Юрий Грымов ворвался в российский кинематограф стремительно и ярко в конце 1990-х. Закончив с карьерой создателя рекламных роликов и музыкальных клипов, он снял в 1998-м полнометражную картину «Муму» – она получила ряд международных фестивальных наград, а также приз министерства культуры Франции «За лучший дебют года». Через десять лет на всю страну прогремел фильм Грымова «Чужие», в котором режиссер показал, что происходит, когда американцы слишком настойчиво навязывают демократические ценности всему миру. Фильм даже запретили к показу в США. И вот новая работа, которую режиссер представлял на днях в Петербурге, – фильм «На ощупь».
– Юрий, ваш фильм соединяет разные жанры – экшен мешается с мелодрамой, детективом, боевиком и фантастикой. Такая эклектика сознательно вами выбрана?
– Я считаю, наша жизнь наполнена сплошной эклектикой – и смешно, и грустно, и фантастично. Это и было нашей задачей – зафиксировать быстро меняющуюся жизнь и некий крах иллюзий человека слепого, который прозревает и снова предпочитает уйти в свой мир. Мне хотелось найти новый угол зрения.
– Вы выбрали «угол зрения» незрячего человека, чтобы показать, что общество больно?
– Общество больное, трусливое, заискивающее. Политикам позволяем делать с нами, что они хотят.
– У вас так все избыточно – звук, цвет, эмоции, акценты, эффекты – это тоже для того лишь, чтобы быстрее и наотмашь пробило зрителя?
– Я уверен, что в картине много именно технически классно сделанных вещей, ради которых нужно ее смотреть. Операторская работа и работа художника колоссальная. Как зрелищно мы показали разрушение автомобилей! Там нет ни грамма компьютерной графики. Это сложно, был один-единственный дубль, который готовился два месяца. То, что вы видели на экране полторы минуты, в реальности длилось полторы секунды, мы использовали страшно дорогую немецкую видеоаппаратуру. Для современного продвинутого зрителя надо делать очень качественное по картинке кино. Мы много денег потратили на звук, который записывали в Англии. Не потому, что такие пижоны, а просто надо держать уровень. Мы испытали шок, приехав в Калугу: в лучшем кинотеатре города нет ни качественного изображения, ни звука. Когда увидели фрагменты, в ужас пришли: сначала звук идет, а уже потом губы шевелятся. Выяснилось, что кинопроектор – 1975 года, картинка на нем воспроизводится с запозданием. Я даже не знал, что где-то может быть так плохо.
– Вы вышли в ограниченный прокат. Что это значит?
– Зрителей будет мало. То есть сеансы в кинотеатрах будут редкие и, возможно, не самые удобные по времени. Это вообще сегодняшняя политика – российское кино будут все меньше и показывать, и снимать. Вы же понимаете, есть восемь студий, которым будут даваться деньги от государства, а остальные положат зубы на полку. С российским кино случилась точка невозврата.
– Откуда же лично вы берете силы его снимать?
– Мне это нравится. Трудно искать деньги, но находим, убеждаем. 150 миллионов человек в нашей стране говорят на русском языке, и практически каждый из них посмотрел фильм «Аватар». Все с ума посходили с этим фильмом, радуются как дети – 3D, ах боже мой! Я уже видел это 3D в 70-м году! А сейчас падает популярность кино в этом формате. И посещаемости прежней нет. Была хорошая разводка – многие директора кинотеатров по 30 тысяч евро в оборудование вложили. А теперь что?
– Ваше кино является авторским или продюсерским?
– Я всегда сам являюсь продюсером своих фильмов. И на самом деле разделения понятий «продюсер» и «режиссер» в России никогда не существовало. Если вспомнить Тарковского, Данелию, они, по сути, были продюсерами, государство давало им деньги, и за все они и несли ответственность на съемочной площадке. Вот и я отвечаю за творческий процесс и за коммерческую составляющую в одном флаконе. Это очень трудно, но я понял, что единственный выход для того, чтобы снимать то, что я хочу, – делать все самому. И никто не ограничивает моей свободы.
– Думаю, есть все-таки обязательства перед спонсорами, которые дают деньги, – недаром появляется в фильме обложка журнала про звезд вслед за его главным редактором Андреем Малаховым.
– Ну, я считаю, зрители это могут простить – обязательства мы, конечно, должны выполнять перед нашими партнерами. Зато журнал о звездах не просто так летает в воздухе – если вы заметили, там возникают фотопортреты Майкла Джексона и звучит его песня. Во время съемок картины пришло известие о его смерти, и я счел нужным сделать такой поклон в сторону мировой звезды.
– В картине есть еще довольно спорный момент – когда в магазине идет разговор между женщиной, которая ждет ребенка, и мужчиной, который не хочет этого ребенка. Ваш недавно прозревший герой, которого играет Антон Шагин, увидев слезы на глазах женщины, приносит ей… прокладки. Не мелко ли?
– Уж таковы реалии нашего времени. Главный герой, насмотревшись рекламы по телевизору, из которой узнал, что прокладки – это лучшее, что может быть для женщин, таким наивным образом пытается приободрить даму.
– Все равно кажется, будто вы стараетесь ублажить зрителя. Может, его не всегда взыскательным вкусам надо как-то противодействовать, а не потакать?
– Я уверен, что сегодня самое популярное в мире занятие – это перелистывание. И в отношении вашей газеты, и в отношении интернета, и кино, и даже считывания вывесок на улицах и в торговых центрах. Люди любят переключать кнопки пульта телевизора – зацепляются за названия, броские картинки, ничего с этим не поделаешь. Думаю, тут надо соблюдать золотую середину – говорить со зрителем на одном языке, но и не идти у него на поводу. Зрительское кино обязательно предусматривает жесткий сюжет, а на него уже нанизывается форма – она может быть пестрая, шокирующая, рваная, но ни в коем случае не оставляющая равнодушным. Я думаю, молодому зрителю мое кино будет понятным, оно его взволнует. Когда главному герою его папа пытается внушить, что его дедушка Брэд Питт, а бабушка Анджелина Джоли, это, я надеюсь, вызывает в зале здоровую иронию по отношению к нашим представлениям об успешной жизни и к неумению любить наших вовсе не звездных родных и близких.
– Приступая к новой картине, вы ставите задачу сделать прорыв?
– Конечно. Но этот прорыв я делаю перед самим собой. Я в себе ищу, я пытаюсь изобрести новый киноязык. И он всегда разный. Я говорил мило и трогательно в «Казусе Кукоцкого» о доле России, о женской доле, о семейственности. Мне нравится мой фильм «Чужие» своей резкостью, жесткостью. Кто осмелился бы в России, кроме меня, снять фильм про арабов, русских и американцев. Кто? Я пытаюсь найти такую тему, которую никто не берет. Просто мало кто сегодня оценивает эти попытки высказаться по-своему.
– А что же заставляет вас снимать детское кино? Вы только что сняли «Год Белого слона» по Людмиле Улицкой…
– Это действительно новое для меня направление. Очень трудно было браться, переживал, но то, что получилось, обалдеете. За основу взята неопубликованная пьеса Люси Улицкой. Я занял прекрасных артистов, будет суперизображение, на всю катушку используется компьютерная графика. Это новогодняя сказка – милое, трогательное, доброе кино. Мне захотелось сделать фильм для детей еще и потому, что никто сегодня в России не снимает это кино – оно коммерчески невыгодно. Три года я бегал с темой детской картины и от государства не получил никакой помощи. И я понял, что правительство не заинтересовано в развитии современного общества.
– У вас в фильме подвижная грань между романтизмом, верой в светлое и цинизмом, словно и вы сами в себе боретесь с этими чувствами… Вы больше романтик или циник?
– Конечно романтик! Если бы я был циником, я бы по-прежнему занимался рекламой. И заколачивал бы бабки – разводил бы идиотов-заказчиков. А меня это достало! В основном заказчики – это очень глупые люди, очень неинтересные, и даже среди артистов шоу-бизнеса.
– У вас потому настойчиво звучат песни Леонтьева в фильме, что вы ролики с ним снимали?
– Леонтьев звучит, потому что он сам по себе очень хороший, очень талантливый. И он символ 90-х, о которых сегодня не один я ностальгирую. Было другое время, другие отношения, другие возможности. А какие сегодня возможности? Появилось огромное количество людей с высшим образованием, которые работают официантами. Я недавно прочитал статистику: каждый четвертый россиянин мечтает уехать из страны. Увы, ничего не происходит в России и в сфере культуры. Нет концепции развития, и мы до сих пор не ответили на вопрос: кто же мы? У нас нет национальной идеи.
– А вы-то сами не собираетесь уехать за рубеж?
– Пока есть силы, еще побарахтаюсь.
Беседовала Елена Добрякова