Константин Эрнст: «У нас жесточайший сценарный кризис»
На этой неделе состоялся совет директоров «Роскино», на котором было заявлено об увеличении помощи со стороны государства в продвижении российских фильмов за рубеж. Это подтвердил и новый член совета директоров Иван Демидов — заместитель министра культуры, курирующий кинематограф. После заседания обозреватель «Известий» Лариса Юсипова попросила члена совета директоров «Роскино», кинопродюсера и главу «Первого канала» Константина Эрнста прокомментировать ситуацию в российском кино.
— В последнее время резко активизировалась работа по продвижению нашего кино за рубеж. Как вы полагаете, российское кино действительно укрепит свои позиции, если ему удастся интегрироваться в Европу?
— Я думаю, что в массовом порядке это вряд ли возможно. Интегрируются отдельные авторы — те, чьи послания европейцами считываются. А в целом национальный кинематограф всегда в первую очередь интересен в своей стране. Каждый автор на самом деле может высказываться только о себе и своем мире. Так устроен художник: творчество это сублимация, и невозможно сублимировать чужое. Успех же приходит тогда, когда твое личное бессознательное совпадает с коллективным бессознательным. Но если этого совпадения не происходит и твое мычание глубоко индивидуально, ты так и остаешься никем не понятым, один на один со своей малахольной фигней...
У нас жесточайший сценарный кризис. Я читаю огромное количество сценариев, и, честное слово, мне просто жалко тратить свою жизнь на все это косноязычие, которое является седьмым перепевом каких-то американских историй. Люди не пишут про свою боль. Они пытаются воспроизвести некую подсмотренную историю успеха, подстраиваясь под существующие схемы. Но это все равно — ерунда. Есть хорошие рассказчики и есть такие, от которых засыпаешь на втором слове. Если ты, как режиссер и сценарист, хороший рассказчик, если Бог тебе это дал, тебя будут слушать. Научить этому невозможно. С другой стороны, мне мучительно трудно смотреть наших «новых тихих». («Новые тихие» — определение режиссерского поколения тридцатилетних в русском кино, данное журналистом Максимом Семеляком и пущенное «в народ» Сергеем Шнуровым. — «Известия»). Мне они кажутся «новыми скучными», а я хотел бы «новых веселых». Кино ведь съежилось в мире современного человека. А значит, кричать надо громче и удивлять чаще.
— Сергей Сельянов однажды заметил, что в какой-то момент у нас стало модным не просто не любить свое кино, а злорадствовать, когда происходит очередной провал…
— Но при этом россияне имеют амбицию ощущать себя живущими в великой стране. И ее граждане, даже самым демократическим образом настроенные, искренне огорчаются, когда страна плохо выступает на Олимпиаде или отсутствует в конкурсе Каннского фестиваля. Это проблема нашего врожденного родимого пятна или, может быть, вывиха: мы всегда претендуем на нечто большее, чем, возможно, являемся на самом деле (я, например, точно такой же). И надо этому внутреннему запросу соотечественников отвечать. Давать возможность всем сколько-нибудь талантливым кинематографистам представлять себя в мировом пространстве. У меня, кстати, большие претензии к отборщикам международных фестивалей.
Поразительная история: один из крупнейших российских художников Алексей Балабанов — страстный, сильный режиссер — ни разу не был показан в основном конкурсе крупного фестиваля. Его и сейчас в Венецию позвали только в «Горизонты». Это свидетельство глубочайшего фестивального кризиса. Это система унылых отборщиков с их совершенно заплесневелыми представлениями об актуальном кинематографе, в том числе и о том, что должны привезти из России. Ты должен быть открыт, тебя каждый раз должно вштыривать чем-то новым. А у них есть установка: из России должно быть что-то тяжелое, страшное, дающее тебе, как европейцу, чувство радости, что ты живешь не там. Каждый раз они ждут «Поэмы о штрафбате». Вот вырвались вперед румыны — потому что из них перло живой энергией. Прорвались честно. Румыны — отличные! Хотя «штрафбатное» настроение при их отборе, конечно, учитывалось — все-таки бывший соцлагерь. Но потом фестивали и их задвинут, они по помногу лет никого не пестуют. Вот тут позвали пакистанца — пакистанцев давно не было, а теперь египтянина, поскольку у них революция. И это все довольно мертвые принципы. Если бы сейчас были шестидесятые, то любого человека из «Кайе дю синема» можно было ставить отборщиком. Но с тех пор прошло полвека, а отборщики из «Кайе» и ныне там. Я читал мемуары Жиля Жакоба (бессменный в течение многих десятилетий президент Каннского фестиваля. — «Известия») и убедился в очередной раз: отбор для фестивалей это и отдельная наука, и отдельное искусство. А для великого фестиваля нужен великий талант отборщика. Твое синефильство не является достаточным пропуском для этого.
— Вы — член совета директоров «Роскино», которое пытается искать разные пути продвижения российских фильмов. Какой из них вам кажется наиболее перспективным?
— Я думаю, что с развитием интернета и системы VoD («видео по запросу». — «Известия») продвижение российских фильмов через эти ресурсы сможет дать очень многое. Человек зазывает себе по Hulu или по Netflix русский фильм, его «вставляет», он сообщает десяти своим друзьям, что русские — классные! Семи из этих десяти понравилось, и пошло дальше. Это и есть продвижение, и ребята, которые работают в «Роскино», — большие молодцы, что сейчас активно этим занимаются. При этом, что бы я ни говорил о фестивалях, с ними конечно же нужно выстраивать работу, и я рад, что, несмотря на все сложности, включая качество фильмов, у «Роскино» это получается.
Отсюда