[Граф Д]

Авраам

Теперь на три года придется залечь на дно. И никакой половой жизни по телефону!

Я тоже трушу, когда на меня сваливаются всякие обвинения и мне грозят судом. Я сейчас в двух словах расскажу, как меня судили этой весной
Звонок в дверь раздался майским утром. Девушка за дверью сообщила замогильным голосом, что принесла извещение, и я открыл. Работнице связи было около двадцати. Выражение лица такое, словно она не письма с квитанциями разносит, а ползает на передовой, зубами соединяя свои телефонные провода и перегрызая чужие.
В глаза она мне не глядела, была напряжена. Я пытался быть любезным, но с таким же успехом можно было флиртовать с дверью. Почтальонша доставила целых два извещения – для меня и сестры. Ни тени сомнения не шевельнулось в моей душе, когда я подписывал квитанции – по добросердечности я не подозревал подвоха. Тем более, что я полагал, что мой дядя (любимый) прислал мне заказное письмо или телеграмму из Астрахани, где у меня много родственников. Дядя мой несколько эксцентричен, поэтому вполне мог послать два письма или телеграммы – мне и сестре. Словом, я не колеблясь поставил закорючки где просили – за обоих. На мгновение мне показалось, что огонек загорелся в глазах почтальонши, когда она схватила квитанции и спрятала у себя на груди.
Взамен эта бестия протянула мне две повестки. Меня и сестру вызывали в суд по поводу задолженности.
- Спасибо, - сказал я, немного оторопев, но не забыв о вежливости.
Выполнив свою дьявольскую миссию, почтальонша исчезла, а я остался стоять, сжимая в руках эти листки. В голове у меня шумело. Меня, выдающегося прозаика, плодовитого автора, в конце концов – аристократа духа, вызывают в суд, словно последнего неплательщика. В повестках не было деталей. Причина вызова – задолженность. Я и в самом деле несколько задолжал за квартиру, но искренне полагал, что раз государство начисляет пени, то должно надеяться и ждать и не резать курицу, несущую золотые яйца. Но, похоже, я ошибся.
Нужно было не расписываться, думал я, качая головой. С другой стороны, никто не докажет, что это моя подпись! Я ее каждый раз по-разному ставлю, кассирши в сбербанке очень злятся. Впрочем, это не поможет – сколько веревочке не виться…
Перед моим мысленным взором предстали бородатые судебные приставы, вот они вышибают мою дверь и забирают коллекцию солдатиков и библиотеку эротических журналов. Тягостный стон исторгся из моей груди, но с другой стороны положение было не таким уж и тяжелым. У меня были кое-какие деньги, на которые я намеревался купить цифровой фотоаапарат. Отказ от покупки дался тяжело, кроме того, эти деньги все равно не покрыли бы задолженность. Но это было уже что-то.
Великие люди часто страдали, напомнил я себе. Поэт в России больше чем поэт. Вот взять, к примеру, Джордано Бруно…. Если бы он был поэт и жил в России, чем бы все это кончилось?!
Мысль эта, однако, мало успокаивала. В величайшем возбуждении я заходил по комнате, но это тоже быстро надоело, и тогда я позвонил сестре. Сестра прибыла на следующее утро и привезла еще немного денег, а также вручила мне пачку своих справок – об инвалидности, уходу за ребенком и т.д. К этому добавилась пачка моих договоров с издательствами и прочие разные бумажки, которые должны были впечатлить судью уже одним своим количеством. Выступать в суде предстояло мне одному, сестра сидит с ребенком.
Я начал писать речь, особенно удалось начало: «Госпожа судья и вы, господа присяжные заседатели…». (Судья была женщиной). Дальше дело пошло не споро – я не знал, с кем мне предстоит иметь дело, на чем нужно сделать акцент, а о чем лучше умолчать.
Кроме того, нужно было выбрать образ. Можно было появиться в суде в образе Страдающего Аристократа, но я не был уверен в политической ориентированности судьи. Образ Борца, Пострадавшего За Веру, имел свои плюсы, но тут я мог не выдержать роль до конца, да и подходящего рубища у меня не было. Поэтому я решил предстать в суде в своем излюбленном облике Непонятого и Непонятного Художника, который обычно пользуется популярностью у дам. А что касается речи, то решил действовать по обстановке.
Путь в суд был долог. Собственно добираться от меня до судьи на маршрутке – десять-пятнадцать минут, на трамвае немного дольше. Я вышел из дома за сорок минут до назначенного слушания, решив, что запас времени не помешает. Как оказалось, я был прав – маршрутка ушла перед моим носом. Зато на другом конце перекрестка появился трамвай. Путаясь в неподшитых джинсах, я устремился к нему через три полосы с чрезвычайно насыщенным трафиком. Однако трамвай оказался не тот, что был мне нужен, а пока я оттирал пот со лба, и подворачивал штанины, к перекрестку подъехала нужная мне маршрутка. Я бросился назад, надеясь перехватить ее, ибо машина задержалась перед светофором, но не успел – она уехала. Обернувшись, я заметил, что еще один трамвай подползает к остановке, и поскакал назад. Машины гудели и скрипели тормозами. С риском для жизни я вернулся на трамвайную остановку, но трамвай опять оказался не тот.
Все это не могло быть простым совпадением. Придя к такому выводу, я погрозил кулаком небесам и заодно асфальту под моими ногами. Окружающие воззрились на меня с испугом, а один сердитый молодой человек принял жест на свой счет и нахмурился. Но тут на горизонте появился нужный нам всем номер (видимо, моя угроза возымела действие), люди на остановке засуетились, подобрели, раздались смешки и задорные шутки, замелькали платки, авоськи, дети… Трамвай подошел, и все мы толкаясь и сопя забрались в вагон. Я поискал глазами ценник – я выхожу из дома реже, чем меняются цены на проезд, к тому же обычно пользуюсь маршрутными такси. И тут контролер за моей спиной лениво процедил, что трамвай не пойдет до Удельной ибо там идут ремонтные работы на путях, и продлятся они до самого вечера.
Издевательство продолжалось. Я успел выскочить из вагона и поплелся на остановку маршрутки. Потянулись тоскливые минуты под палящим солнцем, одинокий писатель стоит на пустой остановке, а мимо проносятся сверкающие мерседесы, кадиллаки и прочие лимузины. Мрак! Наконец подошла маршрутка, я влез в нее и десять минут страдал от ужасного шансона, которым местные водители по традиции мучают пассажиров. Песня как назло была посвящена судебному разбирательству и хотя, слушая эту хрень, я обычно не могу сдержать веселой улыбки, в этот раз мне было не до смеха. Время шло, и я уже представлял себе как суровая судья, не дождавшись моего появления, бьет тяжелым молотком по столу и выносит приговор. Не смертный, конечно, но все равно – неприятный. Неуважение к суду – это кажется еще одно преступление.
Все, однако, было не так плохо – когда я высадился в начале нужной улицы, у меня оставалось еще почти пять минут в запасе. Улица была короткой, я оглядывал здания одно за другим, но ни одно из них не было похоже на суд. Я ожидал увидеть что-то такое в имперском стиле с колоннами, бронзовыми грифонами и автоматчиками у входа. Вокруг же были одни «хрущовки», обсаженные шиповником. Местные жители отказывались отвечать на мои вопросы или заверяли, что никаких судов здесь никогда не было. Я чувствовал себя иностранцем, чужаком в стране чужой, единственным белым, пробравшимся в запретный африканский город, где он и найдет свой конец… Не забывайте, что время шло и каждая потерянная минута усугубляла мое отчаяние.
И вот наконец, продравшись сквозь все заросли и отбившись от стаи диких болонок, я выбрался к неприметной «хрущовке», на фасад которой выходила одна единственная дверь под жестяным козырьком. Возле двери висела табличка «Мировой судья» (или как-то так).
На лестнице под козырьком стояли молодой человек и девушка. Когда я подошел, девушка спросила, кто я такой и, услышав фамилию, радостно закивала головой.
Я был препровожден в узкий светлый коридор, куда выходило две или три двери. Они были открыты по случаю жары, но ни звука не доносилось из комнат, стояла полная и очень зловещая тишина. Девушка прошла в дальнюю комнату, попросив меня подождать, я поправил прическу и вытащил все свои справки. Настал момент истины… Я приготовился к выступлению, прочистил горло и попытался собраться с мыслями. В комнате, куда удалилась девушка, раздавались отрывочные фразы, прозвучала моя фамилия и вот она снова вышла, неся с собой какой-то листок.
Я обвинялся в неуплате телефонного счета в тысячу рублей. Год тому назад я посчитал, что мне вполне хватает мобильного телефона, и когда городской отрубили за неуплату, не стал по этому поводу ничего предпринимать. Сначала телефонисты бомбардировали меня квитанциями, а потом перестали. Правда, как раз перед повесткой в суд я получил еще одно извещение с просьбой погасить этот долг, но поскольку прошел целый год, я решил, что просто у кого-то на телефонном узле началось весеннее обострение, и не стал реагировать.
Почему же я сразу не догадался, что задолженность была за телефон? Штука в том, что телефон был записан на мою сестру и в принципе я не должен был получать никаких повесток. На мой вопрос по этому поводу девушка в суде пожала плечами. И предложила мне написать расписку, что я не имею намерений оспаривать сумму задолженности. Я намерений не имел. Написал расписку и пообещал оплатить счет в течении десяти дней, плюс – двести рублей (судебные издержки), а квитанцию об оплате прислать в суд по факсу. На этом мой визит к мировому судье был закончен. Полагаю, я общался все-таки не с судьей. Милая девушка. Из коридорчика я выкатился обратно на улицу и пошел домой, веселый и ясный.