[Саркома]

а вот еще одна история. это я письмо матери домой писала, когда журналючила на железной дороге кыргызстана...


Привет, мамусик!

Как ты и хотела, отписываю тебе тут все то, что происходило со мной с того самого дня, когда вы с папой запихали меня в поезд № 59, следующий по маршруту «Новокузнецк – Кисловодск».

Но начнем по-порядку. После того, как мой рюкзак был собран – а без нотника не было смысла его снаряжать – вы с папой завалились на боковую, т.к. мой поезд отходил в 21.01 московского времени. Я включила свой старый комп, и стала смотреть «Слепого», бэкап которого я сделала накануне. У меня были сомнения насчет того, установила ли я, после внепланового сноса системы, в прошлый раз, программку PowerDVD, которая позволяет проигрывать DVD-файлы на компьютере. Но, как выяснилось, беспокоилась я зря, т.к. программка эта у меня стояла. По ходу дела я удалила с компа несколько игр, чтоб освободить пространство на жестком диске для полновесного функционирования файла подкачки (кстати, хорошая вещь DVD Idle, и лишний раз привод не гоняет).

Значит, смотрю и одеваюсь потихоньку. В общем, на том моменте, когда Глеб поехал в Абхазию, я уже полностью готова была к отплытию. Но реально мы поплыли тогда, когда он Боцмана с Богаевским замочил. Папа встал, ну и ты тоже, и говоришь мне, мол, собирайся. А что мне собираться, если я ужо готова?

А колбасу, которую папусик любезно купил мне в дорогу, я еще днем в холодильник положила, да и тапки мои (выражаясь словами моей соседки по комнате, Ольги Кудриной, - говнодавы) в пакете валялись возле кровати. Вот я их и забыла в спешке: и колбасу, и тапки.

Приехали мы на станцию. Я еще хотела на пункт ЭЦ зайти, да хорошо не пошла – поезд уже объявили. Но объявить-то объявили, но он еще только КТСМ на 302м километре проследовал. Значит, у меня было время, чтоб смотаться к ДСП на верхотуру. Млин, папа не дал.

А вот номер вагона в билете у меня стоял седьмой. А я сморозила, что первый. Значит, подлетает поезд, головной вагон – второй (первый – факультатив), ну я в аут и выпала. Залезла и соображаю, а где это мой ПЕРВЫЙ вагон?! Тут проводница посмотрела мой билет и глаголет: вы с дуба рухнули, Наталья Александровна, ваш вагон СЕДЬМОЙ. У папы такое лицо было, словно ему в рот положили лимон огромных размеров и приказали медленно разжевать. Та и твое было не лучше.

И поволоклась я с рюкзаком и двумя пакетами со «жрачкой» через, почти что, весь состав. Везде проводники на меня с любопытством глазеют, а у меня возьми один пакет и порвись по дну! Я как раз туда вилку кинула. Та хорошо еще, что это произошло в вагоне; представляешь, что было бы, если в переходе из одного вагона в другой?!

Ох, и выматерилась же я! Я заложила так, что у проводника 6 вагона, здоровенного такого мужика с волосатыми ручищами и усатой мордой, уши бантиком завязались! Честно, потом, посмотрев на его лицо, поняла я, что не ожидал он от меня такого фортеля. Но донести рассыпавшиеся до места помог, спасибо ему за это.

Пришли мы, значит, на мое место. Ну, он все на столик положил и откланялся, мол, работа. Мне же еще надо было показаться на глаза проводнику седьмого вагона, оставить у нее копию билета и взять белье. Поставила я рюкзак в рундук, жратву тож туда покидала, и явилась пред светлые очи проводника. Явилась и ох…ла. Мусь, ты знаешь, КТО ехал проводником 7 вагона? Низачто не догадаешься, а если и скажешь, то +5 тебе. Но не скажешь. Так вот: проводником ехала моя одногруппница по КемГУ, Ольга Максимова, в девичестве Кислицына, у которой мать тоже работает проводником в резерве г. Новокузнецка.

Значит, открываю я дверь в служебное купе, а она сидит и книжонку какую-то (из серии: он ее приласкал, она возбудилась…) читает, по крайней мере, в универе я ее только на этом и ловила. Первые несколько секунд была пантомима – она пытается что-то сказать – и не может, токо открывает рот аки рыбина. Плохо, что я сама себя в зеркало не видела – рожа, наверное, похлеще была. Мы же с ней еще теми вражинами были: она старательно дружила против меня вместе с Фисковой. А один раз мы даже подрались, помнишь, ты все выспрашивала меня, откуда у меня синяк под глазом и почему, когда я голову чешу, у меня волосы пачками лезут.

Ну вот. Поквакала она втихаря, а потом, видимо, до нее дошло, что она на посту находится. Ну, и голосочек сразу же прорезался, да какой! Наверное, она могла и посильнее проораться, но понимала, что пассажиры спят. Тут, думаю, надо привести диалог, а то ты мне не поверишь.

- Ты что здесь делаешь?! – Это был первый вопрос, заданный Ольгой. Глаза узкие, как две щелки, в голосе бешенство, на меня смотрит так, словно я, не сходя с места, прикончила ее родную мать, и она это видела.
- А ты? – С опаской, осторожно осведомилась я.
Тут Олю чуть родимец не стукнул. Во время учебы, когда меня выперли из общаги, и выперла из своей квартиры лелька (пусть земля ей будет пухом!) я каждый день ездила из Прокопы домой. И уж поверь мне, мам, не всегда мне удавалось успеть на последнюю электричку. Мои одногруппники (в числе которых была и Ольга) уже не удивлялись, когда я уезжала домой то на пассажирском поезде, то на электровозе, следующим резервом, а то и в голове тяжелого грузового поезда. Так что я мигом «просекла» ситуацию и поняла, что Оля тоже подумала про это.
- Я, – Оля сделала ударение на местоимении «я», - тут работаю. – Передых. – А вот, что ты – местоимение «ты» было сказано таким тоном, будто я против нее – вошь или таракан, - тут ловить пришла, непонятно.
Максимова отложила книжку и поднялась. Мне тут же постигла идея заехать ей между глаз (что я и сделала на подходе к Новосибу), да так, чтобы бедняжка имя свое забыла. Но на тот момент я сделала другое – я показала ей билет.
Оля взяла его двумя пальцами, затем, скорчив брезгливую мину, посмотрела сообщение и номер места. Затем потребовала паспорт – ей серия моего «заграника» подозрительной показалась. Оказалось, что девочка едет всего лишь второй раз, и заграничного паспорта еще не видела…
Я вытащила паспорт, она смотрит в него, а у самой глаза стеклянные. Ну, я ей говорю, мол, Оленька, тебе нехорошо. Да сказано было это таким голосочком, что ее же злоба ее вверх и подкинула. Буркнув что-то нечленораздельное, она пошла в купе, где отдыхала ее напарница (как выяснилось позже – мать), достала пакет с бельем и швырнула мне его под ноги. Я человек не гордый – подняла, ну тут она мне говорит, что, мол, моя участь – поднимать с пола то, что ей не нужно, от чего она отказалась.

Как же мне хотелось заехать ей в морду! У меня ажно кулаки чесались, и в глазах муть плыла. Но делать это только что сев в поезд было крайне рискованно и потом – я же не камикадзе. Еще, чего доброго, отправят пешком, впереди поезда. А мне до Дня Железнодорожника (на который я все равно не ходила) край надо было быть в Бишкеке.

Заткнулась я в тряпочку (ой, как это было нелегко!) и отправилась на свое место. Только легла, только прикемарила, как вот оно – остановка в г. Белово. А на этой станции стоянка 15 минут – поезд «голову» меняет.

Вот тут в наш вагон и зашел этот парень. Я как раз вышла к титану горячей водички взять – после того, как мне «сломали» сон мне страсть как чайку (на деле получилось - кофейку) захотелось. Смотрю – Оля побелела, как та простыня, и куда-то вдаль глядит, думала, что ей плохо и хотела, если честно, воспользоваться ситуацией – синячишко где-нить нарисовать. Ан, нет, – в вагон поднимается парень, и при взгляде на проводницу медленно сползает по стеночке. Во, доперло до меня, картина Репина «Приплыли». Та так засмотрелась на сцену, что руки кипятком ошпарила. Естественно, я взвизгнула. Потом матюгнулась.

Тут отъезжает дверь купе отдыха проводников и высовывается заспанная рожа. Причем эта рожа, при взгляде на свою напарницу, просекает, что тут дело нечисто, и, вполне может быть, Оленьке понадобится помощь. Ты представь картинку: я у титана чуть ли не прыгаю, дуя на ошпаренную руку, пассажир белый как полотно сидит у стеночки, что-то беззвучно шевеля губами, и не менее бледная Оля смотрит на него так, как будто он ее куда-то затащил, а потом лишил девственности. Причем без ее согласия. Сцена была – просто загляденье, жалко что ты не видела.

- Гад! – Вдруг приходит в себя Максимова, а затем хватает парня за шкварник. Тот смотрит на нее как смотрит ягненок на голодного волка. – Недоносок! – Это было сказано ужо на тон выше.
Вновь открывается дверь купе отдыха и оттуда, при полном параде, выходит вторая проводница и упирается глазами в меня. Я стою возле титана, ошпаренную руку ф топку, из глаз слезы, морда дебильная, требуху всю колет… мама, вот это был РЖАЧЬ! Я смеюсь, а сама полотенце в рот пихаю, чтоб пассажиров не поднять.

Но меня узнали. Мамаша Оли хватает меня за грудки (при этом у меня трещит моя оранжевая курточка) и что есть мочи трясет, а потом смачно харкает мне в лицо. Я не теряюсь, собираю все сопли, что были в носу (поверь, их там скопилось немало, харчок был просто замечательный – весь зеленый, с черными вкраплениями) и даю ей ответ, предоставив право ее правому глазу выплывать самому. Та выпадает в осадок, а я ей на белую рубашечку кипяток из кружки. Она завыла. Проснулись несколько человек, чьи места были в начале жилой части вагона.

Как только послышался вой, Оля мигом утратила весь свой интерес к несчастному пассажиру (который впоследствии оказался ее бывшим гражданским мужем, он бросил ее из-за ее склочного характера и беспричинной ревности) и переключила все свое внимание на меня. Вторая проводница стоит и стонет, и руками возле сисек трясет. Я хватаю эту мегеру и засовываю в служебку. Оля отхлестала меня какой-то тряпкой, которая, по счастью, оказалась чистой. Парень, схватил меня в охапку и поволок в вагон.

Отъехали от Белово. Сижу, значит, разговариваю с парнем. Пьем кофе. Вот он тут мне все и рассказал – как она с ним жила, что делала и как бедному и несчастному Диме житья не давала. На вопрос, зачем же он был с ней, он ответил просто: секс и ничего больше. Зато Оля втюхалась в него, как мартовская кошка. Ревновала его по поводу и без повода, да так сильно, что над ним уже все его друзья потешаться начали. Дошло до того, что она звонила ему пять раз в минуту, спрашивая: где ж ты есть, светик мой ясный, и когда ж ты домой появишься. «Примерив» эту ситуацию на себя, я тут же поняла, что случись со мной такое, я бы уже сидела за убийство, и, причем, за убийство с особой жестокостью.

Кофе был выпит, и мы стали располагаться на ночлег. Несколько раз мимо нас по вагону проходила Оля, при этом, смотря на нас так, как обычно смотрят либо на убийц-рецидивистов, либо на предателей Родины. Димка при каждом ее взгляде ежился, а я ей показала «фак». Затем мы легли спать.

На подходе к Новосибирску меня очень грубо растолкали. Тычками. Затем Максимова проинформировала меня о том, что я, ее мамаше, спалила грудь. А это автоматически означает, что меня надо затолкать в милицию, или, самый удачный вариант для Оли, в психлечебницу. Я улыбнулась во все 32 и поведала ей, что никто ее мамочку не палил, это она меня вчера захотела жахнуть, да сама и напоролась.

Та чуть не подавилась. Выдержав паузу, я поведала ей дальше, что являюсь свидетелем того, как она, проводница пассажирского поезда № 59, приписки ЛВЧД-26, сообщением «Новокузнецк-Кисловодск», Максимова Ольга Петровна, вчера, во время стоянки на станции Белово Кемеровской области, грубо обошлась с ни в чем не повинным пассажиром, вся вина которого состояла в том, что он купил билет не в тот вагон. Димка согласно кивал головой, но было видно, что он скоро не сможет двигаться из-за внезапно накатившего на него дикого смеха. Затем я сказала ей, что существует такой человек – начальник поезда, и предложила ей прогуляться до него вместе со мной. Тем более что далеко идти не надо – рядом же. Оля посмотрела на меня, повращала глазами, затем пожелала мне поскорее сдохнуть, на что я ей ответила, что я ее так же обожаю, и все, что она мне пожелает, вернется к ней, причем вернется в тройном размере.

Ладно, мам, я выходила в Новосибирске, и мне было очень жаль Димку – он ехал в Омск, а значит еще добрые 8 часов будет лицезреть эту свинью. И ее ошпаренную мамашу, так ей, гадюке, и надо. Нечего было на меня первой лезть.

Так или иначе, поезд остановился у перрона. Пассажиры, которые уже приехали, не спеша, выходили из вагона, большинство приехавших увидали в толпе встречающих свою родню. Я с рюкзаком на спине выходила последней, и вдруг смотрю – кислятина сильно толкнула меня и пошла по направлению нерабочего тамбура. Поставила я рюкзачок (кулачишки-то чешутся) – и за ней. Та что-то в нерабочем тамбуре долго находилась, я зашла – а она курит, а ей мать это дело запрещает еще с универа. Не говоря не слова, я схватила ее за длинные патлы и так к стеночке приложила башкой, что у нее с носа юшка закапала. Мне, конечно же, тоже нехило обломилось, но, я думаю, что ей все-таки больше. Саданув ее еще пару раз, для приличия, башкой об стенку, в основном для того, чтобы орать не пыталась, я, как ни в чем не бывало, вышла из тамбура, взяла свои вещи и пошла с миром. Нервничала страшно, все думала, что она оттуда выползет, или ошпаренная леди просечет, что дочки ее что-то долго на перроне нет. Но все обошлось более или менее, на меня только посмотрели подозрительно.

Следующей моей проблемой стало побыстрее слинять в глаз долой – ведь нападение (а я и не сомневалась, что если все раскроется, Оля представит ситуацию имен так) на человека при исполнении – это «срок». Оказалось, что это не так просто – кто-то в тамбур притаранил и увидал проводничку, в крови и всю покоцанную (по-моему я ее об стоп-кран неплохо приложила фейсом, хотя и не смотрела, куда ее морда место приложиться найдет). И поднял тарарам. Но я уже входила в подземный переход с рюкзаком, пакетом в одной руке и мешком от постельного белья в другой. Чувствовала я себя при этом последней идиоткой. Встречные люди идут на поезд – и смотрят на меня, причем так, как будто знают, что я сотворила.

Сдав все, с горем пополам, в камеру хранения, я поднялась в здание вокзала. Мам, поверишь или нет, но народа там было – яблоку упасть негде или таракану пробежать. Это было форменное СТОЛПОТВОРЕНИЕ. Короче, кошмар.

Так как я все свои вещи сдала в камеру хранения (и жратву тоже), то пошла перекусить в кафешку. Солидно потратившись (в Новосибе потратила я 1,5 штуки и еще пятихатку в дороге до Бишкека) я начала искать в здании вокзала интернет-кафе, но вскорости обломалась – не было его там. Не было его и на привокзальной площади, причем все люди, у которых я спрашивала где же находится интернет-кафе в Новосибирске, смущенно разводили руками, а одна девушка поинтересовалась не из Бишкека ли я. Ответив утвердительно, я спросила ее, откуда она это узнала. Она улыбнулась и ответила мне, что тоже учится в Бишкеке и знает, что там этих кафешек, как нерезаных собак. Наконец мне сказали, что до ближайшей кафешки надо ехать три остановки на метро. Плюнула я на эту дурацкую затею и, в неудовлетворенном состоянии, вернулась в здание вокзала.

А ты, наверное, помнишь, что в аккурат 16 июля, то бишь на мой день Варенья, мне пришла посылка из Твери. Это ж так здорово – получить на свой день Варенья любимые книжки! Так вот: ты же знаешь, что почти все книжки, что я выписала с www.ozon.ru я прочитала, в дорогу взяла с собой только 2. Пошла я по книжным ларькам вокзала Воронина искать, и веришь-нет – второй облом за день! Ну нет такого автора! Я говорю – как это нет, и глаза квадратные. Наконец мне были предложены 2 книжки из серии «Инструктор», и то, далеко не первые. А я, если честно, искала «Слепого». Тю-тю.

Харкнула я на это и решила прогуляться по городу. За книжками, в поезде-то надо что-то делать. Пошла по Вокзальной магистрали, чуть ли до Управления Западно-Сибирской железной дороги не дошла – так книжный магазин и довольно большой. Мам, поверишь, в этом огромнейшем магазине нашли только ОДНУ книжку из этой серии! Сграбастала я ее с прилавка – и на вокзал.

А проходя мимо спортивного магазина, увидала я небольших размеров сумку – как раз под продукты мне и купила ее. На вокзал пришла – лицо сияет. Пошла, покушала от души, а тут и сообщают, что 390 поезд, сообщением «Бишкек-Новосибирск», прибыл. До отправления пассажирского поезда за № 389 «Новосибирск-Бишкек», оставалось 4 часа…

Затем я слонялась по вокзалу, при этом едва не воя от безделья, одному пассажиру «ножку» подставила. Этот жиртрест тут же развяньгался – прилично упал. Затем пообещал выдернуть ноги. Обматюгал меня по всем правилам, причем прилично себя вел – мент ему ничего не сказал, а только похохотал. Ну, думаю, писец тебе. Пошла и купила тюбик суперклея – причем, довольно большой. Далее улучила момент, когда этот мужик поднялся с места, а его жена отвернулась – и почти весь тюбик выдавила ему на сиденье. Люди рядом сидят – ржут точно кони, я свое дело делаю – чуть ли вырубаюсь от смеха…. Этот дядечка пришел – и со всего размаха, своей жирной задницей об сиденье! Близсидящие пассажиры чуть ли не попадали со своих мест, а ему хоть бы что – повертел головой и в газету уткнулся. Тут уже весь зал ржет и на него пальцами показывает, женушка озирается на всех, а он – плеер в уши. Я стою возле кофеварочного аппарата, глушу кофе и жду начала концерта, а этот мужик, падла такая, даже не шевелится! Я уже думаю – третий облом за день, четвертую чашку кофе пью. Мам, повисшее в зале ожидание ощущалось кожей! Даже мент, по случаю зашедший в этот зал, оглядываться начал – что-то здесь не так, просек видать мою «штучку». Да, думаю, что-то день сегодня невезучий – в кои-то веки подстроила ТАКУЮ пакость – и не суждено посмотреть на дело рук своих, мля, поезд уйдет, а вместе с ним и я. И тут мужик захотел в туалет.


А на нем были шортики. И, как потом выяснилось, из достаточно тонкой ткани. Так вот, сначала мужик пытался просто елозить на сиденье, не понимая, что же с ним творится. Пассажиры оживились, настроились на бесплатное шоу. Я уже чуть не обалдела после 15 чашки кофе – глаза чуть не вылезли наизнанку. А писать мужику (или чего повесомее) страсть как хочется. Как он просек то, что его приклеили я не знаю, видно, «стуканул» кое-то из сердобольных. Мужик посмотрел в мою строну, увидал меня, тут же его глаза налились кровью. Помахала ему ручкой, а он в ответ как выматерился! А потом задергался на сидении.

...