[Вячеслав Киреев]

Эрих Анушат

Искусство умозаключений Шерлока Холмса в детективных романах
Опытные суждения и границы опыта
Отрывки из книги “Искусство раскрытия преступлений и законы логики”

Книга немецкого криминалиста Эриха Анушата “Искусство рас¬крытия преступлений и законы логики” в переводе с немецкого под редакцией и с предисловием С.М. Потапова, занимавшего в то время пост начальника научно-технического подотдела уголовного розыска ЦAУ НКВД, была опубликована в 1927 году издательством “Право и жизнь” как IV выпуск серии “Криминалистика”. В этой серии публи¬ковались работы немецких авторов А.Гельвига “Современная криминалистика. Методы расследования преступлений” (выпуск I), Г. Шнейкерта “Тайна преступника и пути к ее раскрытию” (выпуск II), Р. Гейндля “Уголовная техника. Из мастерской уголовного розыска” (вы¬пуск III).
<…>
Книга Э. Анушата “Искусство раскрытия преступлений и законы логики” существенно отличается от названных работ, вошедших в се¬рию “Криминалистика”. В ней исследован круг вопросов, которые от¬носятся не к обнаружению и фиксации доказательств, традиционно изучаемых криминалистикой, а к “мыслительной работе криминали¬ста” (die Gedankenarbeit des Kriminalisten), которую автор считает “криминалистическим искусством умозаключений” (Kriminalistische Schlussfolgerungskunst). В этом смысле Анушат использует и развива¬ет идею Ганса Гросса о том, что криминалист должен не только обла¬дать здравым смыслом, но и уметь “последовательно мыслить и делать умозаключения”, “правильно и положительно постигнуть естествен¬ное развитие дела”, “сооружать здание, прочно и умело связанное и такое же стройное, как живой организм”. Он выступает против рутин¬ного, формального отношения к делу, при котором результат каждо¬го расследования является случайностью, противопоставляя его заин¬тересованной работе криминалистов, “которые не поленились изу¬чить и проверить логическую связь всех подвергнутых наблюдению событий и поступков и исследовать все обстоятельства, которые об¬ратили на себя их внимание”.
Из “Предисловия” Д.П.Поташника к изданию 2001 года

Искусство умозаключений Шерлока Холмса в детективных романах

Мое требование, чтобы криминалист соблюдал законы логи¬ки, чтобы он научился последовательно мыслить, далеко не ново и относится к древнейшим временам; оно встречается в старинных по уголовным делам рукописях, но никто никогда не обращал ни¬какого внимания на это обстоятельство. Вопрос этот был выдви¬нут внезапно, и толчок к этому был дан авторами романов.

Впервые внимание общества было привлечено уголовными романами американца Эдгара Аллана По (1809-1849), в которых детектив (Дюпен), благодаря “аналитическому” методу, оказывает¬ся обладающим способностью “проникнуть в глубину души большинства людей, как будто бы у них имеются окна в груди”; с удивительной точностью и умением он стремится отыскать причины, побудившие человека к тому или иному преступлению, и с математической точностью делает соответствующие выводы [Особенно известны рассказы: “Двойное убийство в улице Морг” (взято из действительности), — убийство двух женщин при загадочных обстоятельствах, совершенное, как выяснилось впоследствии, вырвавшимся на свободу орангутангом; “Похищенное письмо”; “Золотой жук” и др.]. Затем появился Габорио (1836-1873) со своим “Лекоком”, который также умеет из незначительных следов, ничтожнейших побочных обстоятельств делать остроумные выводы, связывать в непрерывную цепь, сплетая из них художественную ткань, которая может послужить основанием для самых загадочных случаев и для распознавания хитрейших преступников. В XIX столетии англичанин Конан Дойль поразил весь мир своим детективом Шерлоком Холмсом, и, вероятно, не было уголка на всем земном шаре, где бы не говорилось о “гениальном детективе”, несмотря на то, что он существовал только на бумаге.

Приводим положения Шерлока Холмса: “Жизнь - это громадная цепь, звенья которой состоят из причин и следствий, и по одному звену можно узнать существо целого”. Он обладает особым талантом, который он сам определяет “даром наблюдения и умозаключений”. В каждом отдельном случае, особенно в обстановке каждого преступления, в каждом сообщении и в каждом отдельном моменте дела он “наблюдает” за самыми незначительными сопутствующими обстоятельствами, на которые другой человек не обратил бы никакого внимания. Он следит за ними умственным взором, обдумывает их, разлагает мысленно в различных направлениях, снова старается их соединить и затем уже приходит на ocновании строго логического мышления к тому или другому выводу. В обыденной жизни он умеет углублять и развивать свой навык. Так, например, он “наблюдает” за всеми, с кем ему приходится встречаться, замечая форму их рук, ногти, мозоли на руках [Следует заметить, что исследование “мозолей профессионального характера” на человеческом теле и в особенности на руках не раз приводило к успешным результатам при определении неизвестных трупов. Сапожник, портной, столяр, шапочник, седельный мастер, кожевенник, бондарь, маляр, басовщик, гравер, слесарь и многие другие имеют на руках и на других частях тела “мозоли” и другого рода приметы, по которым сведущий человек может легко определить их занятие и характер работы. Химик производит судебно-лабораторные анализы по пыли, находящейся в карманах одежды или в выемках перочинного ножа; по грязи под ногтями или на других местах имеет возможность установить присутствие веществ, которые могут указать либо на определенное местонахождение, либо на временное или постоянное занятие.], выражение лица, манеру держаться и т. п. Что касается одежды, то прежде всего он обращает внимание на рукава платья, манжеты, на брюки у колен, присутствие на которых пятен, потертых мест и других признаков приводит его к самым остроумным выводам и заключениям, относящимся к происхождению, образу жизни, привычкам, прошлому и многим другим обстоятельствам жизни данного лица. Забытый преступником предмет, как, например, шляпа, пенсне, перчатка и даже окурок сигары дают ему возмож¬ность прийти к известному умозаключению, из которого нередко создается полное описание личности преступника.

Из следующих двух примеров мы видим, как он объясняет та¬инственные случаи:
“Поздняя месть”. В необитаемом доме находят труп убитого; около него лежит золотое кольцо, а на стене кровью написано слово “месть”. Прежде всего Холмс определяет по следам в саду, что убитый вошел в дом в сопровождении очень высокого мужчи¬ны. Рост этого мужчины он вычисляет по большому расстоянию между шагами; затем он устанавливает, что последний вышел из дому уже один. На улице (проезжая дорога) Холмс находит следы подъехавшего к дому и отъехавшего от него экипажа; расстояние между колесами указывает ему на то, что экипаж этот был извоз¬чичьи дрожки. Так как почва была смочена дождем и начинала подсыхать, то зная, когда именно шел дождь, можно было опреде¬лить, что событие произошло в 12 часов ночи. Далее было замет¬но, что лошадь дергала экипаж взад и вперед перед домом; из этого Холмс заключает, что кучер вошел в дом, а так как нигде не имелось следов третьего лица, то, следовательно, вместе с убитым был извозчик, и он именно совершил преступление. Вывод: чело¬века, совершившего преступление, следует искать среди легковых извозчиков Лондона. Затем Холмс обращает внимание на то, что убитый нигде не ранен, и только на губах замечены следы яда; но так как никаких признаков борьбы не имеется, то и совершивший преступление не мог быть ранен. Откуда же кровь на стене? Можно было предположить, что у преступника было кровотечение из носа, а в таком случае он, следовательно, полнокровный, и у него должно быть красное лицо. Получается целая цепь умозаключений. Из факта нахождения кольца Холмс заключает, что в деле замешана женщина. По бумагам убитого выясняется его личность. Холмс производит расследование о прежних местах жительства убитого и всюду запрашивает телеграммами, не имел ли последний соперника и не преследовал ли его кто-нибудь. Предположение это вскоре подтверждается, и устанавливается имя соперника. Среди извозчиков находится человек, носящий такое имя; он очень высокого роста и имеет красное лицо; человек этот вскоре сознается в своем преступлении.

Другой случай.
“Серебряный луч”. Беговая лошадь “Серебряный луч”, фаворит ожидаемых в ближайшее время бегов, исчезла ночью из конюшни. Дежуривший ночью конюх лежал в тяжелом усыплении от опиума; обычно хорошо сторожившая собака не лаяла. В окрестностях, в лощине, нашли труп заведующего с пробитым черепом и держащим в руке небольшой нож. С вечера, в то время как конюх ужинал, вокруг конюшен бродил какой-то субъект и всячески старался выспросить конюха о лошадях. Последний, взбешенный его приставанием, побежал за собакой, и букмекер имел бы полную возможность тем временем насыпать в кушанье опия. Однако Холмса наводит на размышление то, что в этот вечер конюх полу¬чил именно такое кушанье, при котором вкус опия совершенно не чувствуется. У Холмса появляется подозрение по отношению к заведующему конюшней; молчание собаки только подтверждает его подозрение, и он начинает производить дознание о личных делах покойного. С помощью найденных счетов за дамские наряды Холмс устанавливает, что у заведующего конюшней была возлюбленная с претензиями, далеко превышающими размеры его денежных средств, а также, что он держал очень крупное па¬ри против “Серебряного луча”. Нож в руке убитого оказывается хирургическим операционным ножом, и Холмс из всего вместе взятого приходит к заключению, что заведующий конюшней хо¬тел незаметным надрезом сухожилия изувечить лошадь; для этого он опоил дурманом конюха, а лошадь вывел в лощину, чтобы она не разбудила других конюхов во время операции. Когда он хотел сделать надрез, лошадь стала лягаться, раздробила ему череп и вы¬рвалась на свободу. Дальнейшими логическими выводами он уста¬навливает место нахождения лошади.

В таком роде написаны все рассказы о Шерлоке Холмсе. У публики, как уже упомянуто, они имели мировой успех, но они об¬ратили на себя также внимание криминалистов, которые задали себе вопрос: хотя все эти рассказы и основаны на вымышленных случаях с заранее придуманными развязками, но все же не годят¬ся ли приводимые в них основные мысли для практики? Неужели криминалист, научившийся логически мыслить, не бывает часто в состоянии найти развязку для самых запутанных, необычных случаев, с которыми не может справиться практик со всем своим опы¬том и “здравым человеческим смыслом”. Прежде всего этим во¬просом занялся француз Bercher [Bercher. L’oeuvre de Scherlock Holmes et la police scientifique. Paris. 1896], который по этому поводу сде¬лал ряд обследований и ответил на заданный вопрос утвердитель¬но. К такому же выводу пришел и я в течение долголетних наблю¬дений и имел прежде всего удовольствие видеть, что практики, на¬чинающие изучать законы логики, отнюдь не отказываются ис¬пользовать в то же время свой “здравый человеческий смысл”, и что при желании одно дополняет - и весьма успешно - другое. Благоприятный прием, оказанный моим исследованиям, побужда¬ет меня в дальнейшем сделать их достоянием более широких кру¬гов читателей. Как бы теоретически они ни звучали, они созданы практикою и предназначаются для практики.



Опытные суждения и границы опыта

“Неполная индукция создает правило”, или, если это выразить в менее научной форме, это значит: “Наши знания и исследования, в смысле совершенства человеческого суждения на основании опыта, неполны и останутся неполными”. Пусть мы с большим трудом собрали все достижимое путем опыта в отношении опре¬деленного явления и гордо носим в себе “сознание” исчерпываю¬щего знания; сколько окажется еще других опытных суждений, ко¬торые говорят совсем иное! Этого мы изменить не можем; здесь мы видим границы человеческого опыта и, к сожалению, слишком тесные, чтобы в действительности подняться до высоты Шерлока Холмса. С другой стороны, многое и очень многое будет уже до¬стигнуто, если криминалист это сознает и постоянно это имеет в виду. Пусть лучше он испытывает длительные сомнения, - это бу¬дет все-таки лучше, чем если он, ошибочно доверяясь человечес¬кому знанию вообще и своему в частности, навлечет тяжелое об¬винение на невинного человека. С помощью всего своего остро¬умия он будет выковывать искусные уличающие доказательства, чтобы затем, перед самым приговором, а возможно и после него, быть вынужденным сознаться: “О такой-то возможности я не по¬думал и такой развязки я не мог представить”.

Практик разрешает себе в этом отношении настолько мно¬го, что при обработке своих ежедневных донесений, при отсут¬ствии данных к обвинению кого-либо, бросает опасное освеще¬ние дела в смысле возможности его “неожиданного оборота”, опасное из-за решительного, несомненного, логик сказал бы “аподиктического” суждения. В каком-нибудь рапорте ежеминутно красуется известная фраза: “По ходу дела необходимо заклю¬чить, что кражу могло совершить только доверенное лицо, впол¬не знакомое со всеми обстоятельствами”, и на этом основании лицо, производящее расследование, начинает обращать прежде всего внимание на прислугу, прежних и новых служащих, знако¬мых и домочадцев. При обнаружении чего-нибудь неблагоприят¬ного в отношении кого-нибудь из них, например, если данное лицо уже раньше подвергалось наказанию за подобные деяния, если к тому же подобное подозрение, благодаря “внушению”, на¬столько повлияет на свидетелей, что они будут убежденно при¬знавать преступника в подозреваемом, достаточно двух-трех случайностей, чтобы бедняга сделался предметом продолжитель¬ного следствия. Допустим, что часто и даже очень часто это совпадает, но ес¬ли криминалист стал бы, кроме того, каждый раз думать, что это может быть иначе, то что бы из этого произошло? Я знаю, как не¬заметно умеет профессиональный громила добиться доступа, прикинувшись честным и вне всяких подозрений человеком, так что после совершенного преступления он надолго исчезает из па¬мяти свидетелей, и, несмотря на настойчивые расспросы, никто о нем не упоминает. Далее, как быстро знакомится он с предметами, для изучения которых другому лицу потребовалось бы несколько часов. Сведения о том, где лежат ценности, как они охраняются, какой к ним доступ, свободен ли путь, какие нужно преодолеть препятствия, - все это он заключает из неуловимых для нас мимолетных наблюдений. В сообщении говорится: “Только знакомое со всей обстановкой лицо могло совершить кражу”; - нет, напротив: оказывается, что совершенно посторонний ловкий громила добыл все сведения.
Но возможно, что это было и не так; преступник шел на риск ничего не найти; помог ему случай, и он “выкинул штуку”, на кото¬рую по мнению лица, производящего расследование, мог отва¬житься лишь “свой человек”. В практике не раз приходится удив¬ляться, до какой дерзости доходят некоторые профессиональные преступники, и как иногда случай им помогает; по этому поводу можно привести интересные примеры.

Но если вещь легко достижима? Кража и проникновение сна¬ружи, по-видимому, совершенно исключены, и дверь заперта из¬нутри. Однако разве неизвестно, как при помощи искусно приду¬манных инструментов, с которыми любой преступник хорошо знаком, овладевают ключом, торчащим в замке внутри комнаты; как ловкая рука, действуя при помощи веревки и проволоки через щель в двери, отпирает и запирает дверь изнутри, отодвигая и за¬двигая внутреннюю задвижку; как через оконные решетки, “дела¬ющие невозможным всякое проникновение”, пролезает тонкий ребенок, которого специально воспитывают для этих целей; как стенной лазун взбирается при помощи стенных выступов на верх¬ние этажи и влезает в открытые окна. У цыган имеется особое приспособление - “закидная удочка”, которой они выуживают из открытых окон платье и другие предметы. Возможно, что есть еще много других способов и приемов, которые мне неизвестны [Кто так же, как и я, придерживается той точки зрения, что в конце концов нет ничего невозможного, что в жизни случается многое, чего писатель и не придумает, тот интересуется и дрянной литературой “детективных романов” последнего сорта; авторы этих сочинений, работающие для “воспитания” молодежи, неутомимы в открытиях новых трюков. Преступник пускает через люк, через отдушину, через крошечное сломанное окошечко то дрессированного попугая или ворона, которые достают ему те или другие драгоценности, то обезьяну, которая по его желанию крадет, душит спящего или закалывает кинжалом, то ручную ядовитую змею, то дрессированную птичку с отравленным клювом, которая клюет свою жертву; каждую неделю выходит по меньшей мере 6 таких выпусков с новыми и новыми трюками. Сколько бы вздору среди всего этого ни было, но после некоторой осмысленной переделки не сможет ли это оказаться пригодным для “практической работы” преступников? Возможность таких случаев, вряд ли кто-нибудь будет оспаривать. То же самое следует сказать про излюбленные кинематографические детективные фильмы.].

Привожу пример, почерпнутый из 1828 г. и рисующий, что в былое время мог совершить вор.
“Компания торговцев скотом с туго набитыми деньгами ко¬жаными поясами пришли вечером в гостиницу и остались ноче¬вать в большой комнате. Утром оказалось, что почти все пояса с деньгами исчезли. Вором мог быть только кто-нибудь из самих торговцев, т. к. дверь была заперта на задвижку, а окна - с решет¬ками, и, кроме того, перед окнами стоял большой стол, заставлен¬ный посудой, через который в темноте “невозможно” было пере¬лезть, не произведя сильного шума. Заподозрили одного из менее надежных торговцев; обыск продолжался очень долго; и в конце концов оказалось, что все-таки это был громила, который проник через решетку и два раза перелезал через стол, не производя ни малейшего шума” (Тиле).

Иногда подозревают определенную личность, но подозревае¬мый ссылается на свое “алиби”, доказывая, что был далеко от мес¬та происшествия и “не имел возможности” быть в данное время там. Привожу убедительный пример из моей практики, к чему в та¬ком случае нужно всегда быть готовым.

“Несколько лет тому назад один мясник рано утром шел к ме¬сту своей службы и в пустынной улице был застрелен. У жены уби¬того был “друг дома” молодой поляк, рабочий; последний показал, что все время с вечера не выходил из дома и вышел только два ча¬са спустя после того, как был найден убитый. Живущие с ним вполне достойные доверия люди, подтвердили его показание. Дом, в котором он жил, находился на довольно далеком расстоянии от места происшествия. Что же удалось мне выяснить, и в чем при¬знался мне в конце концов заподозренный? Он точно высчитал расстояние пути, по которому должен был идти мясник, и накану¬не послал через мальчика сказать убитому, что хозяин ждет его ровно в 6 часов на место службы. За несколько минут до того, как мясник должен был по его расчету проходить мимо дома, в кото¬ром он жил, он вошел в клозет, находившийся на площадке лест¬ницы. Затем он с быстротой молнии выбежал на улицу, следовал за мясником в чулках порядочное расстояние, застрелил его и быст¬ро вернулся в клозет. Через минуту его зять уже бранился с ним у двери клозета за его “долгое сидение”.
О том, как часто при убийствах играет роль случай, а также какие на каждом шагу встречаются обманы и случаи преднамеренных действий, чтобы ввести в заблуждение, будет еще речь впере¬ди; здесь я хочу только отметить, при помощи каких средств пре¬ступник старается работать в противовес опыту и знанию. Дея¬тельность убийцы Хопфа (Франкфурт-на-Майне, 1915 г.), который научным путем умел использовать для целей убийства бактерии, вероятно, сохранилась еще в памяти у многих. Из некоторых стран уже сообщалось о случаях, когда посредством гипноза при¬нуждали безвредного человека совершить убийство [Насколько мне известно, в настоящее время вопрос о том, возможен ли такой факт, проверяется научным путем. Здешние авторитеты высказываются против это¬го, но вопрос еще далеко не решен.]. И чего еще только в этом отношении не готовит нам будущее [Весьма интересные сообщения в этом отношении дает нам, правда, основанная на выдержках из газет, книга Абельса “Преступление, как призвание и спорт” (Abels. Verbrechen als Beruf und Sport. Berlin). И здесь не должны быть забыты упомянутые детективные романы и кинематографические фильмы как хорошие, так и плохие, в которых упоминается о бриллиантовых кольцах, откуда выскакивают отравленные иголки, и об индийских идолах, обладающих способностью автоматически убивать. Невольно возникает вопрос, не будет ли то или другое когда-нибудь применено на практике, и возможно ли полностью все это отрицать? Вот пример того, что может иногда происходить: В рассказе Дойля “В пустом доме” происходят загадочные смертельные случаи; нескольких аристократов находят застреленными в их комна¬тах в населённых местностях, но никогда не слышно выстрелов и не видно кого-ни¬будь, кого можно было бы заподозрить. В конце концов Шерлок Холмс устанавли¬вает, что все убиты одним и тем же преступником, и что он обладает таинственной палкой, которая в действительности не что иное, как ружье, вделанное в палку. Это ружье бесшумно стреляет при помощи сжатого воздуха и при этом обладает гро¬мадной дальнобойностью и смертоносностью. В продолжение многих лет я считал это фантазией, но недавно такое оружие лежало уже передо мной, и я мог приоб¬щить его к своей коллекции оружия. Это толстая черная палка с ручкой из слоновой кости; посредине она развинчивается; верхняя часть содержит резервуар для возду¬ха, прилегающий воздушный насос допускает очень сильное сжатие воздуха; ниж¬няя часть образует ствол 9 мм калибра с тонкими нарезками. Имеется и скрытый прицел; дальнобойность и сила удара действительно изумительные. Палка сущест¬вует чуть ли не более 50 лет.]!
Задача бывает трудна, даже когда дело идет о “физических”, телесных и осязаемых - предметах. Но какова она, когда прихо¬дится брать на себя опытные суждения относительно психичес¬кой области или даже самим их устанавливать. Какие могут при этом происходить ошибки, особенно у так называемых “опытных знатоков людей”, главным образом при возникающем на практике вопросе “Можно ли считать кого-нибудь способным на опреде¬ленное преступление?”. Достаточно при таком положении дела немного пристрастия в каком-нибудь направлении, и мы уже на пути заблуждения [Имеющий хотя бы небольшой опыт криминалист сознательно не может под¬даться влиянию “вызывающего доверие лица”, открытого взгляда, но приятная на¬ружность подозреваемого бессознательно легко может повлиять на криминалиста, а этого быть не должно и менее всего при тяжелых преступлениях. Бесконечное число убийц, как мужчин, так и женщин, производило вначале “хорошее” впечатле¬ние и вводило в заблуждение многих “знатоков людей”.].

Дело касается одной убитой, которая была зарезана и бук¬вально исколота ударами ножа преступника, проявившего необыкновенную жестокость и хладнокровие; он ничего не забыл, что могло бы помешать убийству, скрыл все следы и во время смертельной борьбы внимательно искал драгоценности. Опыт го¬ворил за то, что преступление совершено лицом, знакомым со всеми уловками преступников, наверное не раз судившимся и при этом являвшимся человеком грубым и сильным. На этом и осно¬вывались предположения, когда в 1915 г. в одном из здешних предместий была найдена убитой в лавке продавщица. Она была исколота ударами ножа, и все говорило за то, что преступник на¬чал и окончил свое преступление с большим хладнокровием. Кто же это был в конце концов? Живущий в доме, тихий, скромный молодой человек, хорошо воспитанный, сын уважаемых родите¬лей. Поводом для преступления было желание добыть денег для покупки мундира, в котором он хотел щеголять; это он действи¬тельно и выполнил сейчас же после совершенного преступления.

Опыт говорит против возможности убийств родителями де¬тей и обратно, а также преступлений между близкими родными, сестрами и братьями; а между тем сколько таких примеров суще¬ствует в уголовной практике. Еще не так давно одна мать задуши¬ла своего ребенка, зарыла его в землю и лицемерно проявляла ис¬креннее горе по “исчезнувшему” ребенку. Или когда-то известное дело крестьянина Тимма Тоде (1866), который в одну ночь убил своих родителей, всех сестер и братьев. Дело это в прошлом году нашло себе подражание. Адвокат Турвиль (1876), убивший во вре¬мя своего свадебного путешествия свою жену чтобы присвоить ее состояние; дама из общества, помогающая нанятым ею людям при убийстве мужа, — все это личности, которых по их внешности и по их прошлому “опытные знатоки людей” считали “вне всякого подозрения”. Следует заметить, что и общественное мнение при¬держивается таких же взглядов, и поэтому положение лица, произ¬водящего расследование, бывает очень затруднительно, когда дело касается обвинения людей, высоко стоящих по своему положе¬нию. В конце концов это понятно, потому что в таких случаях страх перед “скандальным делом” и опасение, что, вскрыв подоб¬ное “осиное гнездо”, рискуешь сломить себе шею, бессознательно оказывают на криминалиста неблагоприятное влияние и отнима¬ют у него охоту верить в наши опытные суждения, тем более что они представляют “такие редкие исключения”, а на лицо имеются “другие возможности”. Между тем именно такие-то случаи и явля¬ются настоящими пробными камнями для криминалиста; здесь он имеет полную возможность доказать, сумеет ли он на деле быть свободным от пристрастия и избежать предвзятого мнения, а так¬же сумеет ли он соединить осторожность и такт с проницательно¬стью и энергией.

Не допуская возможности совершения данного преступного деяния лицами, занимающими высокое положение, считающими¬ся “вне всякого подозрения”, криминалист, разумеется, прежде всего основывает свои предположения на том, что эти лица умст¬венно нормальны. Но это бывает далеко не всегда так и притом бе¬зотносительно к положению в обществе.

Лицо, о котором ведется дело, может в своей повседневной жизни держать себя совсем не как “умалишенный”, может выпол¬нять трудные умственные и художественные работы, может, нако¬нец, быть гением, и все-таки у него может быть скрытое расстрой¬ство его умственной или моральной жизни, которое при случае наталкивает его на самые непонятные поступки и даже на пре¬ступления. Как мало знает обо всем этом практик! Что знает он, например, о том существе, которое он встречает ежедневно и еже¬часно, - именно об истеричной женщине? Истерия, которая в лег¬кой степени встречается у очень многих женщин и весьма часто проявляется в неопределенной форме на границе между здоровь¬ем и болезнью, в других случаях представляет собою тяжелое пси¬хическое заболевание. Как часто истеричка производит наилуч¬шее впечатление на допрашивающего, а между тем к чему это его приведет, если он поверит хотя бы одному слову из ее показаний. “От истеричного человека можно всего ожидать”, — скажет опыт¬ный психиатр криминалисту, и это действительно единственное, что он может сказать. То же самое следует иметь в виду относи¬тельно скрытых форм эпилепсии, мании, алкоголизма и других душевных расстройств, которые в легких формах проявления на¬столько распространены, что криминалисту, применяющему свое “знание людей”, необходимо всегда считаться с возможностью их наличия.

Не так давно какая-то неизвестная личность издевалась следу¬ющим образом над одним честным служащим. Как только совер¬шалось убийство или другое какое-нибудь тяжкое преступление, то, прежде чем возникал вопрос о причастных к этому делу ли¬цах, по телефону или анонимными письмами указывалось на это¬го служащего как на виновника, и всегда в такой ловкой и прав¬доподобной форме, что хотя и на короткое время, но все же ему приходилось подвергаться следствию и аресту. Найти его тайного врага так и не удалось. Продолжалось это в течение пяти лет и, на¬конец, выяснилось, что он всегда сам на себя доносил. Непреодо¬лимое чувство, причиной которого было скрытое душевное расст¬ройство, заставляло его это проделывать, как только он узнавал из газет о каком-нибудь преступлении, и нервы его успокаивались только после того, как он бывал арестован.

Этим небольшим количеством примеров я пытаюсь показать всю недостаточность наших опытных суждений; что же касается некоторых других групп (ошибок в вопросе о мотивах, умышлен¬ного сбивания с толку, игры случая и. др.), то о них я упомяну в следующих отделах. В каком направлении человеческий опыт мо¬жет оказаться недостаточно полным, иметь пробелы, определить трудно. Главное заключается в том, чтобы криминалист постоян¬но это имел в виду.


Текст дается по изданию:
Анушат Э. Искусство раскрытия преступлений и законы логики. М., 2001, с. V-VI, 8-12 и 35-43