При обследовании трупа найдены следы пули. Все улики обращены против мужа, который утверждает, что жена покончила с собой. В последнюю минуту эта версия становится правдоподобной: в день гибели жена была у врача и тот нашел у нее рак. Значит, она могла застрелиться. Следствие прекращается, и обвиняемый спасен. С точки зрения автора, поставщицы эффектных “психологических” романов и мелодрам из жизни высшего общества, преступна жена, изменившая мужу и глумившаяся над ним: убийство было формой своеобразной защиты чести.
Убийства по страсти занимают в детективе, как ранее в мелодраме, большое место, но они осложнены различными фрейдистскими изысками. Примером “психологического детектива” может служить драма О. Хаксли “Улыбка Джиоконды” (1948), написанная по одноименной новелле. Сюжет опирается на подлинное событие. Любитель и знаток искусств Гарри Хьютон тяготится безнадежно больной женой; у него есть любовница — молодая девушка — и друг, соседка, знакомая его жены, мисс Спенс. Она тоже несет свой крест: на ее попечении парализованный отец. После сердечного приступа, в отсутствие мужа, миссис Хьютон умирает. Несколько недель спустя Гарри женится на своей любовнице. Весть эта потрясает мисс Спенс, признавшуюся ему в любви. Она превращается в его врага и повсюду распространяет слухи, что он отравил первую жену. Ее слова подтверждает бывшая сиделка покойной, теперь ухаживающая за отцом мисс Спенс. Вскрытие обнаруживает яд. Хьютон признан виновным и казнен. Между тем убийцей была мисс Спенс, как об этом догадался ее врач. Она собиралась, устранив больную, выйти замуж за Хьютона. Обманутая в своих надеждах, она отомстила ему. Этот жестокий финал, отвечающий сухому, внеэмоциональному тону рассказа, выражает общую пессимистическую концепцию автора. В драме развязка другая. Доктор в новелле — умный и скептический наблюдатель людской подлости не играет в развитии событий существенной роли; в пьесе он превращен в детектива, разгадывающего тайну и предотвращающего казнь. Доктор из камеры смертника приходит в гостиную мисс Спенс. Молодая женщина в состоянии истерии. Она убеждена, что Хьютон казнен, и признается в отравлении его жены. Доктор делает ей укол, а затем звонит по телефону в министерство внутренних дел. Конечно, это более театрально и выигрышно, но ясно, что писатель сделал уступку требованиям коммерческого театра. Его пьеса вызвала ряд подражаний. Из них назовем “Разговор об убийстве” (1958) О. и У. Руз.
Создание ложных улик служит в детективе средством мести (А. Кристи — “Возвращение к убийству”, 1960 и др.). Если подозрения с самого начала падают на определенного человека, зритель может быть уверен, что тот невиновен. У настоящего, а не мнимого убийцы — идеальное алиби; у невиновных алиби нет. [Позднее авторы детективов пересмотрели эту схему. Подозрения сначала падают на реального убийцу, но ему удается создать алиби; однако в конце он разоблачен.] Для того чтобы открыть истину, детектив должен понять взаимоотношения героев, тщательно скрываемые от посторонних.
В пьесе “Черный кофе” (1956) А. Кристи все улики направлены против Лючии. Отец ее мужа, богатый и властный сэр Клод Амори, работающий в области расщепления атома, видел невестку у шкафа в своем кабинете, откуда была похищена формула изобретения. Сэр Клод обращается за помощью к Эркюлю Пуаро. Перед самым прибытием последнего ученый умирает, как оказывается, от яда, брошенного в кофе. Между тем кофе приготовляла Лючия, и то, как она опустила таблетку в чашку, видели действующие лица и зрители. У Лючии сомнительное прошлое (ее умершая мать, чего муж не знает, была международной шпионкой, а ее друг, итальянец доктор Карелли, авантюрист). Нет сомнений в виновности Лючии,— к тому же она пытается обмануть Пуаро. Подозрение падает и на мужа Лючии Ричарда Амори (он неоднократно ссорился с отцом, смерть сэра Клода принесла ему богатство, и, наконец, он отнес кофе отцу, хотя это обычно делал секретарь сэра Клода).
Пуаро раскрывает тайну. Лючия — жертва шантажиста, знающего тайну ее происхождения. Это он (д-р Карелли), угрожая разоблачением, требовал, чтобы Лючия похитила формулу, и снабдил ее ключом от шкафа. Молодая женщина, доведенная до отчаяния и измученная недоверием мужа и преследованием Карелли, решила покончить с собой и потому бросила яд в чашку. Муж, увидев, как жена опустила яд, решил перенести подозрение на себя. Убийцей и похитителем формулы оказывается секретарь ученого Эдуард Райнор. Разоблачив преступника, Пуаро примиряет Лючию и ее мужа и завершает пьесу словами: “Благослови вас бог, дети мои!”
Детективный роман, в котором убийство не начинало, а завершало бы движение сюжета, мало типичен для жанра. Между тем детектив драматический, построенный на борьбе контрастных характеров, олицетворяющих силы добра и зла, нередко помещает насильственную смерть на середину или в преддверие финала, так как основу действия слагает не только вопрос, кто убил, но и почему. Мотивы преступления выясняются не в результате анализа, а раскрываются в действии. Примером подобного построения фабулы, тем более интересного, что в нем нет детектива как действующего лица (полиция, как обычно, бессильна разгадать тайну, и разгадку находят те, кто несправедливо обвинен в преступлении), является пьеса “Свидание со смертью” (1945) А. Кристи (свободная переработка одноименного романа).
Обратимся к пьесе. В числе туристов, прибывших в Палестину,— леди Уэстхолм, доктор Сарра Кинг, м-р Хиггс, мисс Арабелла Прайс, доктор Жерар и др. В центре драмы — богатая старая американка, вдова миссис Бойнтон, мачеха юной Джиневры, Леннокса и Раймонда. Властная, суровая, жестокая старуха, в прошлом надзирательница тюрьмы, поработила их волю. Никто из членов семьи не может действовать самостоятельно или жить личной жизнью. Младшую — Джиневру (Джинни) она превратила в шизофреничку. Миссис Бойнтон запрещает Раймонду, полюбившему молодую девушку, врача Сарру Кинг, встречаться с ней. Все члены семьи (в том числе Леннокс и его жена Надин) ненавидят старуху, но не могут освободиться от ее власти. Надин рассказывает Сарре правду о страшной жизни, которую они все ведут.
Миссис Бойнтон подвергает нравственной пытке свои жертвы, занимается, по словам одного из героев, “психической игрой”. Жертвы видят единственный выход в убийстве старухи. Об этом говорят и Джинни, и Леннокс. Миссис Бойнтон тяжело больна, силы ее поддерживаются вспрыскиваниями. Сарра Кинг предупреждает миссис Бойнтон о том, что час ее смерти близок, а значит, скоро кончится и ее власть над душами детей. Вскоре после этого миссис Бойнтон умирает, по-видимому, от разрыва сердца. Однако расследование показывает, что из аптечки доктора Жерара похищен флакон дигитоксина, лекарства, применяемого в малых дозах для инъекций, но в больших — опасного для жизни. Флакон этот найден в кармане куртки одного из сыновей. У Сарры Кинг пропал шприц для подкожных вспрыскиваний, а обычно инъекцию миссис Бойнтон делала Надин, в прошлом медицинская сестра. Тучи сгущаются, так как следствие устанавливает, что миссис Бойнтон умерла от подкожного впрыскивания дигитоксина — на ее руке остался свежий след укола, а арабы-проводники видели, как Леннокс схватил мачеху за руку, и слышали, как она вскрикнула. Подозрение в убийстве ложится на всех членов семьи.
Однако в результате психологического анализа Сарра Кинг устанавливает истину: миссис Бойнтон покончила с собой, инсценировав убийство.

Сарра. Она не могла вынести того, что они будут свободны и счастливы. И она решила заточить их в тюрьму навеки. Она украла дигитоксин из вашего аптечного ящика. Она похитила мой шприц. Она незаметно опустила пустой флакон в карман Раймонда, когда он помогал ей подняться на гору. Она опутала подозрениями всех. И когда она этого добилась, то сама вонзила иглу в запястье своей руки. Но у нее еще оставалось две-три минуты, чтобы куда-то спрятать иглу, до наступления смерти.

Как ни убедителен ход рассуждений Сарры, доказать справедливость своих выводов она не может. На помощь приходит одна из туристок, мисс Прайс, случайно видевшая, как в час заката миссис Бойнтон, улучив момент, когда никого из близких не было, закатала рукав платья и, обернув шприц платком, сама себе сделала укол. “Дальше все произошло, как в романе. Она отвинтила набалдашник своей трости, опустила шприц внутрь в полую трубку и снова завинтила набалдашник”. Свидетельство мисс Прайс, подтвержденное наличием иглы внутри трости, освобождает членов семьи от подозрения.
В основе действия — конфликт жестокой мучительницы и ее жертв, приводящий к неожиданной развязке. Обычно персонаж, который должен быть убит, не обладает отчетливыми качествами характера, способными вызвать расположение или ненависть. Это существо нейтральное по отношению к сюжету. Для действия нужен не он, а его смерть. Образ миссис Бойнтон, олицетворяющий бесчеловечность, жестокость, насилие (недаром она была смотрительницей в тюрьме), возник в пьесе под воздействием правды о злодеяниях фашизма. [В романе, написанном в 1939 году, миссис Бойнтон отнюдь не садистка, не палач, а просто суровая, властная женщина. И развязка романа другая.]
Именно миссис Бойнтон принадлежит активная роль в действии. Она кончает жизнь самоубийством для того, чтобы увести с собой в могилу тех, кто пытался восстать против нее. Здесь детективная фабула несет определенное гуманистическое содержание, осуждая, пусть в личном плане, тиранию, насилие, жестокость, садизм.
Соответственно с характером фабулы и заданием пьесы, в ней нет детектива как действующего лица. Полицейский не может найти разгадки и обвиняет невинных. И не столько Сарра выполняет функции детектива, сколько преступник сам, своими действиями разоблачает себя. Никто из членов семьи не был способен сбросить иго мачехи, уйти из дому, тем более никто не был способен убить ее. Это ясно для всех, кроме полицейского. Совершить убийство, вернее самоубийство, мог тот, кто ежечасно терзал свои жертвы, то есть сама миссис Бойнтон. К этому выводу пришла Сарра, но мог прийти и доктор Жерар, и любой другой персонаж, потому что звенья поступков миссис Бойнтон составили неразрывную цепь, которой она хотела оковать всех членов семьи. К такому выводу приходит и зритель.
Любопытно сравнить с пьесой написанный задолго до нее роман. Миссис Бойнтон убита светской дамой, в которой бывшая тюремная надзирательница узнает одну из заключенных.
Тайну открывает Пуаро. Роман — рядовой и банальный детектив, значительно уступающий пьесе.
В пору молодости детективного жанра (XIX век), когда принципы буржуазной законности еще казались священными и непоколебимыми, преступление рассматривалось как нарушение норм, принятых в обществе. Тем самым, обнаруживая убийцу и изымая его из среды честных людей, детектив восстанавливал справедливость и равновесие. Подобно садовнику, он выпалывал худую траву из цветущего сада. Этот период развития классического детектива отвечал “мирному” развитию капиталистического общества.
XX век принес с собой усиление классовой борьбы, обострение противоречий внутри капиталистического лагеря, для которого преступление давно сделалось основным средством обогащения. Войны, социальные потрясения, революции ослабили позиции капитализма. Отсюда попытка укрепить власть с помощью тотальных фашистских режимов. В эту пору преступление приобретает массовый характер. Некогда буржуазное общество было потрясено, узнав о Джеке Потрошителе. Но этот преступник был жалким дилетантом-одиночкой по сравнению со своими потомками, создавшими мощные организации и лагери смерти, установившими или пытавшимися установить свою власть над государствами. Если преступник ранее казался нарушителем буржуазного порядка, то в новую эпоху преступление превратилось в рядовое явление.
Мысль о всевластии зла и силе преступника лежит в основе драмы и романа А. Кристи “Десять негритят” (1943). На маленьком островке, полностью отрезанном от внешнего мира, в уютном доме собрались приглашенные отсутствующим хозяином десять человек. Неизвестный голос (это граммофон) предупреждает собравшихся за столом, что каждый из них виновен в чьей-то смерти, а потому находится под судом. Вскоре незримая рука убивает первого из гостей. Смятение овладевает остальными. Они пытаются найти прячущегося на острове убийцу, начинают подозревать друг друга и становятся собственными палачами. Когда в романе полиция прибывает на остров, она устанавливает, что двое обитателей были застрелены, двое отравлены цианистым калием, одна приняла чрезмерную дозу сонного средства, у троих проломлен череп, один утонул, одна повесилась. Одиннадцатого, то есть убийцу, обнаружить не удалось, как не удалось полиции выяснить и его имя. Он назвал себя сам в предсмертном письме. Маньяком-преступником был один из десяти — судья Уоргрев. Это он купил на чужое имя островок, собрал людей, чьи биографии изучил, а так как каждый был действительно виновен в чьей-нибудь смерти, то он вынес всем десятерым (включая самого себя) смертный приговор и привел его в исполнение. Его психологический расчет оправдался: доведенные страхом до отчаяния, люди начали подозревать и убивать друг друга. Он не ошибся, как не ошибся и в том, что оставшийся в живых убийца покончит с собой. “Я решил осуществить психологический эксперимент,— писал судья в предсмертном письме,— чтоб проверить, толкнет ли человека сознание вины и нервное напряжение... на самоубийство. Я полагал, что да. И был прав. Вера Клайтон повесилась на моих глазах, в то время, как я стоял за шкафом”. Кем был человек, задумавший и выполнивший весь этот дьявольский план, и во имя чего он был осуществлен? По собственному признанию судьи, ему доставляло садистское наслаждение зрелище чужих страданий и смерти. Он писал в предсмертном письме: “Я неожиданно захотел совершить преступление. Я хотел попросту выразить себя как художник. Я чувствовал, что могу быть истинным художником в преступлении”. И весь задуманный план должен был служить “идеальному преступлению”, которое никогда не будет раскрыто. “Но ни один художник — я это знаю — не удовлетворится полностью только искусством. Должен признаться в простой человеческой слабости. Я страстно хочу, чтобы кто-нибудь узнал, как ловко я все придумал”. С этой целью судья подробно рассказывает правду о преступлениях, включая и описание собственного самоубийства, которое должно наступить после того, как письмо, вложенное в бутылку, будет брошено в море.
В пьесе развязка другая. А. Кристи попыталась разоблачить убийцу в действии. Вера Клайтон в исступлении отчаяния стреляет в Филиппа Ломбарда, хотя и любит его. Он падает. Из-за укрытия выходит судья и пытается убить Веру. Страх парализует ее. Неожиданно приходит спасение. Оказывается, Вера промахнулась и Филипп жив и даже не ранен. Выстрелом из револьвера он убивает судью. Герои заключают друг друга в объятия. Издали доносится шум моторной лодки. Этот счастливый финал должен был, по-видимому, смягчить гнетущую атмосферу пьесы. Но своей лживостью он лишь усугубляет нарочитость ситуаций.
При знакомстве с “Десятью негритятами” бросается в глаза не столько искусность, сколько искусственность романа, представляющего скорее головоломку-кроссворд, чем художественное произведение. Здесь нет поединка добра со злом. Всеми действиями людей в романе и пьесе управляет злая воля безумца. Люди бессильны бороться со злом, потому что сами являются носителями зла,— внушает читателю и зрителю писательница.
Образ преступника-психопата появляется здесь не случайно. Не случайно также отсутствие детектива при наличии детективной фабулы. Ведущая роль отныне в пьесах А. Кристи чаще всего будет принадлежать преступнику.
Драма А. Кристи “Мышеловка” (1952) может служить примером и силы, и слабости писательницы. Действие пьесы происходит зимой в пансионате Манксвелл-Манор под Лондоном, принадлежащем молодой чете Молли и Жилю Ральстон. Радио сообщает, что в одной из лондонских гостиниц убита женщина. В доме немного постояльцев (последние прибывают незадолго до того, как метель отрезает все дороги, ведущие в Манксвелл-Манор): это — нервный, истеричный Кристофер Рен, пожилая леди миссис Бойл, майор Меткалф, мисс Казевелл, м-р Паравичини. Известия о преступлении, передаваемые по радио и содержащиеся в газетах, говорят о том, что убийца, по-видимому, маньяк. Нарастает тревога, страх перед таинственным преступником. Раздается звонок по телефону из Беркширской полиции. Хотя дороги непроходимы, но в Манксвелл-Манор прибудет сержант Троттер. Эта новость воспринимается постояльцами по-разному. Так, майор Меткалф явно взволнован. Раздается стук в окно, и появляется сержант Троттер — он проделал весь путь на лыжах. Попытка майора позвонить по телефону терпит неудачу — снег и ветер оборвали провода. Сержант расспрашивает присутствующих, знали ли они убитую в Лондоне женщину, и сообщает следующие данные. Настоящее имя убитой Моурин Станнинг. Ее муж владел фермой неподалеку отсюда. Много лет назад магистрат отдал им на воспитание троих сирот— двоих мальчиков и девочку. Из-за жестокого обращения, истязаний и болезни один из мальчиков умер. Только тогда местные власти занялись этим делом. Станнинги были приговорены к тюремному заключению. Муж умер за решеткой, а жена, отсидев положенный срок, освобождена. Переменив фамилию, она уехала из Англии. Затем вернулась и была убита. Рядом с трупом лежала записная книжка убийцы с детским трехстишием:
Три слепые мыши
Бегут вослед
За фермершей...

А на трупе лежала записка: “Первая”. В записной книжке содержались два адреса: один, по которому проживала убитая, и второй — Манксвелл-Манор. Сержант Троттер хочет выяснить связь между обоими адресами: к тому же, жизнь двух человек находится в опасности. Однако допрос ни к чему не приводит. Никто из присутствующих ничего не знает об этом деле. Посетители расходятся. В гостиной остается только миссис Бойл. Чья-то рука гасит свет, и когда он зажигается — миссис Бойл задушена. Кто убийца? Им может быть в равной мере любой. Оказывается, миссис Бойл работала в магистрате и ничего не сделала, чтобы защитить ребят. Троттер пытается реконструировать обстановку и местонахождение каждого в момент убийства. Сам он занимает место миссис Бойл и вызывает Молли (хозяйку). Ведет он себя странно и вызывающе. Выхватив револьвер, Троттер грозит застрелить Молли — третью “слепую мышь”: она не передала письмо мальчика учителю с просьбой о помощи и потому виновата в гибели ребенка. Троттер — брат погибшего, переодетый полицейским. Он душит Молли, но ее спасают вовремя появившиеся майор (настоящий полицейский) и мисс Казевелл — на самом деле сестра Троттера. Убийца двух женщин — психически больной, одержимый манией преследования, помешавшийся на желании отомстить за смерть брата.
Финал, в котором мнимый детектив оказывается убийцей, конечно, эффектен, но превращение убийцы в психопата полностью уничтожает драматизм происходивших дотоле событий.
В пьесе нет детектива (роль майора чисто служебная), и демаскировку Троттера осуществляет он сам. По существу, Троттеру никто не противостоит — он действует полновластно и единовластно.
Еще в большей мере бессилие полиции выступает в драме А. Кристи “Нежданный посетитель” (1958), в которой опять-таки не детектив разоблачает преступника, а убийца сам открывает себя в финале. На сей раз это нормальный человек, мстящий за убийство ребенка, оставшееся безнаказанным. Особенность драмы состоит в том, что в ней две развязки, два финала. Убит садист Ричард Варвик. Подозрение падает на его жену Лауру. Ее невиновность подтверждена и доказана случайным посетителем дома, Майклом Старкведдером. Полиция в ходе расследования выясняет прошлое Варвика и устанавливает его виновность в гибели сына некоего Мак Грегора. Убийцей мог быть Мак Грегор, но он давно умер в Канаде. И полиция приходит к бесспорному для себя, но ошибочному выводу, кто настоящий убийца. Старкведдер, спасший Лауру и полюбивший ее, открывает ей правду: убил ее мужа он, ибо Мак Грегор, которого все считали умершим, на самом деле жив, и этот Мак Грегор — он, Старкведдер.
В классическом детективе лицо, ведущее расследование дела об убийстве, в итоге приходит к неопровержимо верному выводу, который не может быть оспорен. Но современный детектив опроверг и это незыблемое правило. [Правда, классический детектив “Последнее дело Трента” Э. Бентли (1912) основан на ложной разгадке. Истинные обстоятельства убийства выясняются на последней странице книги.]
Одна из лучших пьес А. Кристи, перенесенная на экран,— “Свидетель обвинения” (1953) —построена таким образом, что непогрешимый адвокат, выступающий в качестве защитника обвиняемого, ошибается. После того как подсудимый оправдан,— его виновность доказана его женой, убивающей его за измену, а косвенно за то преступление (убийство), которое он совершил и в котором был оправдан. Относительность установления истины и зыбкость доказательств, на которых основана деятельность британского правосудия, показаны в этой пьесе с большой силой.
Особую разновидность жанра образуют детективные комедии или пародийные детективы, направленные против штампованных ситуаций и стандартных фигур. Обычно в пьесах подобного рода или вовсе нет детектива, или его функции выполняет один из героев, а полицейский выступает в виде традиционной фарсовой фигуры простака. Определение жанра как комедии не должно нас смущать. И здесь трупы падают в изобилии, может быть, их даже больше, чем в обычном детективе, и самое нагромождение убитых должно способствовать “веселому оживлению” в зале.
Так, своеобразный тип “комедии с убийствами” представляет “Паутина” (1954) А. Кристи. В центре пьесы — образ Клариссы Хейлшем-Браун, молодой жены богатого и преуспевающего политического деятеля. От первого брака у ее мужа дочь Пиппа, к которой мачеха относится с любовью и нежностью. Но Клариссе скучно в размеренной обстановке богатого дома. Она мечтает о приключениях, о преступлениях, например, о том, что однажды найдет на полу библиотеки труп неизвестного (труп в библиотеке — это излюбленная ситуация старомодных детективов). И чтобы скрасить свою жизнь, Кларисса прибегает к выдумке. Она рассказывает друзьям фантастические истории, искусно переплетая выдумку с правдой. Неожиданно действительность, и притом довольно неприятно, входит в ее жизнь.
Бывшая жена Хейлшем-Брауна (об этом сообщает ее нынешний муж, темный делец Оливер Кастелло) хочет забрать свою дочь. Кларисса прогоняет Кастелло.
Наступает вечер. Друзья Клариссы — сэр Роуленд, Джереми Уорренден и Хуго Бирч — отправляются в клуб. Кларисса занята приготовлением легкого ужина (дворецкий ушел в кино) для предстоящей встречи ее мужа с каким-то важным лицом. В неосвещенной комнате с фонариком в руках появляется чья-то фигура. Вор находит в тайнике какой-то небольшой предмет, затем вскрикивает и падает на пол. Кларисса обнаруживает в библиотеке труп. Это — Кастелло. Зачем он вернулся, что искал и кто его убил — неизвестно. Молодая женщина вызывает из клуба друзей и обращается к ним с просьбой спрятать труп, вернее, увезти его в лес. Появление полиции в доме, когда у мужа предстоит важное свидание, невозможно. Мужчины собираются унести труп, но в это время раздается звонок, и мертвеца поспешно прячут в тайник под панелью. Затем все садятся играть в карты.
Появляются инспектор Лорд и констебль Джонс. Кто-то предупредил полицию по телефону, что в доме Хейлшем-Брауна совершено убийство. Опрос присутствующих и осмотр ничего не дают. Полиция знает, что бывший владелец этого дома, антиквар и темный делец Селлон, был убит, и подозревает, что и новое убийство связано с наследством Селлона, торговавшего не только редкостями (в том числе автографами и марками), но и наркотиками. Многое у него было спрятано в тайниках. Случайно один из них открывается, из него вываливается труп Кастелло. Возмущенный тем, что его хотели обмануть, инспектор Лорд приступает к новому допросу, но и на сей раз ему ничего не удается узнать. Он готов подозревать в убийстве Клариссу и ее гостей. Однако присутствующие принадлежат к привилегированному классу. Никому из них не было расчета убивать Кастелло. Перед самым появлением полицейского врача труп снова исчезает, и вместо него в тайнике находят записку “Ищите”. Тем временем Пиппа обнаружила в одном из тайников ценные автографы. Убийца Джереми Уорренден сам выдает себя: воспользовавшись тем, что все ушли, пытался задушить подушкой уснувшую Пиппу, видевшую, как он прятал украденную им вещь. Кларисса не дала преступлению совершиться. Оказывается, у Селлона хранился конверт с редчайшей шведской маркой, изъятой из употребления. Эту марку Селлон предлагал продать богатому филателисту, у которого Джереми работает секретарем. Джереми убил и Селлона, но тогда не нашел марки.

Джереми. В этот вечер Кастелло задумал опередить меня.
Кларисса. И вы убили его? И вы хотели убить Пиппу?
Джереми. Почему бы нет?
Кларисса. Я не могу этому поверить.
Джереми. Дорогая Кларисса, сорок тысяч фунтов — большие деньги.

И он пытается задушить Клариссу. Из засады выходят сэр Роуленд, инспектор и констебль, подстерегавшие истинного преступника. Кларисса признается инспектору, что она спрятала труп Кастелло под кроватью в комнате для гостей. Полиция уходит, уводя Джереми и унося с собой труп. Возвращается муж Клариссы, и она рассказывает ему обо всем, что случилось. Но муж не верит ни одному слову. Все это, конечно, сплошная выдумка его очаровательной жены, плетущей паутину фантазии. Муж отправляется встречать гостя. Жизнь оказывается еще более фантастичной, и малоправдоподобной, нежели детектив. В самом деле: за каких-нибудь два часа Кларисса встретилась с убийством, полицией, узнала историю торговли наркотиками, едва не была арестована по подозрению в убийстве и едва не убита сама.
Наряду с убийством в комедийном детективе фигурируют и менее зловещие мотивы. Часто исходная ситуация носит откровенно пародийный характер. В комедии Поплевелля “Прелестная преступница” (1957) светский бездельник — дальний потомок персонажей Уайльда, вернувшись ночью домой, обнаруживает очаровательную девушку, специалистку по взломам. Положение ее безвыходно: ограблен ювелирный магазин, а дом оцеплен полицией. Герой спасает девушку и прячет похищенные драгоценности. Под воздействием любви юная грабительница отказывается от прежней профессии. Ее отец, потомственный взломщик, требует возмещения убытков, так как потерял помощницу. Девушка ссорит героя с его невестой и сама выходит за него, против воли отца, считающего этот брак мезальянсом. Комедия не лишена юмора и мастерски пародирует рядовые детективы, в том числе и те, какие сочинял сам Поплевелль.
На смену классическому детективу пришел “черный детектив” — триллер, суспенс, приобревшие массовое распространение. Для произведений этого рода характерны не столько разгадка тайны путем анализа и победа разума и добра над злом, сколько торжество преступления. Эти пьесы и романы воздействуют на нервы зрителя и читателя самыми грубыми средствами, прежде всего изображением акта убийства. Ранее зритель и читатель воспринимали события глазами детектива, теперь — глазами преступника. С переменой точки зрения наступило этическое и эстетическое обесценение жанра.
Царство разума, каким был детектив и каким его создали Э. По и Конан-Дойль, в произведениях “черного жанра” превратилось в царство безумия, насилия, крови. Подобного рода “литература” могла возникнуть как следствие преступлений фашизма, стремившегося расчеловечить человека и превратить его в животное. Не случайно именно в послевоенные годы начинается ренессанс маркиза де Сада, книги его издаются и изучаются, а зловещее “учение” его входит одним из составных элементов в философию экзистенциализма.
Узаконение и организационное оформление преступности — типично для буржуазного общества. И современный детектив, черпающий свое содержание в мире преступлений, не мог не отразить этого нового качества, вернее — последней фазы “развития” буржуазного общества. И в драме, и в романе главным героем становится преступник, а детектив отступает на второй план. И этот преступник — не “вор-джентльмен”, неуловимый, смеющийся над неловкими полицейскими, как Раффльс [“Добропорядочность” Раффльса выражалась, в частности, в том, что украденную им бриллиантовую диадему он с верноподданническими чувствами преподнес королеве Виктории в день пятидесятилетия ее царствования. А свою жизнь вор-джентльмен завершил на службе британскому правительству.] (герой романов Э. Хорнунга) или Арсен Люпен (герой Леблана). Современный преступник, герой детектива, разумеется, ничуть не похож не только на Робин Гуда или Мандрена, но и на Раффльса и Арсена Люпена. Он не похож и на классический тип преступника прежней поры, когда оба противника были джентльменами. Ранее преступник не мог и не должен был уступать детективу ни в качествах ума, ни в культуре. Он мог быть, как и тот, профессором, музыкантом, писателем, доктором, архитектором.
С течением времени образ преступника изменился, как и образ детектива, соответственно требованиям триллера, в котором все рассчитано на грубый эффект, на то, чтобы оглушить зрителя, вызвать в нем нервную дрожь (термин триллер происходит от англ. thrill — вызвать потрясение, страх). Преступления, одно чудовищнее и отвратительнее другого, показанные с максимальным натурализмом, составляют их единственное содержание. У триллеров нашлись свои поклонники и защитники. В ответ на замечание, что безудержная демонстрация ужасов оказывает дурное воздействие на общество, поклонники этого жанра заявили: “Удовлетворяя врожденное чувство жестокости, триллер освобождает зрителя от потребности совершить акт насилия в реальности”. На самом же деле садистские триллеры не предотвращают преступлений, а способствуют росту преступности. Авторы триллеров (а к ним в последнее время присоединяются и такие писатели, как А. Кристи) пытаются снять с буржуазного общества вину за рост преступности, сводя убийство к действиям психопатов, людей с предрасположением ко злу. Если убийца — психопат, параноик, бежавший из тюрьмы или больницы, то нужна ли какая-нибудь мотивация его преступления? Построение триллера обычно не заключает загадки, и все сводится к вопросу — удастся ли жертве избегнуть гибели и постигнет ли преступника, наказание. Напряжение поддерживается при помощи откровенно мелодраматических приемов: парализованная жертва с ужасом ждет смерти, убийца заносит над ней нож или направляет на нее револьвер. Убийца-гипнотизер, погрузив жертву в сон, внушает ей, что она, по истечении нескольких секунд, должна пустить себе пулю в лоб (ему нужно время для алиби), и жертва, медленно отсчитывая секунды, столь же медленно поднимает револьвер и приставляет его к виску (“Дом у озера” Хью Миллса, 1955); беглые каторжники ворвались на ферму и подвергают истязаниям и пыткам детей на глазах родителей, требуя денег. Глава шайки готовится застрелить ребенка (американский триллер “Часы отчаяния” Д. Найса, с успехом шедший на лондонской сцене); убийца пытается задушить очередную жертву, его руки сжимают ее горло (“Чистая правда” Ф. Макки, 1954). И, конечно, в последний момент приходит спасение.
Сюжет в триллере часто строится на том, что в душе психопата вспыхивает страсть к преступлению. Бедная жена обнаруживает, что ее муж — убийца. И начинается страшная сказка при “Синюю бороду” наших дней. В триллере “Две миссис Кэролл” (1935) М. Уола убийцей оказывается актер, чья психопатологическая страсть к преступлению соединяется с сексуальной жестокостью. Чудом спасшаяся от смерти (муж ее отравлял медленно действующим ядом) первая жена спешит предупредить свою преемницу об угрожающей ей опасности. Та не верит, но, начав следить за мужем, убеждается в правде. Ее здоровье ухудшается с каждым днем. Муж-убийца достигает цели, и полиция может только задержать преступника. С убийцей-параноиком, пытающимся отравить жену (на сей раз газом) мы встречаемся в триллере П. Хамильтона “Газовый свет” (1938). Это маньяк, на чьей совести немало злодеяний. Детектив опережает убийцу, и жена “Синей бороды” спасена. Та же ситуация в триллере Ф. Уоспера (по А. Кристи) “Любовь к незнакомцу”. Нагнетая атмосферу страха, авторы триллеров пытаются окружить убийцу и преступление атмосферой особой таинственности. Подобная “романтизация” преступления отчетливо выступает в творчестве Э. Уильямса, автора
__________________
Более всего оживляет беседы не ум, а взаимное доверие.
Ф. Ларошфуко

Чтобы сделать великий фильм, необходимы три вещи — сценарий, сценарий и еще раз сценарий.
А. Хичкок
Вячеслав Киреев вне форума   Ответить с цитированием
Ответ


Здесь присутствуют: 1 (пользователей: 0 , гостей: 1)
 
Опции темы Поиск в этой теме
Поиск в этой теме:

Расширенный поиск
Опции просмотра

Быстрый переход

Рейтинг@Mail.ru