[Елена Колесова]

1) По поводу лекции А.Г. Дугина. В ней он высказал немало интересных и справедливых мыслей; частности, относительно расположения различных парадигм на оси времени. Премодернизм, модернизм и постмодернизм совсем не раскиданы по историческим эпохам, а параллельно сосуществуют и в наши дни; при этом большинство стран и народов живёт в парадигме премодернизма (основанной на приоритете сакрального над материальным; на вере в высшие силы и безусловном следовании традиции); немалая часть народа до сих пор живёт в парадигме модернизма (в которой центром является не бог, а человек, который видится модернистам великим и самодостаточным; отсюда логично вытекает вера в могущество человеческого разума и академической науки); но господствующей тенденцией (по версии Дугина) является постмодернизм как продукт загнивающей западной цивилизации.

Иными словами, премодернизм – это «сказочное» детство человечества; модернизм – это его разумная зрелость, а постмодернизм – маразматическая старость (а ещё точнее – агония перед неизбежным концом).

Но в какой-то момент (в самом начале лекции) Александр Гельевич высказывает, с моей точки зрения, ошибочный тезис о том, что причиной краха модернизма стал следующий факт: освободившись от давления религии, сословной иерархии, государства и традиции, человек обнаружил внутри себя пустоту и ничтожество, перестал существовать как субъект свободы. Мне эта мысль представляется в корне неверной. С одной стороны, человек – это порождение культурной среды, и доказательством тому (причём доказательством от обратного) служат так называемые «дети-маугли». Выросшие вне человеческого общества, они сильно отстают в умственном развитии, не способны усвоить человеческий язык, влиться в человеческий коллектив и, даже оказавшись среди людей, продолжают копировать поведение животных.

Но, с другой стороны, неверно думать, будто человек – это линейная функция от полученного им в детстве и юности культурного опыта. Переняв этот опыт, каждый человек по-своему его переваривает, осмысляет и применяет, выбирая для себя свой собственный путь. Будь это не так, Ломоносов и Горький никогда не порвали бы со своими, соответственно, крестьянскими и мещанскими корнями и не стали бы тем, кем они стали (великим учёным и великим писателем), а граф Лев Николаевич Толстой умер бы в своей постели в родовом поместье Ясная Поляна, а не в скитаниях по стране в доме начальника железнодорожной станции Астапово.

То есть, выражаясь языком математики, человек – это не прямая линия на оси координат, а совсем другая функция. Если животное – это функция синуса (или косинуса), которая колеблется в определённых рамках (условно, от -1 до +1) вдоль оси, суть которой – целесообразность поведения с точки зрения выживания вида; то человек – это функция тангенса (или его зеркального отражения – котагенса), которая пересекает эту ось, но при этом не имеет максимума и минимума (одна часть тангенсоиды уходит в минус бесконечность, а другая – в плюс бесконечность). А вот какой именно отрезок на этой кривой достанется каждому из нас, и куда, в итоге, эта кривая его выведет, – это уже вопрос сугубо индивидуальный.

2) В «Харакири» (пока я имею в виду только сам сюжет, а не его реализацию) как раз показан конфликт между двумя парадигмами: парадигмой премодерна, в которой живёт самурайский клан (культ предков, почитание традиций, идея чести и доблести воина и т.п.), и парадигмой «модерна», в которой простые люди живут своими простыми житейскими ценностями и радостями: зарабатывают себе на жизнь честным трудом, женятся, растят детей и т.д. Но однажды случается беда, которая вынуждает одного из этих людей обратиться за помощью к другим людям, – а те негуманно отказывают ему в ней, тем самым обрекая на гибель целую семью. И дело тут не только в их чёрствости и бесчеловечности; просто высшей ценностью для самурайского клана стала идея, которой они служат, а не человек, как носитель этой идеи. Заканчивается всё очень скверно для обеих сторон конфликта: доведённый до отчаяния ронин приходит в замок чтобы отомстить своим обидчикам (и заодно пытается достучаться до их совести); и первое ему вполне удаётся. Клан посрамлён; многие самураи убиты или ранены, другие сами совершают харакири, не вынеся позора, а высокая идея (в виде культовых доспехов великого предка) ниспровергнута и растоптана в буквальном смысле этого слова.

3) Сравнение старого фильма (1962 года) с фильмом, снятым Миикэ в 2011 году. Моё первое впечатление оказалось ошибочным: второй фильм – совсем не реплика первого. Конечно, ремейк замечательный, сильный и мастерский снятый, но он объективно уступает оригиналу. Старый фильм снят, на мой вкус, просто безупречно: как принято говорить, ни убавить, ни прибавить. А вот режиссёр Миикэ, как мне кажется, совершенно зря перегнул мелодраматическую линию (например, когда человек сидит с каменным лицом возле мёртвых тел дочери, внука и зятя, которого он воспитал как приёмного сына, и так понятно, что творится у него на душе, – при этом герою совершенно не обязательно рыдать в голос, царапать ногтями землю и рвать на себе одежду). Да и смакование кровавых сцен у Миикэ мне показалось совершенно излишним: и без них получилось зрелище не для слабонервных. И, наконец, Миикэ напрасно сделал огромную скидку на «ай-кью» зрителя и заставил своих героев озвучить прямым текстом то, что и так понятно из сюжета.

В итоге, старый чёрно-белый фильм получился очень напряжённым, строгим и сдержанным; а новая цветная лента – более надрывная, сентиментальная и пафосная. И актёры в первом фильме подобраны намного удачней и играют намного убедительней, чем в ремейке (хотя понятно, что второго Тэцуро Тамба просто нет в природе).