[БариХан]

Сообщение от Розенко@4.11.2009 - 15:37
Кстати, у меня уже есть отличное имя для Героя. Друзья и любимые его должны называть "Бархан", или "БариХан". Он должен быть сорвиголовй, веселым разгильдяем, бабником, драчуном, но... при деньгах.

Послесловие к "Луке" (Вы читали). Прочитайте и это.

Бабушка: - Вот так, сынки! Ермилыч в церкви служил, подучился, что ли… А, как прибрал его Господь – церковь закрыли. Служить можа некому, или прихода не было. Так и стоит… Клашу Ермилыч прямо в церкви похоронил, сказал, что на крови церковь ангелы любят, ежели без вины пролита, детская…
Серёжка Нестеров поднимает хмельную голову, полную раздумий, смотрит на бабушку.
Нестеров: - Такое не придумаешь. Такое пережить надо. Представить даже жутко.
Бархан: - Благослови бабушка. Я эту историю напишу на чистом листе. А слова… я такие слова бабушка подберу, что… дал бы Бог – из сердца, собственной кровью!
Бабушка: - Ты бы сынок не горячился. Выпей со мной – я тебе историю доскажу. А ты, малец, отдохни (Нестерову). Пойди, приляг на диванчик у телевизора. Силы есть - послухай, а нет - подреми. Еугеша тебе завтра расскажет, чай язык не отвалится.
Бабушка отводит Нестерова до дивана, укладывает, он закрывает глаза и вдруг улыбается.
Бабушка: - Сущий ребёнок. Ей Богу! Ему бы не взрослеть…
Бабушка задумалась… Вдруг очнулась от раздумий, встала, идёт по комнате, открывает сундучок, достаёт что-то, возвращается за стол и передо мной кладёт смертный жетон с номером.
Бабушка: - Можа и не сын евоный был вовсе… мало ли кто… их тоже побило жуть… так, пригрезилось Луке. А он верил. Времена-то какие были, как проверишь? Одни цифирьки… Бог их ведает чего… А Лука-то верил – сын. Можа, вы в Москве спросите у кого знають, чей он, немчик-то тот… можа и сын Лукин?
Бархан: - Да, сын, конечно сын!... Очень хочется, чтобы сын был… иначе не по христиански, что ли… обязательно… сын… (Бархан поднимает жетон, смотрит, смущается, кладёт на место).
Бабушка (поднимая стакан): - Когда вы вчерась палатку поставили на «Вороньем глазу», да костёр запалили – всё вчерась у меня, как перед глазами встало… Лука-то, как поправился - в армию забрали. Варя родила мальчика, не сдюжила - сама помёрла. Ермилыч младенца взял, пока Лука в армии кантовался, ага, вернулся он, значит; ни царапинки; Бог миловал. Солдаток-то в селе, почитай никто с войны мужиков не вернулся. Женился Лука. И ещё троих народил – во, на как! Митька-то, брачик мой – погиб. Прибился к солдатам, вроде сына полка… На реке Ловать в городе Холм могилка братская, так вин там лежит, брачик мой… (плачет) Давай выпьем. Чокнемся, потому, как не за мёртвых пьём – за живых! Хватит за них, и так горько.
Мы чокнулись, выпили.
Бабушка подходит к иконе, подносит руку к лампадкам… тушит ту, что чуть ниже, у змея горела, поворачивается, глаза её полные слёз.
Бабушка: - А ты - пиши сынок. Тебя дед Лука давно ждал, да не дождался. Мне он про тебя рассказывал, придёт, говорит: тебе сердце подскажет. И жетон отдай. Потому как хотел так. Я спрашиваю: кто, мол? Сама поймёшь. Сколь лет прошло – дождалась.
Голос за кадром (в кадре село, развалившаяся церковь, упадок): - Мои глаза заволокло слезами, комок подкатил к горлу, я припал к её руке губами и застыл, ибо что-то рвалось из меня наружу, трясло, выть и смеяться хотелось – я притих… Она провела меня рукой по голове и дрогнувшим голосом сказала: «Благословляю… пиши сынок… Можа святой Лука твои слова услышат… так и за меня попроси… хоть словечко… и за всех нас – русских… и немцев тоже… вин человеки тоже…»


Это я написал на следующий день, как переночевал у этой бабушки. А ходил я тогда по деревням, сюжет искал.