[адекватор]

продолжать занятия, а три класса тем временем успели сбежать домой… Что творилось… Дети прилетели домой с круглыми глазами и кричали родителям, что в школе стреляли в учителя, и теперь, наверное, начнутся бессрочные каникулы. Мама дорогая, что было…
- На кого работает ваш сын?!! – орал в трубку директор так, будто находился в центре каких-то боевых действий. – Кто ему заказал этот теракт?!
Мишка стоял рядом с директором в его кабинете, слушал его вопли в телефонную трубку и думал, что, наверное, пропал. Пятый класс- это вам не какой-нибудь третий. Уже и отвечаешь за свои поступки. И вот после уроков отец пошел в школу, а Мишка, спасаясь от расправы, решил сбежать в дедов дом. Гнев пройдет, да и родители, пока будут искать, перепугаются. Может, помягче станут… Эх, вспоминать страшно те жуткие дни… Он заехал домой, разминувшись с отцом, взял немного денег и поехал в пригород, в родной свой поселок Романово.
Уже смеркалось, когда он подходил к дому, причитая про себя, едва сдерживая слезы: «Дедушка, бабушка, зачем вы умирали… Если были вы дома».
Ноябрь уже рядил то дождем, то снегом. Он успел промочить ноги в лужах, замерз и вспоминал лежанку наверху русской печки. Там всегда было сухо, а когда топилась печь, от кирпичей шло духовитое ровное тепло. Накрыться овчинным полушубком, свернувшись калачиком на теплым кирпичах и слушать. как воет ветер в трубе, как шуршит поземка по крыше и скрипит в подпечье сверчок… Это было самое уютное и самое надежное гнездышко в мире. Никакая батарея или обогреватель не давали такого тепла.
Набухшая черная воротина с трудом подалась. Он пролез в узкую щель во двор и замер. Он не ожидал, что тут будет так мрачно. Журавец скрипел на ветру. Желтый и теплый летом камень дорожки сейчас темнел. Везде темно, холодно и мрачно. В сарае что-то шуршало, то ли коты, то ли крысы, то ли оседающее старое сено…Темные окна дома пугали. Саманные стены сарая пахли сырой холодной глиной.
Что сейчас в доме? Также холодно и мрачно, или там сохранились крохи былого уюта…Он отомкнул ржавый замок, приоткрыл дверь в темные сени… Сделал два шага внутрь. Он в доме. Но сейчас дом больше напоминал мрачную ловушку.
Делать нечего, надо было проходить дальше. Обитая клеенкой дверь из сенец в дом, он взялся за ручку, которая помнит прикосновения рук и его, и старых хозяев, открыл скрипнувшую дверь и вошел. Рука привычно поднимается вверх, щелчок выключателя и свет тусклой лампочки освещает горницу. Тот же стол, тот же деревянный коник-диван, та же печь… Но в доме жутковато и неуютно. Мишка понимает, что это не вина дома… Затопить печь, быть тут не одному – и все. Дом оживет вновь.
Мишка вздохнул. Конечно, топить русскую печь он сегодня не будет. Нет топлива, да и в каком состоянии печь? Вдруг дымоход забит. Только дыму напустишь… Он снял верхнюю сырую одежду, влез на печку, не выключая свет, закутался в старый-престарый полушубок и лежал молча, мечтая о своем. Он вспоминал тишину, которая установилась в классе после выстрела. Остекленевшие от страха глаза Галины Кузьминичны. Он сидел как раз на среднем ряду, напротив учительского стола, на второй парте… И сизое облачко дыма от выстрела медленно плыло по классу… Учительница дала задание читать тему, и будто даже придремала… А тут выстрел под носом.
«Буду жить тут», - решил Мишка. - «На рыбалку буду ходить». Весной буду огород сажать. Потом он вспомнил дедушку.
Дед однажды позвал внука к столу. Мишка сразу не понял, что и зачем делает дед, выставив на стол семь посудин. Стеклянную, керамическую, деревянную, жестяную, пластмассовую, фаянсовую и хрустальную солонки.
- Похожи? Вся эта красота неписаная? – спросил дед.
Мишка удивился. Чего затеял дедушка? С ним никогда не было скучно. С ним работалось, как игралось, всегда с шутками-прибаутками. Но с чего он затеял эту игру то ли в магазин, то в музей?