[адекватор]

Дед ласков, от него пахнет табаком и сосновыми стружками. Он берет малыша за руку и ведет в сад.
- Все узнаешь, внучок. «Подождите, детки, дайте только срок… Будет вам и дудка, будет и свисток»… Всему свой черед, свое время.
Потом, став постарше, Мишка до конца убедился, что на большой и просторной усадьбе деда все было сказочным. Из тридцати корней яблонь одно давало молодильные яблоки, другое – золотые. Молодильные были самые полезные и самые невкусные. Часто так – полезное невкусно. Как рыбий жир, например. Золотая яблоня давала до сорока ведер товарных зимних яблок в год, которые хранились свежими до весны. И все деревья в саду могли разговаривать с дедом. И потому он всегда знал, когда их надо полить, когда обрезать или подкормить – деревья сами сообщали ему об этом. И не только деревья, но и любая зелень на огороде. Дед дремлет после обеда, и вдруг беспокойно вздыхает:
- Огурцы полить надо… А то плохо им…
«Откуда дед мог знать, что растениям плохо без воды именно сейчас?» – думал внук. И ответ был только один – растения сами сообщали об этом деду. С помощью такой простой и понятной деду связи.
Рассохшаяся приталенная ступа была древней и настоящей. Дед говорил, что в ней толки зерно на муку, но Мишка догадывался, что если ночью в полнолуние взять метлу и знать заклинания, то на ней можно и летать. Она же самая что ни есть настоящая! Потемневшее дерево с трещинами, стянутое железным обручем в суженном месте посередине, как на талии. Сказочным был и круглый камень, мельничный жернов возле двора. Настоящие, старинные, а потому тоже волшебные серпы и подковы, кузнечные прямоугольные гвозди и коса-литовка с отчеканенным на основании двуглавым царским гербом и годом выпуска «1897». Цеп для обмолота зерна и основа ткацкого станка, конный плуг с двумя лемехами и древние часы – ходики. Тонкие и легкие деревянные ложки с настоящей позолотой. Книги и иконы 19 века и старше, простая деревянная мебель – не под европейских королей Карла и Людовика, а деревенская русская мебель, простая и вечная.
И только старомодный отрывной календарь в доме на стене напоминал – на дворе третье тысячелетие. Двадцать первый век.
Ворваться в дедов мир из города все равно, что с разгона вбежать в теплую чистую реку. Там, в городе, суета, спешка, шум, толчея… Тут сразу попадаешь в покой и тишину… В доме тикают ходики. Редко и размеренно. Также здесь течет время - медленно и размеренно.
Только его дед учил древним простым навыкам – как забить гвоздь, чтобы он не согнулся и не расколол заготовку. Как рубить дрова, чтобы не пораниться, а с одного удара расколоть даже запаренный суковатый пень. Это мастерство сродни мастерству каратиста. Как отбить и заточить косу, чтобы можно было косить, а не отрывать руки. Как сплести кошелку. Простые занятия, которым люди учились тысячи лет. Только его, мальчишку, дед Яков повсюду таскал за собой, знакомя с уходящей цивилизацией, с иным миром, который он сам умудрился сохранить до нашего времени…
Усадьба располагалась классически. Дом тремя окнами и палисадником на улицу. Сзади закрытый двор с сараями и воротами, колодцем и двумя погребами, или, по-местному, погребицами. За двором – сад, огороженный посадками вековых ветел, а дальше – открытый солнцу огород, всего почти гектар земли.
И Мишка знал, что настоящий хлеб, о котором старинные легенды и сказки, не такой, как в магазине… Потому что он кушал другой хлеб. Этот хлеб другого мира бабушка Поля выпекала в огромной русской печи, занимавшей треть дома. Никто не видел, как она это делала, потому что она вставала рано, «ни свет, ни заря». А утром он просыпался в доме, полном хлебного духа и знал, что на дощатом столе под чистыми рушниками стоят, остывая, ковриги. Тяжелый и плотный ломоть ржаного хлеба должен быть размером с ладонь едока, и еще к нему кружку молока – будешь сыт день. Ржаной свойский хлеб –