Цитата:
Сообщение от Марат@5.11.2008 - 18:22
Будьте добры, скопируйте мне, пожалуйста, текст статьи в личку. Дело в том, что я не в России, и у нас livejournal перекрыт. А почитать хочется.
|
Ох ты... Ну давайте, я сюда выложу - может, не только у Вас доступ перекрыт:
***
Телефон застал меня в вагоне. Иногда езжу поездом на север – когда не хочется вести машину. Звонила незнакомая девушка Лимор. Сказала, что увидела мой номер в списках культурного фонда Рабиновича. Выбрала, дескать, пятнадцать человек и теперь им звонит – по очереди.
– А цель? – спрашиваю.
– Цель хорошая, – отвечает Лимор. – Общество Нью-Йорк – Тель-Авив ежегодно проводит творческую мастерскую для людей кино. Называется – "Креативный продюсер". Я хочу пригласить вас стать ее участником.
– Спасибо, – говорю. – А подробнее можно?
– Разумеется. Вести мастер-класс будут продюсеры, работающие в Голливуде. Курс – две недели, с восьми до пяти. После занятий – развлекательная программа. Стоит удовольствие 250 долларов, включая ежедневные обеды в лучших ресторанах города. Субсидированная мастерская, как вы понимаете.
– Звучит соблазнительно. Почему вы обратились именно ко мне?
– Не только к вам. В мастерской будут тридцать участников – пятнадцать израильтян и столько же американцев. Потрясающая инициатива. Уверяю, вы не пожалеете.
Я сказал, что подумаю. Записал номер телефона, обещал перезвонить.
Думал я вот что: если программа столь хороша, отчего Лимор так горячо убеждала меня записаться?
Тем же вечером я зашел к друзьям с телевидения. Друзья о мастерской знали. Подтвердили – в город приезжают американские добровольцы. Учить жизни младших братьев. То есть, нас.
– Записывайся, – говорили друзья. – Отдохнешь пару недель от работы. Будешь общаться с коллегами. Заведешь новых друзей. И вообще – неплохо проведешь время.
В итоге, я согласился. Написал заявление, послал чек. Даже вызвался приютить одного из американских участников – меценаты экономили на жилье.
Основных преподавателей было двое, мужчина и женщина. Мужчину звали Арон, женщину – Мэнди. Они так и работали – парой. Плохим милиционером был Арон, крепкий бородач лет шестидесяти. Свирепого вида гомосексуал. Брань в его речи заменяла суперлативы. Мэнди была ему совершенной противоположностью. Глядя на нее, неизбежно появлялись мысли о зубной пасте со фтором. Если Арон ругался, Мэнди делала забавную гримасу и чуть кивала в его сторону, вызывая в зале смех. Порой у Арона иссякал запас конвенциональной ругани. Тогда он цедил "ну, это артист…" и косился на напарницу. Все опять смеялись. А я вспоминал детство и нашего соседа по коммуналке – алкоголика дядю Петю. Тот говорил "ну, ты артист" с похожими интонациями.
Кроме них, с группой занимались еще нескольких деятелей. Майкл – похожий на бультерьера театральный агент с загаром, купленном в солярии. Говорил Майкл только на ходу, пружинисто двигаясь по сцене. Молчал – подсаживаясь к студентке с наименьшим количеством одежды.
Джерри –легендарный сценарист, автор "Узурпатора-2" и "Пришельца". Весь учебный материал он преподнес за три часа и дальше говорил исключительно о бывшей жене. Был также журналист, ставший "востребованным линейным продюсером". Еще – координатор производства с опытом работы в больших студиях. И еще несколько человек. Все, конечно, американцы. Из израильтян присутствовали лишь несколько чиновников из министерства культуры. В качестве бонуса, нам организовали серию разовых встреч с мировыми знаменитостями.
Основной темой мастерской был питчинг – умение заставить потенциального инвестора вложить деньги именно в ваш будущий шедевр. Причем – за минимальное количество слов и времени. У меня с этим всегда были трудности. В смысле, с таким умением. К тому же, я не имел на руках проекта, для которого бы искал средства. Я изначально смирился с тем, что завалю главный предмет мастер-класса.
Каждый день занятий Арон начинал ритуалом. Подходил к доске и рисовал мелом три огромные буквы – G. I. O. Расшифровывалось это довольно просто – Get It On. Иными словами: добейся, чтобы твой фильм появился на экране – любой ценой. Арон вставал на край сцены, набычивался, раздувал ноздри.
– Вы входите в мир, имя которому – fucking кошмар! ¬– рычал Арон. – Вы должны быть готовы к тому, что будете отвергнуты. Отвергнуты, отвергнуты и еще раз fucking отвернуты – тысячу раз на день! И если вы не готовы к тому, чтобы быть отвергнутыми тысячу раз на день – мир кино не для вас! Таких, как вы – миллионы. И все бегут за единственной костью. Будьте самыми быстрыми! Самыми находчивыми! Самыми безжалостными. Get It On!
Ему вторил театральный агент.
– В мою контору присылают десятки сценариев, – говорил он. – Считаете, мне нечего больше делать, как их читать? Я их сразу беру в охапку и – в мусор. Откуда мне знать, что ваш дерьмовый сценарий хорош? Они же все белые, эти сценарии. Будьте оригинальными ¬– напечатайте свой на голубой бумаге! Тогда я, может, обращу на него внимание.
– А фестивали? – перехватывал Арон. – Что, думаете, ваши гениальные ленты кто-нибудь там смотрит? Правильно, смотрят – ускоренной перемоткой! Не за что зацепиться глазу – в мусор! Член приемной комиссии торопиться, ему нужно успеть оттрахать свою любовницу в Нью-Джерси. А тут восемь фильмов не просмотрено. Что ему делать, а? Отмечаем восемь галочек и – в мусор! Вы поняли? У меня есть один друг. Сделал кино, послал в Лос-Анжелес на фестиваль. Кино не приняли. Сказали – плохое, друг, у тебя кино. Я знаю людей в комиссии этого фестиваля. Звоню туда, говорю – проверьте, ребята, что с моим другом. Оказалось, его фильм вообще не смотрели. Чем все кончилось? Мой друг взял там главный приз!
– Никогда не пренебрегайте заместителями, – учил агент. – Наоборот, старайтесь с ними подружиться. Пройдет время, и они усядутся в кресла своих начальников. Тогда вы – окажетесь в друзьях у самих боссов!
Аманда была мягче. В основном – рассказывала истории авантюр со счастливым концом. Например: крайне одаренная женщина-режиссер мечтает поставить теленовеллу. Вычитывает в журнале историю, обладающую невероятным потенциалом. Но у режиссера нет денег, чтобы купить права на экранизацию. Она закладывает дом. Вырученные средства отдает журналисту. Пишет отличный сценарий. Его отвергают все крупные студии. Режиссер не сдается. Находит маленькую продюсерскую фирму, хозяин которой влюбляется в идею сериала. Заодно, он влюбляется в автора шедевра. Теперь они вместе борются за осуществление мечты. В конце концов, "Юнайтед Пикчерс" покупает сценарий за восемьсот тысяч долларов…
Примерно так выглядел любой день наших занятий. Некоторые студенты дремали, иные – прилежно записывали каждое слово. Я думал, что слушаю лекции не очень внимательно. Как выяснилось, я на себя наговаривал. Не далее, чем назавтра, мне предстояло в этом убедиться. А сегодня... Сегодня было длинным и отчасти грустным.
Первые три часа с нами занимался Арон. Вызывал ребят из зала по одному – тренироваться в питчинге.
– Зарубите себе на носу, – говорил он, – длинные рассказы интересны только вашей маме! Если кому-то из вас повезет – у него будет ровно минута. Не сумеете использовать шанс – другого не представится!
Арон обводил взглядом класс, тыкал пальцем в очередную жертву. Студент поднимался на сцену, открывал рот…
– Это никуда не годится! – вопил Арон. – Вас сразу же отправят куда подальше! Даже если ваш дядя целый месяц проработал в кейтеринге "Мирамакса".
В зале раздаются смешки.
– Вот, слушайте, – пример отличной идеи и удачного питчинга. Я, в свое время, продал ее "Колумбии" – за треть миллиона долларов. Засекайте время!
Все моментально затихают. Слышно только, как гудят неоновые лампы под потолком.
– Молодой человек ходит к психологу, – начинает Арон, скрестив руки на груди. – Что? Нет, не гомосексуалист… Посещает его по вторникам и рассказывает о запутанных отношениях со своей девушкой. Естественно – во всех подробностях. В какой-то момент девушка хочет познакомить жениха со своими родителями. Парень очень волнуется. Он приходит в дом родителей на ужин. У камина – отец девушки. Отец поворачивается навстречу молодому человеку. Это – его психолог…
Все присутствие начинает хлопать в ладоши. Радость студентов неподдельна, но временна. На переменах мы часто критикуем наших учителей.
После Арона выступает знаменитый сценарист.
– За тридцать лет я написал около восьмидесяти сценариев, – говорит Джерри.
По залу бежит восторженный гул. Джерри застенчиво поднимает руку.
– И ни одного из них у меня не купили, – признается он. – Десять фильмов,
в титрах которых я значусь сценаристом, – вовсе не мои… Студия начинала работать с автором, платила ему какие-то гроши и выгоняла. Сценарий попадал ко мне. Я его дополнял, правил и заканчивал. За каждый такой сценарий мне платили один миллион долларов, вот…
Джерри грустно качает головой, поражаясь неисповедимости студийных путей.
Мастерская переваривает услышанное.
– Я ей так и говорил: мои работы на заказ – полное говно. А оригинальные произведения студии никогда не интересовали. В этом трагедия художника…
Все уже понимают: маэстро оседлал любимого конька – бывшую жену.
– Я ее всегда просил – будь человеком-на-моей-стороне. Хвали мои сценарии, называй их блестящими, лучшими… Потрясающими! А она – разве тебя не интересует мое настоящее, честное мнение? Нет, отвечал я, абсолютно не интересует. Вокруг – целый мир со своим настоящим и честным мнением! А жена – значит, ты хочешь, чтобы я тебе врала? Хочу. Ври мне, дорогая. Если можно – с утра до вечера! А эта стерва – ложь, знаешь ли, идет вразрез с моими принципами… Ах, так?! Fuck тебя и fuck твои принципы. И я подал на fucking развод…
За время мастерской я слышал эту историю три раза. Каждый раз, Джерри заканчивал ее со слезами на глазах. Нам говорили, что Джерри – большой мастер питчинга.
Потом класс ждала встреча с Ричардом Гиром. Вечер был открытым – для всех желающих. За деньги, естественно. Желающих набился полный зал. Люди сидели в проходах, толпились на лестницах. Грозили обвалиться балконы… Я смутно помню, о чем рассказывал актер. В конце он пригласил спрашивать и высказываться. Одна дама с галерки сказала:
– В первый раз я увидела вас на экране в 1978 году. В Тель-Авиве показывали "Дни жатвы". Я пришла на двенадцатичасовой сеанс. Посмотрела… и осталась на следующий. Потом – еще на один. И еще на один. Вышла из кинотеатра в десять вечера…
Зрители аплодировали. Актер, чья улыбка ширилась с каждой секундой, помахал в зал рукой:
– Спасибо, спасибо! – крикнул он. – Не могли бы вы после встречи остаться?
Все засмеялись. Или почти все.
Я, например, не смеялся. Мне, как вы уже знаете, было немного грустно.
Месяц назад – послал на Иерусалимский кинофестиваль драму, отснятую на собственные деньги. Неплохую драму, как я считал. Этим утром, по дороге в мастерскую, я вытащил из почтового ящика ответ комиссии фестиваля. Не то, что отписку какую – довольно большое письмо. Целых два параграфа. Первый начинался словами "Мы сердечно благодарим вас…". Второй – "К нашему глубокому сожалению…".
Мне уже приходили такие ответы. И всегда реакция моя бывала одинаковой. Читаю, перечитываю, снова читаю – вдруг не так понял? Затем у меня портится настроение. Думаю – меня несправедливо отвергают. Не разглядели гениальности фильма. Не поняли авторского замысла. Исчерпав тему, мысли бегут в другую сторону – я сделал плохое кино. Слабое. Неубедительное. Им же присылают тысячи фильмов. Куда уж мне… Мысль снова разворачивается – они еще пожалеют! Будут потом себе локти кусать…
На этом, обычно, все заканчивается. До следующего письма.
Но не в этот раз. В этот раз я был инспирирован агрессивным гомосексуалом Ароном. Теперь я прекрасно знал, что делается на этих фестивалях. Четко представлял судьбу моего фильма. На следующий день я не появился на занятиях. Утром сел в машину и отправился в Иерусалим.
Приехал в синематеку, где находится офис фестиваля. Уверенно подошел к секретарше. Командным тоном спросил:
– Кто в приемной комиссии за главного?
– Дорит, – ответила секретарша. – Вон в той комнате.
Я направился в кабинет начальницы. Коротко стукнул в дверь, вошел, не дожидаясь приглашения. Представился.
– Слушаю вас, – любезно сказала Дорит. – Чем могу помочь?
Я вытащил из сумки письмо – двумя пальцами, за края.
– Вот это я получил вчера утром.
Дорит взяла у меня конверт. Быстро прочитала, спросила:
– И в чем проблема?
– Считаю, что мой фильм незаслуженно отвергнут фестивалем.
Дорит вопросительно наклонила голову.
– Я абсолютно уверен – мой фильм смотрели быстрой перемоткой.
Начальница широко раскрыла глаза.
– Иначе нет шанса, чтобы такая чудесная картина не попала на фестиваль.
Дорит открыла какую-то тетрадь. Принялась листать, водя пальцем сверху вниз. Дойдя до последней страницы, наморщила нос и уставилась на меня:
– Этого фильма, нет в списках…
Я сразу догадался – у члена жюри любовница в Нью-Джерси.
– Убедились? Мою драму просто не смотрели!
Жестом фокусника, я протянул начальнице диск с копией фильма.
– А! – Дорит радостно подняла брови. – Нашла! Вот… тут… ваш фильм отклонен приемной комиссией.
– Кто был в комиссии? – жестко спросил я. – Мне нужны имена.
Дорит назвала четыре фамилии.
– Понятия не имею, кто это. Нужно, чтобы мой фильм посмотрели еще раз. Желательно – другие люди.
Дорит покачала головой:
– К сожалению, это невозможно. Сегодня – четверг. В воскресенье программа фестиваля уже будет в газетах. Прием и рассмотрение заявок окончены месяц назад. Приходите на следующий год.
– Дорит, ¬– проникновенно сказал я. – Фильм, который я вам принес – настоящий шедевр. Поймите, это – явление! Совершенно уникальное явление на израильской киносцене. У нас такого еще не видели. Драма на высшем европейском уровне…
Если сложить все хорошее, высказанное когда-либо мной о собственных работах, не получится и тысячной доли того, что я наговорил Дорит. Когда у меня закончились слова, она произнесла:
– Очень вас понимаю. Но, увы… помочь никак не могу.
Пришлось начинать сначала.
– Дорит, – быстро зашептал я, – мой фильм – это другая лига. Наиболее потрясающая лента в истории местного кинематографа. Сочетает нежную поэтичность Кшишловского с дерзкими энергиями Кассаветеса…
У Дорит задергалось правое веко.
– Я попробую, – сказала она. – Ничего не обещаю, но попробую. Положу вашу работу на стол заведующего отдела драмы. Может быть, он сумеет ее посмотреть. Хотя шансы ничтожны – слишком поздно.
– А вы проконтролируйте! Заставьте его посмотреть. Убедите, насколько это важно для нашего кино…
Через полчаса я вышел из ее кабинета. Поехал назад – в Тель-Авив. С дороги атаковал еще один раз – по телефону.
– Дорит?
– Слушаю.
– Хочу напомнить – проследите, чтобы заведующий отделом драмы взял мой диск.
– Постараюсь, – устало сказала Дорит. – Но, повторяю, шансов практически нет. Не стоит на это надеяться.
– Дорит?
– Что?
– А, может, вам просто тема моего фильма не нравится?
– Ну, почему же… Тема как раз…
Я перешел на крик:
– Дорит, в следующий раз я сделаю то, что вы любите. Слышите? В следующий раз моя лента будет о палестинском мальчике – жертве израильской оккупации! Вы меня поняли, Дорит? Об арабском мальчике-педерасте, которого наша военщина заставляет работать проституткой в Ган hахашмаль!
Дорит натянуто хихикнула. Потом сказала:
– Хватит, Борис. Давайте, на этом остановимся.
Я закрыл телефон. У меня закончился порох. Накатила усталость.
Назавтра я чувствовал отвратительно. Ругал себя за идиотское поведение. Ерзал на жесткой скамейке в мастерской, ненавидел голос Арона. В геральдических G.I.O. на доске углядывал что-то сатанинское. Я забыл выключить телефон. Теперь он назойливо пищал в кармане. Мне было наплевать. Я вытащил аппарат, нажал кнопку приема.
– Борис?
– Да?
– Говорит Дорит. Я не оставила диск начальнику отдела драмы.
– Понимаю…
На меня недобро поглядели с соседнего ряда.
– После работы я забрала ваш фильм домой. Сама его посмотрела. Мне фильм понравился. Вы приняты на фестиваль. У вас есть ровно двадцать часов – организовать необходимые документы. Вперед, действуйте.
Мне хватило и половины этого. К вечеру материалы уже были в Иерусалиме.
Длинная биография, краткая, синопсис, тритмент, диалоги, актеры и съемочная группа. Похоже, все. Я задумался. Полгода назад я обращался в фонд помощи искусству "Кешет". Просил у них денег на свою драму. Фильм выдержал предварительный отбор, мне назначили встречу. Со мною увязался друг ¬– известный режиссер, с большим опытом выбивания денег из подобных фондов. На презентации, большей частью, говорил он. Тыкал кулаком в грудь председателю фонда и орал:
– Вы нарочно загоняете творческих людей в стагнацию! Выделяете средства только когда режиссер приходит к вам в шестьдесят лет с прогрессирующим геморроем!
Не знаю, почему он такое кричал. Мне было тридцать с небольшим. Другу, правда, к шестидесяти, но его то фонды спонсируют регулярно! Может, потому и спонсируют – чтобы отвязаться? Мне было ужасно стыдно на этой встрече. А друг только подмигивал и говорил: – Не бойся, так надо. Я знаю, что делаю.
Денег мне не дали. Но я не виню в этом своего друга. Директор фонда, религиозный интеллектуал Ури Стерн, поправил ленинский картуз и сказал:
– Найдите телеканал, который согласится вас показывать. Пусть оплатит половину расходов. Тогда мы дадим вторую половину.
Это было не очень честно. Ведь фонд – общественная организация, его должна интересовать художественная ценность проекта, а не коммерческий успех.
Я взял телефонную книжку, отыскал номер Ури Стерна.
– Ури?
– Слушаю вас.
Я назвался. Напомнил о своей драме и о встрече в офисе фонда. Ури, оказалось, меня не забыл. Сказал, что рад звонку. Осведомился, чем бы мог помочь.
– Наша драма принята на Иерусалимский фестиваль, – сказал я. Словом "наша" умышленно подчеркнул, что мы ¬– из одного лагеря.
– Замечательно! Поздравляю, – обрадовался Ури.
Я решил продолжать в том же духе:
– Для того, чтобы эмблема нашего фонда красовалась в программе фестиваля, требуются деньги – закончить работу над лентой.
– Э-э… – задумался директор. – Если не ошибаюсь, встреча была позитивной, верно?
– Совершенно верно, – подтвердил я.
– Ну, хорошо. Дайте мне подумать…
– Некогда думать, Ури. Если я сейчас же не начну работу, о фестивале придется забыть.
– До завтра! Дайте мне подумать до завтра! – попросил Ури. – И вышлите, пожалуйста, распечатку бюджета с указанием недостающей суммы.
Наутро мне позвонила секретарша фонда. Сказала, что "после скрупулезного рассмотрения моей заявки", фонд вынес решение "ее удовлетворить". Прислала текст "Договора о поддержке". Сумма, значившаяся в договоре, оказалась вдвое больше той, что я просил.
В воскресенье я пришел на занятия другим человеком. Мой фильм был в конкурсной программе фестиваля. "Кешет" переводил неплохую сумму денег. Лица товарищей по мастерской казались на удивление приятными. Арон напоминал доброго чародея. Аманда вызывала желание улыбнуться в ответ.
– Чей питчинг сегодня? – спросил Арон, покручивая цепочку в шлевке джинсов. Желающих не находилось. Арон просканировал взглядом аудиторию и остановился на мне.
– Вот этого господина мы что-то не слышали, – сказал.
Я поинтересовался, можно ли говорить, не выходя на сцену.
– Абсолютно, – разрешил Арон.
Я встал и рассказал историю, которую только что поведал вам. Разве, чуть покороче – ведь это был питчинг. Когда я замолчал, Арон насупился. Покивал головой. Затем, все-таки, стал требовать подняться на сцену. У меня было слишком хорошее настроение, чтобы кто-нибудь мог его испортить. Я подчинился.
Арон подбежал ко мне, стиснул в медвежьих объятиях. Поцеловал в макушку. Затем обернулся к аудитории и проорал:
– Посмотрите на этого человека! Этот человек только что выучил свой самый главный fucking урок в жизни!
Что еще сказать? Больше мне не доводилось находиться в магнитном поле Арона или равного ему. Мастерская закончилась, и все вернулось на круги своя. Я опять был тихим, уравновешенным человеком, редко повышающим голос. Но память осталась. Как в физике – память формы материала.
И если мне действительно понадобится…
Линейный вид
