Цитата:
Сообщение от Граф Д
У вас в изображении характеров и мотивов явный анахронизм. Русские дворяне в 1812 году мыслили по другому.
|
В самую точку.
Справка о "моих главных героях (штирихи характеров):
В этом поступке молодого Федора Толстого — ключ к его характеру. Он не ищет событий — они сами находят его. Он не рассчитывает последствий, не прикидывает выгоду, не взвешивает опасность — он просто входит в ситуацию и располагается в ней вольготно и удобно, как барин в кресле. Ему все равно где быть, в какой стране, в каком социальном классе, в каких обстоятельствах — везде он в себе уверен и везде он - хозяин жизни. Он не ограничивает себя мыслями о невозможности того или иного поступка. Это герой Достоевского считал, что если Бога нет, то все позволено — для Толстого-Американца Бог есть, но позволено все равно все.
Прежде всего , граф Толстой в одном из портов купил себе самку орангутанга и подружился с ней. Зрелище: граф, гуляющий по палубе «Надежды» в обнимку с обезьяной, деморализующим образом действовало на команду, которая чуть не падала с мачт от смеха. Капитан-лейтенант Крузенштерн мрачнел , мрачнел — и, наконец ,сделал выговор молодому офицеру. Толстой выговоров не терпел — отомстил Крузенштерну, заведя обезьяну в его каюту и усадив ее за судовой журнал. Командующий экспедицией, вернувшись с палубы, увидел на своем обычном месте, в кресле, за столом, орангутанга, который лил чернила на страницы и размазывал их пальцем. Орангутанг был в азарте: он писал... Крузенштерн прекрасно понял, что это такое: живая карикатура, насмешка, предложение стреляться. Но стреляться он — ответственный человек, ведший корабли императорского флота вокруг света, — не хотел и не мог...
Во время стоянки на Маркизских островах Толстой завел себе еще одного друга — туземного царя Танега Кеттонове. Граф Толстой, царь Кеттонове и орангутанг, с утра, запершись в каюте, целый день распивали ром, после чего царь отдал необходимые распоряжения, и, к кораблю приплыли сто восхитительных женщин. Крузенштерн, боясь бунта, согласился поднять их на корабль. Матросы в эти дни занимались любовью прямо на палубе, а на корме стоял абсолютно голый граф Толстой, которому мастер-туземец делал татуировку по всему телу. Затем Толстой — большой любитель псовой охоты — придумал себе новую забаву: он швырял с борта в море палку и кричал царю: «Пиль! Апорт!» — и его друг царь прыгал за ней и, радостно скалясь, ловил в воде зубами. Крузенштерн мог вынести насмешку над собой, мог стерпеть и обезьяну, гуляющую по палубе в галстуке и манжетах, но подобного издевательства над порядком не вынес. Он пересадил Толстого на «Неву» — с глаз долой...
Свое переселение с корабля на корабль Федор Толстой отпраздновал очередным распитием рома, причем собутыльником стал корабельный священник ,старичок Гедеон. После того, как Гедеон упал под стол, Толстой вынес его из каюты и припечатал его бороду к палубе корабельной печатью. Старичок проснулся и попытался встать, но увидел над собой графа, который сурово сообщил ему, что святость казенной печати нарушать нельзя — лежать придется еще год, до прибытия на родину. Освободить священника удалось, только обрезав ему бороду. Командир корабля капитан-лейтенант Лисянский оказался решительней Крузенштерна: он терпеть дебошей графа не захотел и поступил с ним так, как на флоте издавна поступали с преступниками: ссадил Толстого на одном из Алеутских островов.
На острове жило племя, которое называло себя Тлинкит; женщины этого племени протыкали нижнюю губу и носили на ней украшения из окрашенных в разные цвета щепочек. Явление на берегу русского офицера с орангутангом потрясло туземцев настолько, что они тут же покорились ему и предложили быть их вождем. Граф задумался. В каком-то смысле это было интересное для русского аристократа предложение. Граф был человек, которого всегда влекло «выйти из ряда вон», выкинуть нечто ужасное, шокировать весь свет. Он обдумывал свои жизненные планы, вольготно сидя в тесной хижине у костра, дым которого выходил в дыру в крыше, питаясь вяленой рыбой и беседуя о духах с шаманом, который учил его лечить боль наложением рук. Однажды (12 декабря 1804 года) ему явился во сне святой Спиридоний, покровитель рода Толстых. Во сне святой остановил графа на краю пропасти. Любой христианин решил бы, что святой Спиридоний предостерегает его от окончательного падения в пропасть порока и греха; но, граф Толстой, никогда не сомневавшийся в себе, решил, что святой Спиридоний предостерегает его от того, чтобы быть царем алеутов. Через месяц, проходившее мимо острова судно, подобрало графа и переправило его на Камчатку, откуда он, в основном пешком, а кое-где меняя собак на лошадей и лодки на паромы, отправился в Санкт-Петербург.
История же этой поездки была такова. Еще в конце 1828 года на балу в Москве Пушкин встретил очаровательную девушку Наталью Гончарову. Это была любовь с первого взгляда, к сожалению, только со стороны поэта. Красавица осталась равнодушной. Ей было 16, ему 29 лет. Разница велика для совсем молоденькой девушки, почти подростка. Ее новый поклонник к тому же не отличался особой привлекательностью и не был завидным женихом. Он был беден, она – бесприданницей: семейство Гончаровых оказалось так же разорено, как и некогда богатый род Пушкиных96.
Но искорка чувства, вспыхнув, разгорелась у него пожаром. Увлечение превратилось в любовь, любовь в страсть. Он не был знаком с ней, и это его мучило.
Ввел Пушкина в семью Гончаровых граф Федор Иванович Толстой, прозванный Американцем. Это был необычный, или, лучше сказать, необычайно яркий человек своего века. О нем еще при жизни ходили легенды. С Пушкиным его связывали дружеские отношения, прерванные ссорой, едва не завершившейся дуэлью. (Толстой в духе своей неуемной фантазии распустил сплетню, будто Пушкина высекли в полиции).
Пушкин же в это время уже был далеко, на юге России, в ссылке и не мог ответить обидчику на оскорбление оскорблением. Может быть, это была судьба, что его не оказалось в Петербурге. Поэт признавался, что сплетня, быстро распространявшаяся, привела его на грань самоубийства. Он непременно вызвал бы Толстого на дуэль, а она могла закончиться трагически: Толстой не давал промаха.
Толстой только на дулях убил двенадцать человек. (об этом человеке я собрал столько, что, боюсь утомить форумчан)
Сеславинский партизанский отряд в отличии от Давыдовского не шибко усердствовал в убийствах отступающих французов. Как-то Сеславин стал свидетелем свершившейся трагедии: трупы французов были выложены колодцем посреди дороги - в назидание оставшимся в живых французов.
Сеславин был 14 раз ранен.
Чуть позже выложу по Сеславину.
Граф Д. Позволю с Вами не согласиться. В то время не всё так было однозначно. Кладезь драматургии - как есть! Умиляюсь от творческого возбуждения!