Но 83 тоже в рифму шло. Выбрал почему-то на 10 лет меньше.
В рифму и 53, и 63 шло. Мне кажется, что дожить до 83 мало кто намеревается, потому что болячки и уже не побегаешь. Ну и в 40 лет как-то не представляешь себя в 83.
Не могу сказать, что в Маньчжурии совсем не было русских шпионов, работающих на Японию. В Харбине даже были организации русских фашистов (они сами себя так называли). Но именно эти старообрядцы, я думаю, просто попали под раздачу, зачищены как неблагонадёжные (уже одно то, что нелегально ушли через границу...)
Наверняка они бы попали под раздачу в любом случае за свою веру. А здесь повод и выдумывать не нужно, когда ушли через границу.
Окада Ёсико (1902 - 1992) - японская актриса с интересной судьбой.
(с)Начала на театральной сцене, затем стала сниматься в кино с 1923 года на студии «Никкацу», где среди прочего сыграла в нескольких ранних работах выдающегося кинорежиссёра Кэндзи Мидзогути. После того, как в 1927 году молодая актриса разругается с одним из влиятельных режиссёров «Никкацу» Минору Муратой, ей придётся покинуть студию. Длительное время была без работы, но в 1932 году Окада трудоустроилась на студию «Камата» кинокомпании «Сётику», где стала одной из популярных звёзд, снимаясь у таких мэтров режиссуры, как Ясудзиро Одзу, Микио Нарусэ, Тэйноскэ Кинугаса, Хироси Симидзу, Ясудзиро Симадзу и Хэйноскэ Госё.
Увлекаясь западным театром и разделяя коммунистические идеи, 3 января 1938 года вместе с мужем Рёкити Сугимото нелегально пересекла японско-советскую границу на Сахалине, куда пара прибыла под предлогом новогоднего выступления для пограничников. На советской стороне перебежчики были схвачены и обвинены в шпионаже; стремление выступать на советской театральной сцене было использовано как улика для обвинения В. Мейерхольда (1874—1940) в связи с иностранной разведкой. Рёкити вскоре был расстрелян (несмотря на просоветские взгляды, членство в Коммунистической Партии Японии и деятельность переводчика произведений социалистической литературы с русского языка). По решению суда под председательством В. В. Ульриха Ёсико была осуждена на 10 лет лагерных работ.
Находясь в Вятлаге, дружила с художником Петром Буинцевым (1915 - 2000).
Пётр Буинцев: "Меня перевели в Вятлаг в 39-м. Там я и встретился с Иосико... Прибыл этап с женщинами. Все, конечно, бросились к проволочному ограждению. Я перелез первым и увидел японку. Ее отвели в каптерку, переодели в ватник, на котором сохранились пятна крови убитого солдата, дыры от пуль, выдали уродливую шапку. Я смотрел на нее и говорил ребятам: «Смотрите, жемчужина в навоз попала!» Она будто вся светилась. Даже лагерная одежда не могла скрыть ее красоту.
Определили ее в мою бригаду -- лес рубить и сучья жечь. С рубкой у нее, конечно, ничего не получалось. Я делал это за нее. По-русски она немного понимала, но говорить не могла. Знала, правда, одно слово «штидно», что означало «стыдно». Да мне самому было стыдно за все происходящее. Ведь этот кошмар происходил в моей стране. А чего стыдилась Иосико?! На Лубянке она, конечно, многое поняла, и закалка у нее чувствовалась крепкая.
В этом гнилом болотистом аду Петр Буинцев впервые почувствовал себя счастливым. Он влюбился.
-- Окада редко вспоминала Японию. Единственное, о чем она рассказывала несколько раз, так это об удивительном рассвете, а здесь, в лагере, за деревьями и высоким забором она не могла увидеть восходящего солнца.
Тогда Петр решился на отчаянный поступок. Он сказал Окаде, что поздно ночью ждет ее у входа в лазарет. «Только надо быть очень осторожной», -- предупредил он. Никем не замеченные, они пробрались на чердак. И около часа сидели в полной темноте, затаив дыхание, и вот бледный рассвет высветил верхушки елей. Окада не могла оторвать глаз. В этот момент они забыли о лагере, о многочисленных автоматчиках на вышках.
-- Был еще один радостный день в лагерной жизни Иосико, -- вспомнил Петр Никитович. -- Видимо, что-то человеческое осталось в лагерном начальстве, и оно неожиданно вернуло ей кимоно, отобранное при поступлении в лагерь. Иногда на самодельной сцене в столовой она выступала с танцами. На сцене Иосико преображалась. Перед самым Новым годом, когда мы возвращались с работы, Окада подбежала ко мне и сунула какой-то сверток, произнеся одно слово: «Подарок». Первое, о чем я подумал: «Наверное, еда». Когда развернул серую тряпицу, то увидел миниатюрное карликовое деревце. И сразу вспомнил рассказ Иосико: сколько труда, терпения надо приложить, чтобы его вырастить. Проволочками осторожно обматывают ветки, маленькими палочками закрепляют ствол.
Больше я никогда не видел ее. Ночью партию заключенных отправили в другой лагерь. Меня же через несколько лет этапировали в Карлаг, где было много пленных японцев. Когда я поздоровался с ними по-японски и назвал имя Иосико Окады в надежде что-то узнать о ней, случилось невероятное. Все японцы бросились ко мне, окружили, без конца повторяя: «Расскажи про Иосико Окаду! Звезда Иосико!» Если бы я только мог знать, что она выжила, переехала в Москву!
-- А вы знали, сколько лет было Окаде? -- спросила я Буинцева.
-- Думаю, лет двадцать.
-- Ей было тридцать девять.
-- Не может быть!
Петр Никитович даже растерялся. Он и не подозревал, что был почти вдвое моложе своей возлюбленной.
Расставаясь со мной, без малейшей иронии Буинцев сказал: «А знаете, после двадцати лет лагерей меня не только реабилитировали, но даже в 1992 году выдали компенсацию, целых двести двадцать пять рублей». (Умом Россию не понять... - М.Б.)
В 1953 году Ёсико Окада поступила на режиссёрское отделение в ГИТИС, работала в Театре им. Маяковского. Поставила фильм «10 тысяч мальчиков» (1961) (совместно с реж. Борисом Бунеевым, по сценарию Агнии Барто), где сыграла одну из главных ролей.
В Москве вышла замуж за японского актёра Синтаро Танигути, отбывшего около десяти лет в советских лагерях для военнопленных.
В 1972-м году вернулась в Японию.
В поздние годы играла в японских кино- и телефильмах, а также в радиопостановках.
Умерла в возрасте 89 лет в Москве, позже прах перевезён на родину, где она и захоронена.
Muerte Alte El Espectro El Esqueleto , Высокая Смерть, Призрак, Скелет - центральный персонаж мексиканского фольклора...
Завороженные смертью
Цитата:
Сообщение от сэр Сергей
Японское изображение Смерти
Нет, ну вы посмотрите! Ну ни на день оставить нельзя! Это чего за картинки такие? Сэр Сергей, где позитив?! Где он, я Вас спрашиваю! Давайте изображение жизни и радости, а не эту костлявую с косой!
Ёсико Ямагути (1920 - 2014) - ещё одна японская актриса с интереснейшей судьбой. Японка по национальности, но выросла в Китае, свободно разговаривала на китайском, как на родном, китайцы считали её "своей", она выступала и снималась в кино под псевдонимом Ли Сянлань. В Википедии есть о ней хорошая статья. Привожу здесь отрывки, так или иначе связанные с темой "русские в Маньчжурии", в частности, о дружбе Ёсико с Любой Морозовой-Гринец, её русской подругой, которая повлияла на судьбу актрисы и в 1945-м году спасла ей жизнь.
(...) В это время наибольшую поддержку ей оказывала русская подруга Люба Морозова-Гринец, с которой Ямагути познакомилась ещё до переезда в Мукден. Люба плохо изъяснялась на китайском, но бегло говорила на японском. Долгое время девушки обменивались письмами, а когда семья Ямагути переехала в Мукден, их дружба стала ещё теснее. Именно Люба посоветовала Ёсико заниматься вокалом, чтобы укрепить дыхательную систему. В скором времени Любушка, как нежно называла её Ёсико, представила подругу мадам Подресовой — итальянской оперной певице, дочери преподавателя Миланской консерватории, которая до революции выступала в императорских театрах России, а после революции вслед за мужем, русским дворянином, эмигрировала в Китай. После первого прослушивания Подресова наотрез отказалась заниматься с новоявленной ученицей и лишь слёзная просьба Любы смогла заставить её изменить решение. На протяжении нескольких месяцев каждую субботу Люба сопровождала Ёсико на частные занятия, где сама выступала в качестве переводчика. Лишь со временем ученица и наставница научились обходиться без её помощи. Ямагути вспоминала о Подресовой как крайне строгой и требовательной преподавательнице, сумевшей вместе с тем правильно поставить ей голос. После полугода занятий Подресова пригласила Ёсико выступить вместе с ней на ежегодном концерте, который проводился ею в гостинице Ямато — самой респектабельной гостинице отдыха, служившей центром общественной жизни японской и китайской элиты. Для выступления мадам Подресова порекомендовала Ёсико разучить лирическую балладу «Кодзё но цуки», написанную в эпоху Мйэдзи и проникнутую ностальгическими мотивами. Для Ёсико песня стала символом глубокой любви к Японии, которую она к тому времени ни разу не посещала. С того времени любой свой концерт, неважно, в Японии или за рубежом, Ямагути предваряла исполнением этой песни. Во время концерта на Ёсико обратил внимание начальник планового отдела Мукденской радиостанции. По прошествии нескольких дней он навестил Ямагути и Подресову и предложил девушке принять участие в новой передаче — «Новые песни Маньчжурии». В передаче, рассчитанной на китайскую аудиторию, должны были звучать новые и старые китайский песни, для их исполнения требовалась молодая китаянка, умеющая петь по нотам и понимающая японский в достаточной мере, чтобы общаться с сотрудниками радиостанции. Ёсико идеально подходила на эту роль. Чтобы не смущать слушателей японским именем, Ямагути было предложено придумать псевдоним, в качестве которого она взяла имя, выбранное для неё названным отцом Ли Цзичунем. Таким образом на Мукденской радиостанции появилась новая молодая певица — тринадцатилетняя «китаянка» Ли Сянлань.
В 1934 году, когда Ёсико готовилась к отъезду в Пекин, она по-прежнему часто навещала Любу, но в один день Гринец и вся её семья исчезли. Когда Ямагути подошла к дому Любы, то увидела лишь мечущихся по дому японских солдат с саблями наголо, стёкла были выбиты, а вся домашняя утварь перевернута вверх дном. Люба Гринец появится в жизни Ли Сянлань лишь спустя 10 лет, чтобы вновь коренным образом изменить её судьбу.
(...) Другой нетипичной работой стала картина «Мой соловей», где Ямагути сыграла японскую девушку Марико, спасённую и воспитанную русским оперным певцом. Фильм был снят в Харбине в 1943 году. Актёрский состав включал как русских, так и японцев, но большинство диалогов и песен были сыграны на русском, без дубляжа. Несомненно, и эта картина была снята японцами не от праздного интереса к северным соседям. Русский язык как основной язык фильма свидетельствует о том, что картина предназначалась русскому населению Маньчжоу-го, которое по приблизительным оценкам составляло к началу 1940-х годов около 70 тысяч человек. На уровне фабулы кинокартина проповедует благотворность создания государства Маньчжоу-го для русского населения Харбина, которое представлено эмигрировавшими после революции аристократами.
Съёмки картины, за которыми присматривала и японская, и русская разведки, были завершены в 1943 году, но в прокат она так никогда и не поступила. Более 40 лет данная работа считалась утерянной и лишь в 80-е гг. была издана на VHS в серии «Полное собрание шедевров японского кино». Как и все остальные картины Ли Сянлань, фильм представляет собой коллекционную редкость.
В том же 1943 году актриса появилась в ещё одной знаковой картине — «Опиумная война». Исторический фильм, воскрешавший в памяти китайцев варварство западных завоевателей, был направлен на разоблачение англо-американского колониализма в Китае и проповедовал братскую дружбу азиатских народов. Это была первая совместная постановка Китая, Японии и Маньчжоу-Го в проекте «Знаменитое Восточно-Азиатское кино». В картине губернатор провинций Гуандун и Гуанси, Цин Лин, понимая вред, наносимый опиумом, навязанным английскими империалистами, решает искоренить эту заразу. Ему приходится вести ожесточённую борьбу с колонизаторами. «Гнев и ненависть к врагу», заложенные в фильме, были высоко оценены японцами, но основной фабулой в картине должна была стать любовная драма, на фоне которой и происходят драматические события в истории страны.
«Опиумная война» сделала до этого малоизвестную в Китае Ли Сянлань действительно мегапопулярной (при том, что сыграла она роль второго плана). Песня «Бросай курить» и «Песня продавщицы сладостей» в её исполнении звучали как в оккупированном Шанхае, так и в гоминьдановском Чунцине и коммунистическом Яньане.
(...) Осенью 1944 года Ямагути отказалась продлевать контракт с «Маньчжурией», а в конце войны, в 1945 году, она оказалась в Шанхае, где вновь встретила Любу Гринец. В Шанхае отец Любы представился Ёсико уже как сотрудник советского информационного агентства. Повзрослевшая Люба теперь работала переводчицей. Атташе Шанхайского информационного отдела японской армии Цудзи Хисакадзу пишет, что в 1945 году японцы через Любу Гринец намеревались войти в контакт с советскими представителями в Шанхае в рамках попыток сохранить японо-советский нейтралитет (как известно, строились и планы о возможном советском посредничестве при заключении мира с США). Знакомство Любы и Ямагути Ёсико также решено было использовать для пользы общего дела, и сама Ямагути подтверждает, что японские военные настойчиво советовали ей подготовить репертуар советских песен, с которым она могла бы выступать для русского населения Шанхая. Ямагути даже начала брать уроки у Веры Мазель, русской певицы, впоследствии эмигрировавшей в США. Так или иначе, но перед концом войны Ёсико готовила себя к роли русско-японского культурного посредника, хоть сама она и отрицает, что впрямую выполняла задания военных. Однако концерты русской песни не состоялись, поскольку миссия сближения с СССР потеряла актуальность: 8 августа СССР объявил Японии войну, а 15 августа Япония признала полное военное поражение. Вскоре Ёсико была арестована китайскими властями, и ей грозила смертная казнь как китаянке-коллаборационистке. Люба Гринец ещё раз сыграла решающую роль в судьбе подруги детства: именно она отправилась в Пекин, где находились родители актрисы, и достала документы, подтверждающие, что Ли Сянлань на самом деле японка Ямагути Ёсико. Сама же Люба в Шанхай так и не вернулась, в очередной раз исчезнув из жизни своей японской подруги, а добытые ею документы спасли жизнь Ёсико.
(...) В 1987 году Ёсико Ямагути выпустила свои мемуары «Моя первая половина жизни», в которых сетовала на то, что с 1945 года так и не смогла разыскать Любу, которая фактически спасла её от верной смерти. Лишь в 1998 году Любу Гринец разыскали в Екатеринбурге. Встреча Любы и Ёсико, которая была записана японским телевидением, стала для подруг последней: Любовь Гринец скончалась 24 сентября 1999 года. (с)
(Если когда-нибудь будет создан байопик Ёсико Ямагути, то там обязательно должна быть главка посвящённая её знакомству с другой Ёсико - легендарной Ёсико Кавасимой - маньчжурской принцессой, японской шпионкой, богемной бездельницей, авантюристкой, морфинисткой и... чёрт её знает, кем она была ещё в своей пёстрой, бурной жизни... Её сравнивали с Мата Хари, и даже с Жанной дэ Арк...(расстреляна гоминьдановцами в 1947-м). - М.Б.)
Re: Я гений. Часть 6
Линейный вид
